Татьяна Юрьевна Трунова "Братья по планете Земля"

А Барсик продолжал все также недовольно орать. Про себя он думал: «Люди! Ничего сами сделать не могут. Все за них делать приходится. А с хозяйки стребую паштет из индейки. Тот, в такой шуршащей фольге. Хотя наверняка посадит на диету…..»

И он взвыл особо жалостно.

Хахаль

Сегодня Она призналась мне, что у нее есть хахаль. Так и сказала:

– Котя, представляешь, у меня появился мужчина! Он такой… такой…

Она закатила глаза от восторга. А я, я оцепенел. А потом ударил ее.

Она расплакалась.

– Котя, за что?

Как будто сама не понимает. Дурочку строит. Поэтому я ничего не ответил, гордо удалился на кухню. От расстройства у меня разыгрался аппетит. Она сразу же побежала за мной. Принялась суетиться: скушай то, попробуй это…

Я плотно поел. Сытый желудок наводил на мирные мысли. И я подумал: «Может, действительно простить?»

Главное ведь, чтобы она его домой не приводила.

Целую неделю Она приходила домой счастливая. Кружилась в вальсе по кухне, бесконечно рассказывала мне об этом негодяе. А еще приносила с собой огромные веники роз. Розы теперь стояли у нас везде: в гостиной, в спальне, на кухне. Даже в ванной мок в ледяной воде букет. Говорят, от холодной воды они становятся свежее. Не знаю, может быть. Но пару ваз с этими цветами от хахаля я опрокинул. Чисто случайно. Она, конечно, расстроилась. Но пусть знает!

На самом деле, с хахалем я уже почти смирился. Он был где-то там, далеко. А мы с ней здесь, вдвоем. Все изменилось внезапно. Заворочался в замочной скважине ключ. Я торопливо направился в прихожую ее встречать. Однако что-то было не так. Я не сразу понял, что. В квартиру сначала ворвался визгливый женских смех. Я машинально отметил, что никогда раньше не замечал, как противно она смеется. Потом не менее противный мужской смех. И в квартиру ввалился он, хахаль.

«Она все-таки привела его…» – мелькнула мысль.

А как же я?

Мысль была растерянная, горькая. Наверное, ее горький вкус и разбудил боевую ярость, которая живет в сердце каждого настоящего мужчины.

– Котя, познакомься, это… – начала Она.

Договорить не успела. Я взревел и взвился вверх, метя удар в ненавистное лицо хахаля. Хахаль заорал. О, какой сладкой музыкой отозвался в моей душе этот вопль! Он смыл горечь ее измены, оставляя после себя только удовлетворение от правильности поступка.

Правда, Она этого не оценила.

– Так нельзя, Котя, – выговаривала она. Ее руки ловко двигались, накладывая мне еду.– Так ты мне всех мужчин разгонишь.

– Самый лучший мужчина в доме – это кот, – хотел сказать я, но не сказал.

Коты, пусть и такие замечательные, не умеют говорить.

На следующий день хахаль приперся опять. С заклеенной мордой. С порога потряс пакетиком паштета не самой дешевой фирмы.

Может, он не настолько плох? Надо попробовать пометить его ботинки.

Любовь нечаянно нагрянет…

Василий Петрович был подозрительным человеком. Он подозревал соседку тетю Машу с третьего этажа в том, что она говорит о нем гадости за его спиной, коллег – что они тырят его кофе, родное предприятие – что утаивает себе часть его денег, правительство в том, что рулит страной куда-то не туда, знакомых в том, что они в любой момент могут толкнуть его в спину. Если бы можно было подозревать в чем-то солнце, то Василий Петрович подозревал бы и его. Не додает тепла, однозначно. Особенно зимой. Хотя, честно признаться, не все подозрения Василия Петровича были беспочвенны.

Некоторые знакомые Василия Петровича ловко притворялись его друзьями. Они доверяли ему свои глупые тайны, помогали деньгами, приглашали на рыбалку и совместные посиделки. Особенно этим злоупотребляли так называемые друзья юности, которые частенько называли Василия Петровича старой, давно забытой, кличкой Мутный. Надо сказать, что Василий Петрович активно участвовал в подобной круговерти – помогал, ходил на рыбалку, откровенничал – но всегда твердо помнил: людям доверять нельзя, особенно женщинам. Животным тоже доверять нельзя. К тому же, они много жрут, пачкают квартиру (а Василий Петрович был большим аккуратистом), а собаку еще и выгуливать надо. И дорого это – содержать животных. Василий Петрович знал счет деньгам. Кто-то мог бы назвать его прижимистым (особенно тетя Маша с третьего), но таковым он не был. Просто никогда не тратился на ерунду.

Василий Петрович возвращался с посиделок со знакомыми юности. Земная поверхность слегка колебалась у него под ногами, как будто что-то крупное, например, слон из теории сторонников плоской Земли, сонно ворочалось в ее толще. В голове приятно шумело, мысли прыгали зайцами.

– Колокольчик… ик.. звенит…

– Как же там?.. Ага..

– Динь, динь, динь… Колокольчик звенит!..

Посидели хорошо. Настроение у Василия Петровича было отменным. Даже слегка разжала тиски вечная его подозрительность. В меру своих возможностей он любил весь мир. Наверное, именно поэтому, когда в полутьме подъезда ему под ноги бросился скулящий щенок не больше двух месяцев от роду, он не шуганул его, как сделал бы еще несколько часов назад, а присел на корточки и сказал:

– Ой, бедолаг-а-а! Как же ты здесь оказался?

Алкоголь в Василии Петровиче очень жалел щенка. Тот действительно был жалким: тощий, коричнево-пятнистый, клокастый, со слезящимися глазками. В подъезде по случаю зимы было холодно, и малыш отчаянно дрожал.

– Пдем… с..мной, – выговорил Василий Петрович и подхватил щенка подмышку.

Дома он поделился с щенком вчерашней жареной картошкой. Тот ей жадно, а когда, наевшись, уснул, Василий Петрович еще долго сидел рядом с ним, рассказывая, какие ненадежные вокруг люди. Он сам не заметил, как задремал.

…Пробуждение было ужасным. Болела голова, во рту стоял привкус кошачьего лотка, подташнивало. А еще кто-то повизгивал ему в ухо, то и дело норовя лизнуть нос.

– Что?!.. Кто?!..

Василий Петрович вскочил, долбанулся головой об кухонный подоконник и окончательно вспомнил события вчерашней ночи.

– Ой, ё… – только и сумел произнести он.

Щенок у него в ногах припадал на передние лапки, то ли приглашая поиграть, то ли намекая на завтрак.

– А ну, пошел отсюда! – пнул Василий Петрович щенка. – И без тебя хреново.

Щенок взвизгнул, испуганно сжался.

По улице шел мужчина с большим коричневым псом. На губах мужчины то и дело появлялась полуулыбка, свидетельствующая о довольстве собой и окружающими. Коричневый пес чинно шествовал у ноги. Время от времени он взглядывал на хозяина, как будто спрашивая: «ну что, я молодец?». Рука хозяина легонько касалась лба собаки, и золотистые песьи глаза щурились от удовольствия.

– Здравствуйте, Василий Петрович, – улыбнулась мужчине пожилая женщина с седыми кудряшками.

– Здрасти, теть Маш, – улыбнулся тот в ответ. – Чудесная погода, правда? Солнце прям весеннее!

Мужчина прижмурился от удовольствия, сразу став неуловимо похожим на своего пса.

– Хорошая погода, – тетя Маша согласно кивнула. Почему-то ей было ужасно приятно смотреть на мужчину с собакой.

– Пошли мы, торопимся на площадку, – чуть наклонил голову Василий Петрович.

И человек и его собака пошли дальше, растворяясь в мареве бьющего в глаза тети Маши солнца.

Найти своего человека

Сегодня я нашла себе человека. Бабушка говорила, что здесь важно не ошибиться, поэтому я сначала внимательно его разглядела. Он, точно он! Я его узнала.

– Ой, киса! Да какая маленькая! Как же ты здесь оказалась?

Женщина в клетчатом пальто нагибается над котенком вряд ли больше двух месяцев от роду. Котенок тощ, длиннохвост, полосат. Он ставит лапки на сапоги женщины и требовательно мяукает.

– Что тебе, киса?

– Ты мой человек! – ору я. – Немедленно возьми меня с собой!

Но женщина не понимает.

– Что ты мяукаешь, киса? Голодная?

«Может, я ошиблась? – мелькает в голове. – Бабушка говорила, что смотреть надо внимательно…. Да нет, это точно мой человек!»

И я продолжаю кричать:

– Возьми меня с собой!

– Есть, наверное, хочет, – хмурится женщина. – Вон какая тощая. Подожди, сейчас я тебе вынесу…

Она подхватывается и убегает. Ее клетчатая спина исчезает в лифте. Я остаюсь на лестничной площадке одна. Из приоткрытого окна немилосердно дует. Вроде весна, а такой холодный ветер. И есть хочется немилосердно. Чтобы добраться в этот подъезд, я потратила последние силы. А в подвале сейчас мама, наверное, мышку поймала… Как же я так ошиблась-то, а? Бабушка ведь говорила… И я жалобно мяукаю.

Лифт снова загудел. Я сразу понимаю, что он везет женщину в клетчатом пальто – моего человека. Это понимание означает, что никакой ошибки нет. Я приободряюсь. Сейчас меня возьмут на руки, сразу станет тепло, а потом… Домечтать я не успела, потому что передо мной ставят пластиковую баночку из-под сметаны, там кусочки сыра, колбасы, розовые кубики наспех порезанной сырой курицы.

– На, киса, ешь.

Пахнет одурительно вкусно, слюна заполняет рот, но разочарование мое так сильно, что все отходит на задний план. Почему она не понимает!?

Женщина растеряно смотрит на отчаянно мяукающего котенка.

– Ты чего, киса? Смотри, курица какая вкусная.

На место разочарованию приходит отчаяние. Бывает и так, что человек просто проходит мимо своего счастья. Он слепой. Бабушка говорила… Но, видимо, не зря наши предки считались богами в одной жаркой стране. Женщина подхватывает меня на руки и говорит:

– Ладно, завтра разберемся.

… Спала я два дня. Сквозь сон помню, как просыпалась, ела вкусные мягкие кусочки, искала место для туалета. Я приличная кошка, поэтому ходила только в одно место, предназначенное для того, чтобы делать свои дела, – в угол под торшером. Часто в тумане сна надо мной возникало лицо. Меня гладили пальчиком по пузу, озабочено говорили:

– Надо же, какая маленькая. Как же ты в подъезде оказалась?

«Сама пришла», – хотела сказать я, но вместо этого из горла помимо воли вырывалось громкое «мр-р». Основным моим ощущением было чувство покоя, словно я плыла на розовом пушистом облаке. Так и должно быть. Бабушка говорила… Жаль, что ей не довелось найти своего человека.

…А через неделю я достаточно окрепла, чтобы вступить в права на свои владения. Прошлась полосатой тенью по всем комнатам, на всякий случай показала веера когтей страшной круглой штуке, которая ползала по полу, собирая бешено крутящимися щетками пыль. Странно, она не заметила комок темной энергии, спрятавшийся в углу. Ничего, для этого есть я. Подпрыгнула, извернулась в воздухе и ударила его лапами. Получай! Комок побледнел и исчез.

– Ой, Фенька, ты такая смешная, когда играешь! – раздался голос моего человека. – Пойдем кушать.

Покушать – это всегда хорошо. И мы пошли.

Посвящается всем, кто не прошел мимо своего счастья.

Бимка

Иван гулял в лесопарке. Это была его утренняя привычка – гулять в лесопарке в любую погоду. Дождь ли, снег, ветер или просто хмурое ноябрьское утро. В лесу хорошо думалось, а накопившееся мелкое раздражение на будни жизни отваливалось, словно темная корка. Становилось хорошо, свободно. Сегодня был выходной, и Иван упруго шагал по тропинке, протоптанной после ночного снегопада еще более ранними пташками, чем он. Из-за быстро уходящих снежных туч выглядывало солнце, яркое солнце конца февраля, обещая погожий денек.

«Отличный будет день!» – радовался Иван.

И накаркал. Хотя это с какой стороны посмотреть: некоторые события только сначала кажутся обузой, зато потом вдруг осознаешь, что мир был добр к тебе, организовав подобный событийный узел. Например, заставил человека долго искать неизвестно куда девшийся носок, послав навстречу соседку, с которой надо непременно обсудить последние дворовые новости или, наоборот, поторопиться, чтобы не дай бог, с ней не столкнуться. Так что, Иван шел по тропинке, радуясь погожему, даже немного весеннему по количеству солнечного света, деньку, когда услышал вой.

«Волк?» – была первая мысль. Ее настигла вторая: «Откуда в нашем исхоженном вдоль и поперек лесопарке могут быть волки?»

Мысль бодрила, потому что в заснеженном лесу человеку с волком лучше не встречаться. Да и не в заснеженном тоже.

И что-то было в этом вое странное. Иван вслушался. Но вой больше не повторялся. Царила тишина, какая бывает только в зимнем лесу. Он уже совсем собрался идти дальше, когда вой послышался снова. На этот раз он переходил в обиженное взвизгивание.

– Щенок! Как я сразу не догадался!

Иван хороший человек, но первым его позывом было сбежать. Собачий найденыш – это всегда геморрой. Его нужно ведь не только кормить и лечить надо, но и пристраивать. А вдруг лечить – дорого? А вдруг – пристроить не удастся? Иван вздохнул и поднял щенка из сугроба. Щенок был такой же белый, только если с желтоватым отливом, да еще на ушах рассыпались коричнево-черные крапушки. Большие голубые глаза застенчиво взглядывали из-под коротких белесых ресниц.

– Тяжелый! Ну и как ты сюда попал?