– Не могу обещать, но я постараюсь, потому что ты кажется не особо горишь желанием скоро возвращаться в наше захолустье.
Ромка усмехается и отводит взгляд, значит я попала в суть. Более чем уверена, что он как и все "искатели своего пути", будет оттягивать возвращение домой, потому что это будет значить его проигрыш, его падение в яму.
– Можно я тебя сфоткаю на память? – вдруг, придя в себя, задаёт вопрос Колесников, и я не могу отказать его плутовскому взгляду в смеси с этой дьявольской ухмылкой. – Отговорка "у тебя уже миллион моих фотографий" не принимается.
– Хорошо, но потом ты сфоткаешься со мной! – уже диктую свои правила игры, приподнимая бровь и складывая руки на груди.
– Договорились!
Друг наводит на меня камеру телефона, поэтому приходится сориентироваться. Кладу оба локтя на столешницу, стараясь не задеть стакан, кладу на ладони подбородок, чуть приподнимая голову, и щурюсь, смотря на лампу и едва улыбаясь. Обычно при таком свете и ракурсе у меня хорошо видны веснушки.
– Сфоткаемся на улице? – закончив фотосет, проговорил Ромка, тут же натягивая свою кожанку, которую вешал на спинку стула. Мычу в ответ и встаю следом за ним.
Кофейня, которую мы посещали вместе неоднократно, остаётся позади. Пока мы идём прогулочным шагом по заваленной листьями улице, Колесников пытается меня разговорить, а ещё кладет свою руку мне на плечо. Я от него не отстаю, поэтому приобнимаю одной рукой со спины.
Впереди расстилается улица, горят фонари, и наше прощание близиться. Мои отношения с парнями сложно было назвать удачными, потому что мы расходились в пылу ссор, но Колесников был единственным парнем в моем окружении, который терпел меня уже столько лет, что я не берусь считать.
Мы доходим до неработающего фонтана в пустом парке. Вокруг редко снуют люди, поэтому попросить кого-то нас сфоткать подобно выигрышу в лотерее. Приходится выкручиваться, ставлю свой телефон в отверстие фонтана и отхожу к Ромке, чтобы мы сделали наши последние фотографии. Краем глаза замечаю, что он улыбается и подмигивает. Мы принимаем какие-то странные позы: ниндзя, крылья самолёта и звёзды. Именно так бы я их обозначила.
– До вокзала идти пешком 20 минут. Знаю, что ты не можешь отказаться от этой соблазнительной идеи!
– Конечно, мы идём пешком!
– Мама и парни уже там. – словно невзначай бросает он, когда мы выходим из парка.
Мой разговорный лимит на сегодня исчерпан, а Колесников наговориться со мной не может, но сдается. Достав наушники, отдает один мне, а второй вставляет себе в ухо, включая один из моих плэйлистов. Ещё одним достоинством моего лучшего друга было то, что он был фанатом моих музыкальных подборок.
В наушниках включается один из тех треков, которые я относила к категории "вспомнить счастливые моменты и погрустить". И получается очень иронично, во-первых, что это мой трек для светлой тоски по прошлому, во-вторых, это песня Найла Хорана, посвященная бывшей любви, где он признается в чувствах и в том, что не может отпустить возлюбленную, видя ее везде.
Ромка подпевает, но его акцент заставляет меня смеяться, несмотря на то, что голос у него завораживающий.
– Забавно, что в этом старом городе всё остается без перемен. Мы так далеко от звезд. – когда песня закончилась, цитирует Колесников и смотрит на меня, заставляя краснеть.
До вокзала мы доходим всё же спокойно, слушая мелодичные символичные треки про прощание, но стоит пройти через металлоискатель, как Колесникова для меня не существует. Он уходит к своим друзьям, снова с ними прощаясь. Я знакома с ними, но мне не интересно их внимание, зато меня привлекает возможность пообщаться с тетей Леной.
– Привет, Вик. – радостно пытается выдавить из себя мама Ромки, но по ней видно, что присутствие на вокзале ей даётся тяжело. Она вздрагивает каждый раз, когда подносит платок к носу. – У меня неважный вид.
– Вы прекрасно выглядите. – пытаюсь уговорить ее, вставая рядом и приобнимая за плечи. Женщина шумно вздыхает, и слезы с удвоенной силой начинают течь по ее щекам.
Тетя Лена выглядела хорошо для своего возраста, всегда выглядела хорошо, сколько я ее помню. Уверенная, подтянутая, с королевской осанкой и поставленной речью. Колесников говорил, что она занималась балетом какое-то время, но бросила без причин. В любом случае она выглядела привлекательно, несмотря на слезы. Волосы по плечи цвета пепельного блонда, модное драповое пальто, сапоги и платье черного цвета в горох. Губы подчёркнуты помадой цвета пыльная роза.
– Боюсь, что с такой эффектной девушкой, как ты, соревноваться мне будет сложно. – в ответ делает она мне комплимент. – Не понимаю, почему Ромка мой на тебя внимание не обращает. – тетя Лена заводит любимую мелодию, словно у нее заела пластинка. – Молодой человек, с матерью своей попрощаться не хочешь? – мама Колесникова переводит речь в другое русло, обращаясь к сыну и отрывая его от разговора с друзьями.
– Ты словно хоронишь меня. – шутит мой друг, подходя к маме, и тут же захватая ее в крепкие объятия. Тетя Лена кажется фарфоровой куклой в руках высокого сына. – Очень сильно буду по тебе скучать! Обещаю звонить каждый вечер, и вот увидишь, пройдет время, и я перевезу тебя к себе.
– Лучше будь в порядке, мне большего не надо. – проговорила женщина в ответ уже свое напутствие.
Меня накрывает осознание, ударяет обухом по затылку, оглушает и оставляет одну на пепелище. Я поднимаю голову вверх, чтобы слезы предательски не катились по щекам и не были достоянием всех окружающих. Это удается мне плохо, поворачиваюсь спиной к Ромке, чтобы успеть привести себя в порядок. Тем не менее одного "Дурашка" хватает, чтобы довести меня до дрожи во всем теле от истерики.
– Обещала, что не заплачешь. – говорит Ромка, приобнимая меня со спины. Его голову ложиться мне на макушку, и я отказываюсь в ловушке. Мне невозможно выбраться из его лап.
– Давай обойдёмся без обещаний. – проговариваю сквозь слезы, замечая боковым зрением, что на нас косятся друзья Ромки.
– Бери трубку, пожалуйста, ладно?
– Постараюсь обойтись без абонент временно недоступен.
– Я уже скучаю.
– Расстояние: версты, мили… Нас расставили, рассадили, чтобы тихо себя вели по двум разным концам земли. – цитирую Цветаеву, горячо любя и зная это стихотворение наизусть, никогда не представляя, что оно будет мной использовано в таком контексте.
Объявляют посадку, Колесников целует меня в макушку, вкладывая в поцелуй целительный смысл, добавляя в конце "будь в порядке". Снова подбегает к маме, обнимая ее на прощание, а после быстро бежит к своей компании, без колебаний пожимая каждому руку.
Мой лучший друг забирает свои сумки, машет рукой на прощание и удаляется в вагон, теряясь среди набежавшего на посадку народа. Меня приобнимает со спины Тетя Лены, и я не имею ничего против, потому что мы обе лишились части себя прямо сейчас на перроне.
Колесников машет рукой в окне, а потом уходит. Вытераю свои слезы, мечтая, чтобы пошел дождь, и у меня была бы мнимая причина, почему растеклась тушь. В голове заевшие строчки из ещё одной песни, чтобы погрустить, "Я вижу тебя в последний раз? Это слёзы или долбанный дождь?"
Друзья Колесникова прощаются с нами, всё также странно смотря на меня с прищуром. С тетей Леной всё же мы стоим до конца, пока поезд не уезжает в сторону Москвы. И единственное напутствие, которое вертится у меня на языке: "лишь бы жернова большой человеческой мясорубки, которая затягивает в Москве, не переломала Ромку".
***
Я выхожу из квартиры Колесниковых около 10-ти вечера, потому что не смогла отказаться от предложения чаепития. И я не смеялась так до упаду последние две недели. Вместе с тетей Леной мы вспоминали детство, она рассказывала о своей молодости, о том, как занималась балетом и бросила его из-за отца Ромки, как познакомилась с моими родителями, когда переехала в наш двор и как была рада, что её сын связался со мной, а не с плохой компанией.
Тем не менее я прирастаю к полу ногами, потому что у меня есть возможность увидеться с мамой. Наша квартира на два этажа выше, и в последний раз мы виделись летом, когда я помогала ей с заготовками.
Оцениваю свои возможности, все плюсы и минусы от встречи, и всё же решаюсь подняться. Еле держусь за перила, передвигаясь по ступеням на ватных ногах. Дойдя до квартиры, меня бросает в жар.
Рука непроизвольно тянется к звонку, хотя у меня всегда с собой есть ключи от дома. Однако сейчас я чувствую себя непрошеной гостьей, а не дочерью. Долго ждать не приходится, мама открывает мне дверь, застывая на месте.
– Привет. – тихо произношу, оценивая ее. Она ещё больше погружалась в себя, у нее потускнели глаза и цвет волос, а руки были не такими нежными как в детстве, скорее морщинистыми. – Ромка уехал, и я решила зайти тебя проведать.
– У тебя же ключи были! – придя в себя, охает она и отходит в сторону, быстрее запуская меня. Я неловко захожу внутрь, мнусь на пороге, пока вешаю вещи.
Ничего не изменилось с того момента, как я переехала. Грязное зеркало около вешалки, старые обои и слабый свет от лампы. Мама бежит на кухню, скорее ставить чайник. Я и не замечала, как она постарела.
Дохожу до кухни, здесь тот же холодильник, которому уже давно было пора в утиль, но на нём все также висят магниты, привезённые отцом из командировок и мои детские открытки. На столе вышитая скатерть, покрытая сверху прозрачной клеенкой. На плите отполированный чайник, сковороды. На столе блюдо с моей любимой шарлоткой с корицей. Она ещё не разрезана, словно мама ждала моего прихода и боялась тронуть пирог.
Она садится напротив меня, и мне кажется, что для нее становится шоком, как я выросла. Мы отдалились, когда умер отец. Мама тяжело пережила его смерть, собирала по крупицам снова и снова его образ в своей голове. Застряла в том моменте, когда я была подростком, у нее была работа секретаршей, а отец мотался по работе по городам нашей необъятной родины. Правда, его подвела любовь к выпивке и цирроз печени, сгорел как спичка, но не от работы, а от любимой водки.
Он был прекрасным мужем и отцом до того, как связался с бутылкой, после все события наложили на меня отпечаток и не могу сказать, что я его возненавидела, скорее считала неудачником. Отец попал под раздачу, его уволили, у него случился кризис, и от былого семьянина ничего не осталось, только пепел от воспоминаний.
– У тебя взгляд отцовский, такой же тяжёлый. – говорит мама и встаёт выключить чайник. Мне остаётся только переваривать полученную информацию. – Как чувствовала, что ты придешь. Приготовила твой любимый пирог.
Ничего не отвечаю, пытаюсь заставить себя съесть кусок любимого пирога, но часть меня начинает говорить, что в этом много калорий, сахара и все мои старания будут напрасными. Другая часть говорит, что мама обидится, если я не съем, а не хочется ее расстраивать.
У меня ком в горле, дрожь в руках и слезы подступают к глазам. Я так устала от того, что боюсь любой еды и не могу позволить себе то, что безмерно люблю, зная, что это приведет к моему срыву.
– Я, наверное, попью только чай. Наелась всякого у тети Лены. – часть меня, которая за порочный круг диет, побеждает, и я отказываюсь от любимого лакомства.
– Может останешься до утра? На улице уже темно, да и позавтракаем с утра вместе.
– Да, хорошая идея. – даже не пытаюсь бороться. Знаю, что это бесполезно, поэтому беру кружку в руку и делаю несколько глотков ромашкового чая.
Мне хочется взять маму за плечи, растормошить ее и поговорить обо всем: о моей боли, о том, как же мне приходится вести борьбу с самой собой, как я буду скучать по Ромке, как я ненавижу свою трусость и жизнь. Однако мы сидим с ней друг напротив друга как незнакомцы. От нашей былой близости ничего не осталось, мосты разрушены, они сгорели и не видно возможности, их починить.
Пока есть чай в кружке, мы разговариваем, но это вопросы из разряда: "как учишься?". На ее следующий вопрос, чем я буду заниматься после учебы, отвечаю, что меня позвали в салон на полную ставку и скорее всего пойду ещё повышать квалификацию визажиста. Она смеётся, приговаривая, что в 11-ом классе мне хотелось преподавать историю.
Возможно, это был бы интересный опыт вести пары по Древнему миру, но боюсь, что часть меня разочаровалась в системе образования и уже перегорела несколько раз этой идеей.
– Спокойной ночи. – говорю напоследок, вставая из-за стола.
Мама остаётся за столом, сидит и не шевелится. Я иду в сторону своей комнаты, маршрут кажется могу пройти даже закрытыми глазами. В моей спальне и правда ничего не изменилось с того момента, как я уехала. На стене различные грамоты за участие в олимпиадах, фотографии с бывшими друзьями. На окне раньше стояли цветущие кактусы, но сейчас они перекочевали на подоконник кухни. На двери шкафа висит зеркало, правда, грязное. Нужно провести в квартире генеральную уборку.
Сажусь на диван, и вверх поднимается пыль, от чего я чихаю. Беру телефон в руки и замечаю сообщение от Ромки: "сеть поймал, соседи забавные – пожилая пара. Если это моя новая жизнь, то мне нравится. Жалко, что ты будешь теперь не в тридцати минутах ходьбы."
Закрываю глаза и снова ощущаю эту пустоту внутри, потому что мне не нравится моя жизнь. Я делаю шаги назад, а не вперёд. Поворачиваю голову в сторону зеркала, долго всматриваюсь в свой силуэт. И в отражении самозванка, другая я с мнимой уверенностью в себе. Потому что на деле я трусиха.
И вот я в этой точке невозврата. Сижу в одиночестве в своей комнате, рассматриваю себя со стороны, чувствуя липкое отвращение к себе, внутри буря эмоций, снаружи каменное лицо. Я не имею возможности вымолвить ни слова, звук глухой. Теперь я была во власти синдрома вопля.
Беру в руки телефон, потому что мне нужно выразить куда-то свои эмоции, я так больше не могу. Писать Ромке, что мне невыносимо плохо, значит быть эгоисткой и делать ему хуже. Решаюсь на то, на что в здравом уме я бы не согласилась. Создаю свой блог в ВКонтакте, давая ему имя : "Викки знает, что делать".
Папа часто в детстве называл меня "Викки", поэтому это будет возвращение к себе, к тому беззаботному ребенку с мечтами и жизненным кредо "без риска нет веселья".
В описании пишу : "Для тех, кто как и я, любит пребывать в выдуманном мире, не имея возможности выразить свои эмоции или мысли в реальности".
Закончив с описанием, пишу свой первый пост:
"Вы спросите, а почему Викки знает, что делать? А в описании уже заложен ответ. В детстве мне нравилась Ханна Монтана со своей двойной жизнью, популярностью, классными парнями и друзьями. Сейчас я далека от этого, но, наверное, мое придуманное альтер-эго Викки сможет взять на себя ответственность и исправить ситуацию.
И первый пост я хочу посвятить тому, в каком состоянии я начинаю борьбу за свою классную жизнь.
Мама в детстве, читая сказки перед сном, всегда старалась наводить меня на какую-нибудь мысль, тем самым развивая во мне умение думать. Я уже не вспомню, какая эта была сказка, когда мы яро обсуждали ее сюжет, но отлично помню, что мы придумали свой синдром. Синдром вопля, если быть честной. Синдром вопля – испытывать сильную боль, отвращение, разочарование в себе, желать это куда-то выплеснуть, но не суметь, так как звук не выходит. Весь ужасный спектр эмоций заключен внутри, засекречен и запечатан без возможности раскрытия.
И сейчас я подвержена этому синдрому, хотя лучше бы валялась дома с ОРВИ. Мой единственный друг, которого я точно буду упоминать еще часто, уехал исполнять свою мечту. В блоге дам ему кличку Спаситель. Наверное, он был тем человеком, который заряжал меня своей долбанной непробиваемой харизмой. Учеба и работа не приносят удовольствие, а я сама погрязла в ненависти к себе. Неплохой список характеристик, неправда ли?
Если вы потерялись, не знаете, куда идти и боитесь всего, то будем держаться вместе."
Выключаю телефон, убирая его куда-то за спину. Поворачиваю голову вбок, всматриваясь в темноту за окном, спрятанным занавесками. Я не могу так и ничего вымолвить, но прихожу к мысли, что пора меняться и что мой синдром – это то самое дно, с которого мне придется подняться.
Глава 4
Быстро набираю новый пост в перерыве в “Викки знает, что делать”:
"Как в одном из треков пелось, что такое осень? Это небо, плачущее небо под ногами…
Что такое осень для Викки? Это время потерь. Разрыв с друзьями, расставания с парнями… И это кажется наложило отпечаток, потому что все три месяца я пребываю в меланхолии, хотя могла бы как Лорелай, из сериалы Девочки Гилмор, пить кофе и никогда не унывать…
Первое, что я сделаю на пути к своей идеальной жизни, так поменяю уже сложившиеся традиции и установки.
Считаю, что осень не повод уходить в спячку и унывать.
И как говорил мой спасатель: "Мне больше не будет 21, так почему я так бестолково трачу это время?
Поэтому по прогнозу Викки в октябре мы знакомимся, общаемся, ходим на свидания и проживаем свою самую лучшую жизнь."
И нажимаю кнопку опубликовать.
С моей импульсивной попытки создать личный блог, чтобы делиться своими мыслями и строить другой образ Виктории Барановой, прошло меньше недели. Подписчики стабильно приходили каждый день и без различных махинаций в виде пиара. Видимо они нашли в моих постах нечто личное, что трогает их за живое.
Поэтому сидя в салоне и листая ленту новостей, я витала в своих мыслях и думала о новом контенте и плане действий, и как резко может измениться жизнь без твоего ведома. Периодически поднимая голову вверх и смотря на часы, я ждала последнюю клиентку на сегодня.
Меня радовал тот факт, что после работы приду домой и мне не нужно будет готовить очередной реферат или доклад. Потому что в начале недели из-за тревоги и страха одиночества я увлеклась учебой. У меня давно не было таких продуктивных дней, потому что я через силу заставляла себя учиться, считая, что мой аттестат по профессии историка мне в жизни не пригодиться.
– Вик, – ко мне подходит Ирина, директор салона и по совместительству парикмахер. – клиентка не придет, можешь идти домой.
– Она когда это сообщила? – тяжело вздыхаю, но стараюсь спокойно отнестись к этому, потому что просидела на рабочем месте около часа.
– Только написала сообщение. – Ирина садится в кресло рядом со мной и зажимает виски. Она иногда делала так на работе, чтобы справиться с мигренью.
– Принести обезболивающее? – в кабинете руководительницы всегда стояла коробка с букетом различных таблеток. И я, и другие девочки иногда бегали, чтобы принести таблетки.
– Подожду пару минут и сама схожу в кабинет, если будет надобность. – сквозь боль проговаривает Ирина, не смотря в мою сторону. – Правда, можешь идти домой. Я салон закрою минут через сорок.
– Хорошо. – вскакиваю с места, готовясь уже убегать. – До встречи. – произношу напоследок, схватив пальто с вешалки на входе и заматываясь до носа в шарф.
Накинув сумку на плечо, выхожу на улицу. С каждым днём становилось всё холоднее. Осень уступала зиме, до начала которой было рукой подать. На календаре уже был конец октября, от чего было сыро, порой противно и дожди шли не прекращаясь. Под ногами валялись жухлые листья, прилипшие к подошве ботинок.
До дома дохожу под музыку в наушниках и под накрапывающий дождь. Плэйлист этого дня назывался "осень с любовью", и треки в нем были как мои, так и те которые добавлял Ромка. Так что от попсы бросало в рок, что было довольно экспериментально для меня. Я была фанаткой по большей части треков с заедающими припевами и лирикой, разбивающей сердце.
Пробравшись в квартиру, стягиваю с себя промокшие пальто, собираю сырые волосы в низкий хвост и смотрю на свое отражение в зеркале. Макияж поплыл, тушь, которая обещала мне водостойкость, проиграла в битве с дождем.
Смыв макияж, отправляюсь на кухню, чтобы взяться за первый пункт из моего чек-листа: "выйди наконец из своей скорлупы". Я поставила перед собой цель модернизировать рецепт любимой шарлотки с корицей, немного изменив состав, чтобы мне было не так страшно начать есть.
Однако меня отвлекает звонок Ромки по телефону, поэтому приходится зажать мобильник между ухом и плечом, наливая в этот момент крепкий чай. Мы созвонивались с Колесниковым почти каждый вечер с момента его отъезда. Он звонил, чтобы рассказать о своих впечатлениях в городе мечте.
– Занята? У тебя вроде запись была на вечер. – начинает разговор друг, и мне кажется, что, не видя его, могу предсказать в какой позе он сидит и что делает в этот момент.
– Клиентка не пришла, поэтому я дома. – парирую в ответ и сажусь на стул, пристально всматриваясь в окно. На улице уже потемнело и от того, уже хотелось завалиться спать. – Как твой день?
– Сегодня было больше клиентов, чем обычно. Три. Подряд. – восторженно говорит Ромка. – И я пришел недавно, на самом деле разговаривать уже нет сил, но тебя услышать хотелось.
– Романтик ты, Колесников. – смеюсь и делаю глоток чая с чабрецом.
– Как твой день? – упускает из вида мою фразу, хотя знаю, что он наверняка покраснел.
