В это самое время уже подошедшего ко входу в императорский дворец архимандрита также не отпускали мысли о важности предстоящей встречи.
О ней Фотий узнал ровно в тот момент, когда после своего кратковременного пребывания текущей весной (по приглашению митрополита Серафима) в столичной Александро-Невской Лавре он стал планировать свой скорый отъезд в родную Скороводскую обитель. Именно тогда к нему обратился ряд близких к царю лиц с неожиданной просьбой отложить свой отъезд до возвращения в столицу временно отсутствовавшего там Александра I.
Фотием овладело искреннее недоумение по данному поводу. Он никак не мог понять главного – о чём ему говорить с императором! Но буквально ночью того же дня ему во сне явился Святой великомученик Георгий с повелением остаться в столице, и он послушно отложил свой отъезд…
Узнав о дате своей аудиенции с царём, архимандрит, перед столь знаменательной встречей, попросил помощи и заступничества у Пресвятой Богородицы в своей молитве перед её иконой в Казанском соборе и получил благословение древней иконой Нерукотворного Спаса от митрополита Серафима. Внутреннее решение о необходимости доведения до императора всей правды о засилии в стране тайных масонских лож, возглавляемых, в том числе, и лицами из самого близкого его окружения, было принято.
Фотий прекрасно осознавал то, чем может окончиться для него эта встреча, если император ему не поверит. Не так давно один из русских патриотов уже попытался предупредить российское общество о чрезвычайной опасности, исходящей от тайных мистических обществ, издав обличающую масонов книгу «Беседа о бессмертии души», и эта попытка закончилась для него весьма печально. Усилиями влиятельных масонов весь его труд был изъят и целиком уничтожен, а он сам был навсегда выслан из столицы в захудалый, на тот момент, Харьков. Однако, этот пример не остановил бесстрашного архимандрита.
Войдя во дворец и поднимаясь по его широким лестницам, Фотий принялся осенять крестным знамением как самого себя, так и все встречающиеся на его пути входы и проходы в другие комнаты, искренне полагая, что «здесь живут и действуют тьмы сил вражьих, и ежели оные, видя крестное знамение, отбегут от дворца на сей час его прихода, то Господь даст ему благодать пред лицом Царя и преклонит сердце императора послушать то, что на его сердце есть ему возвестить».
Продолжая на своём пути размышлять о важности возложенной на него Господом миссии, Фотий оказался перед дверями, которые при его приближении молча распахнули двое стоящих около них царских слуг в красивых ливреях. Архимандрит, замедлив на долю секунды свой и так неторопливый шаг, решительно вошёл в царские апартаменты.
Ожидавший его император находился в глубине комнаты и несколько в стороне от её входа. Он явно ждал, что Фотий первым делом подойдёт к нему и услужливо благословит его по церковной традиции. Однако, архимандрит, не обращая на «царя земного» никакого внимания, сначала неспешно осмотрелся и, найдя взглядом икону с образом Царя Небесного, висевшую на противоположной от императора стене, обернулся к ней лицом, потом, трижды покрыв себя крестным знамением, поклонился святому образу, и лишь затем предстал перед Александром I.
Император, изумлённый демонстративно смелым поведением знаменитого архимандрита, сотворившего честь Богу прежде, чем ему, и принципиально не отошедшего от положенного православного ритуала вхождения в чужое помещение, моментально попал под влияние своего харизматичного гостя. Он с почтением подошёл к Фотию и, принимая от него благословение, с христианским послушанием поцеловал протянутую ему руку, после чего благоговейно приложился к небольшому образу Спасителя, также протянутому ему архимандритом.
– Я давно желал видеть тебя и принять твоё благословение, отец Фотий, – произнёс, наконец, Александр I.
– Яко же ты хочешь принять благословение Божие от меня, служителя святого алтаря, то, благословляя тебя, глаголю: мир тебе, Царь наш! Спасись и радуйся! Господь с тобою будет! – сказал ему в ответ Фотий.
После этих слов император, почтительно взяв архимандрита за руку и вежливо показав место, где тому подлежит сесть на время беседы, самолично посадил последнего на широкий стул. Сам же, глядя Фотию прямо в глаза, сел напротив его настолько близко, что архимандрит сразу понял – разговор будет долгий и доверительный.
Фотий осенил себя и императора крестным знамением и приготовился к длительной беседе. Первым её начал Александр I. Он стал расспрашивать его о времени, проведённом последним в кадетском корпусе, где будущий архимандрит служил учителем Закона Божьего, и о годах его монастырской жизни. Фотий же, отвечая ему на его вопросы, попутно говорил царю о Святой Церкви, возрастающей опасности для православия и спасении души человеческой, ненавязчиво стараясь внушить тому надлежащую православному веру в силу Креста и крестного знамения.
– Не имеешь ли ты, отец Фотий, что-то особенное сказать мне? – неожиданно спросил архимандрита проникшийся к нему доверием Александр I.
– Никаких нужд земных для обители и себя я не имел и не имею. С нами Бог, а с Ним всё у нас есть! Единственное тебе нужно поведать, что для тебя паче всего нужнее: враги Церкви Святой и Царства Русского весьма усиливаются. Зловерие и соблазны явно и с дерзостью себя открывают. Как поток водный разливается всюду нечестие… Великий вред святой вере Христовой и царству твоему хотят сотворить тайные злые общества, но они не успеют. Бояться их нечего! Надобно лишь внутри самой столицы дерзость врагов, тайных и явных, в успехах их немедленно остановить! Господь с тобою, о Царь наш! Даётся тебе благодать и крепость. Всё можешь ты во славу Божию сотворить. Праведные скорбят, видя успехи врагов, но чают, что Господня десница воздвигнет тебя, Царь наш, защитить Церковь Святую и веру Христову! – взволнованно произнёс Фотий.
– Может, отец Фотий, у тебя есть и что-то более конкретное сказать мне о тайных врагах наших и действиях их во вред народу русскому? – задал очередной свой вопрос архимандриту внимательно выслушавший его император.
– Есть, о Царь наш! И, коли желаешь, то слушай! – всё также витиевато ответил ему архимандрит и тут же принялся взволнованно рассказывать не на шутку встревожившемуся Александру I ту правду о реальном духовном состоянии российского общества, которую ему, до него, никто не хотел или не решался говорить.
Фотий подробно поведал императору о том, что в его огромной империи существует уже порядка ста масонских лож, в которых, в общей сложности, состоят около пяти тысяч человек – практически, весь цвет русской аристократии, и что знатные дворяне вступают в масонство, порой, целыми родами. Да, и как им не вступать, если в самых влиятельных столичных ложах списки состоящих в них дворян начинаются с отдельных членов царствующей фамилии и даже некоторых лиц из числа близких друзей самого императора, а значительная часть всех действующих в России общественных организаций являются либо замаскированными разновидностями масонских лож, либо обществами, находящимися под их несомненным влиянием.
Он попытался донести до него необходимость осознания им того, что в систему главных приоритетов в деятельности руководства любых масонских лож и большинства масонов высших степеней (сверхсекретных даже в их среде) всегда и везде входят внедрение своих людей во все влиятельные структуры государства (или привлечение в свои ряды уже находящихся там лиц), придание деятельности данных структур антинационального характера и осуществление тотального контроля над всеми существующими духовными центрами и печатными типографиями той страны, в которой они пребывают.
Фотий подчёркивал, при этом, что масоны не отошли от этой своей разрушительной практики и в России. Так, уже с момента образования министерской системы российского правительства (произошедшего уже при Александре I) многие ключевые посты во вновь образованных министерствах заняли исключительно высокопоставленные масоны, проталкивающие, в числе прочих, проект создания единой масонской ложи, якобы, под покровительством правительства (а в действительности, конечно – совсем наоборот) и постановки вопросов повышения в должности государственных чиновников в прямую зависимость от их повышения в масонских степенях.
Архимандрит раскрыл глаза императору на то, что тайные общества стали массово проникать даже в саму основу его империи – русскую армию – стремительно разлагая изнутри единый офицерский корпус. А это уже ясно указывало на то, что в интересах тайных руководителей созданной сети мистических лож в стране зреет всеобъемлющий антироссийский заговор и грядёт военный переворот. Положение усугублялось ещё и тем, что многие из присутствующих в правительстве страны и российском обществе патриотов даже не подозревали о разрушительных целях масонских лож и относились к ним, как к абсолютно безвредным творческим кружкам, так как лидерами местного масонства была совершена коварная подмена отдельных ценностных понятий: отступление от православной веры в рядах русской аристократии стало называться непонятным для многих словом «мистицизм», а поклонение ложным богам – невинным «духовным исканием».
Фотий громогласно констатировал тот факт, что к нынешнему 1822 году под контролем высокопоставленных масонов оказались даже Святейший правительствующий синод и Министерство духовных дел и народного просвещения России, и теперь в печати происходил настоящий разгул засилья представителей тайных обществ, открыто выпускающих свои масонские вестники и нещадно критикующих всех, кто пытается хоть как-то им противостоять.
Доведя до императора всю вышеперечисленную информацию, Фотий, в подтверждение своего рассказа, подкрепил его несколькими сделанными им лично выписками из запрудившей Россию мистико-еретической литературы, носящей явно антинациональный и антиправославный характер, которые он немедленно передал Александру I, и пообещал, в дальнейшем, исправно пересылать тому все аналогичные, разоблачающие деструктивные цели масонов, выписки из их «бесовских» книг, которые периодически приносили ему в монастырь его многочисленные сторонники.
– Против тайных врагов наших мало уже действовать тайно. Надобно открыто запретить их и впредь жёстко поступать с ними! – подводя итог сказанному, произнёс в конце своего длинного повествования Фотий (имея ввиду не воздействовавшие должным образом на масонов словесные предупреждения их руководителям, вынесенные ранее в их адрес, в устной форме, Екатериной II и Павлом I) и осенил себя крестным знамением.
Реакция Александра I на рассказ архимандрита была крайне неожиданной для последнего. Император упал на колени перед образом Спасителя и, оборотившись лицом к Фотию, сказал: «Возложи руки твои, отче, на главу мою и сотвори молитву Господню обо мне!».
Фотий исполнил просьбу царя и, прочитав молитву, благословил его. В ответ Александр I, стоя на коленях, поклонился ему в ноги, а, встав с пола и приняв его благословение, поцеловал архимандриту руку и попросил того не забывать его в своих молитвах и посылать ему своё благословение. После этого император благоговейно довёл Фотия до дверей и, благодаря того за посещение, сердечно с ним попрощался.
Архимандрит, радуясь благополучному окончанию этой встречи и явной благодати, посетившей императора после их полуторачасовой беседы, в приподнятом состоянии отправился к митрополиту Серафиму, который узнав о всех подробностях его разговора с Александром I, крепко обнял Фотия и горячо поблагодарил его за то, что он не побоялся довести до царя всю боль Русского народа и Русской Православной Церкви за творящееся в имперских верхах мракобесие.
Итогом данной судьбоносной встречи архимандрита Фотия и императора Александра I стал подписанный и переданный последним на исполнение министру внутренних дел империи В. П.Кочубею 1 августа 1822 года «Указ об уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ», под страхом наказания запрещавший на территории России деятельность такого рода организаций и состояние в них государственных чиновников всех рангов и снятие в 1823–1824 годах (после последующих встреч архимандрита и императора, на которых последнему была предоставлена дополнительная, компрометирующая масонство, информация) с государственных должностей всех уличённых в принадлежности к масонским ложам и не выполнивших запрещавший их деятельность императорский указ руководителей (даже тех, кто принадлежал знатным дворянским родам и входил в круг его личных друзей). Что же касается выявленных масонов-иностранцев, то все они были немедленно и навсегда высланы из Российской империи…
Глава 3. Разговор с историком
Внимательно прочитав этот отмеченный отцом текст в переданной дядей Гришей книге и как следует поразмыслив о его содержании, Сергей, первым делом, направился к своему школьному учителю истории – Евгению Николаевичу Сутормину, на редкость доброму и много знающему пожилому человеку, которого любили, без исключения, все ученики их школы.
Сутормин, уже зная о постигшем Смирнова горе, сначала принёс ему свои искренние соболезнования по поводу гибели отца и лишь затем, усадив несчастного паренька за стол с чаем и печеньем, напрямую спросил своего недавнего ученика о том, что привело его к нему.
Сергей, не скрывая нетерпения и не вдаваясь в излишние, на его взгляд, подробности, попросил своего бывшего учителя немедленно рассказать ему всё, что тот знал о масонах.
Евгений Николаевич, конечно, сильно удивился странному интересу Смирнова к этой тематике, но, будучи глубоко интеллигентным человеком, не стал расспрашивать последнего о причинах, побудивших его к выяснению данного вопроса, и, без лишних слов, подробно рассказал Сергею наиболее известные исторические факты о мировом масонстве, в целом, и российском масонстве, в частности.
Он поведал ему, что масонство или, как его ещё многие называют – франкмасонство, является, по сути, огромным транснациональным общественным движением общей численностью порядка четырёх миллионов человек, умело сочетающим в своей идеологии самые разнообразные эзотерические, религиозные и естественнонаучные представления.
Из этих четырёх миллионов адептов масонского движения ныне, по его мнению, примерно три четверти являются гражданами США и Великобритании с их сторонниками в других странах мира, а одна четверть – гражданами Франции с их разбросанными по всему свету единомышленниками и независимыми от «французских» и «англо-саксонских» масонских течений прочими гражданами самых различных государств, имеющими свои собственные «модернистские» идеологии.
Со слов Евгения Николаевича, самое первое масонское общество было официально создано в Англии ещё в далёком 1717 году. «Масоны» или «франкмасоны» (в переводе на русский – «вольные каменщики») были напрямую обязаны данным своим названием старинной «Гильдии каменщиков» – первой закрытой профессиональной организации, действовавшей, в тот период, на английской территории.
Тогда же, как рассказывал Сутормин, были разработаны и первые жёсткие требования к структурам создаваемых масонских лож и вступающим в них кандидатам. В каждой масонской ложе, действующей по специальному, единому для всех обществ одного из вышеупомянутых направлений, уставу, существуют три основных степени совершенствования её членов: «ученик», «подмастерье» и «мастер».
В первой степени «ученика», как подчёркивал Евгений Николаевич, содержатся лишь базовые элементы нравственно-этической системы масонства, обращающие внимание посвящаемого на необходимость углублённого самопознания, саморазвития и самосовершенствования, работы над собой и своими недостатками. Во второй же степени «подмастерья» внимание посвящаемого обращается уже на окружающий мир, философию его восприятия и свою активность в нём. Содержание данной степени апеллирует к разуму человека, проходящему через неё.
Наиболее же важной и драматической масонской степенью, по словам школьного историка, является третья степень «мастера», посвящённая, помимо прочего, изучению тематики смерти «мастера Хирама» – легендарного руководителя строительства «храма Соломона», убитого тремя подмастерьями, недовольными своим положением среди остальных строителей. Этот мастер из легенды, по убеждению масонов, имеет свой конкретный прообраз в Библии. Так это или не так – большой вопрос, но, в любом случае, рассказ о смерти «мастера Хирама» имеет полностью масонское происхождение и никак не связан с библейским текстом.
Сутормин обратил также внимание Сергея на то, что, на первый взгляд, масонство как бы не представляет собой ничего опасного для окружающих. Любая масонская ложа кажется несведущим людям неким клубом по интересам для «заумных» граждан, помешанных на смеси эзотерики. философии и вырванных из контекста различных религий догм и ритуалов, густо сдобренной романтикой таинственности и пафосом декларируемых принципов свободы, равенства, братства и справедливости.
Однако, как подчеркнул Евгений Николаевич, это – не так. Всё вышеперечисленное является лишь лакированной приманкой для творческой интеллигенции, влиятельных чиновников и крупных финансистов, попадающих в сети талантливых манипуляторов, использующих, впоследствии, этих далеко неглупых людей с их идеями, деньгами и связями в своих абсолютно прагматичных и порой глубоко циничных целях, касающихся влияния на внутреннее политическое устройство и внешнюю политику каждой конкретной страны, попадающей в орбиту интересов вышеуказанной масонской ложи.
С его слов, всех наиболее влиятельных и одарённых, в понимании вышеупомянутых манипуляторов, лиц из масонского «братства», после многочисленных проверок, постепенно привлекают к деятельности, о которой остальные «братья» даже не догадываются. Для этого существуют следующие – секретные – степени посвящения и тайные организации с неясными целями внутри самих масонских лож. И, вот эти то, глубоко законспирированные, организации и люди, в них входящие, могут быть очень опасными, как для целых государств, так и для любых конкретных лиц, оказавшихся по тем или иным причинам на их пути…
Что касается России, то, по мнению Евгения Николаевича, масонство в ней появилось всё в том же далёком восемнадцатом веке: официально первая ложа была открыта в Российской империи в 1731 году, когда Великая Ложа Англии назначила Провинциальным Великим Мастером для России капитана Джона Филипса. Следующим руководителем масонов в России в 1740 году стал генерал на русской службе Джеймс Кейт, а в 1772 году местных масонов возглавил российский гражданин И. П. Елагин, при котором масонство на русской земле расцвело бурным цветом.
И лишь в 1822 году, по словам учителя истории, российский император Александр I своим жесточайшим указом запретил масонство на всей территории России. Однако, несмотря на данный указ, пробуждение российской элиты того времени от длительного масонского сна произошло не сразу и не при этом императоре.
России, как с упоением рассказывал Сутормин, потребовалось пройти через кровавую попытку государственного переворота, осуществлённую в 1825 году так называемыми «декабристами» – офицерами из нескольких тайных обществ, большинство из которых одновременно являлись, как членами данных организаций, так и членами ушедших в подполье масонских лож, обманом выведшими на Сенатскую площадь подчинённых им солдат, чтобы взошедший, в этот сложный момент русской истории, на качающийся царский престол новый российский император НиколайI, наконец-то, перешёл к более жёстким мерам в отношении масонских и прочих тайных обществ на территории унаследованной им империи.
Со слов Евгения Николаевича, для эффективной борьбы с данными обществами Николай I в 1826–1827 годах создал в России особую политическую полицию – Отдельный корпус жандармов, специально предназначенный для выявления таких организаций и входящих в них лиц, установления истинных целей данных обществ и их членов и, соответственно, произведения необходимых арестов с последующим преданием суду всех выявленных врагов Российского государства и полной ликвидацией организаций, в которых они состояли.
И лишь после этого, по мнению Сутормина, число масонских лож и количество состоявших в них членов стало постепенно уменьшаться, а во второй половине ХIХ-го века, практически, сошло на нет, уступив «пальму первенства» среди тайных обществ революционным организациям различного толка. Так продолжалось вплоть до русской революции 1905 года, после которой, воспользовавшись предоставленными императором Николаем II политическими свободами, в Российской империи вновь, как грибы, стали расти масонские организации самых разных течений.
В частности, в 1905 году, как подробно рассказывал школьный историк, в России открыли свои ложи ВВФ («Великий Восток Франции») и ВЛФ («Великая Ложа Франции»), впоследствии пооткрывавшие под своей эгидой кучу местных «доморощенных» лож типа «Полярная звезда», «Астрея» и «Феникс». А в 1912 году в России самоорганизовалась ещё и формально независимая от мирового масонства ложа ВВНР («Великий Восток Народов России») – масонская ложа с кардинально отличающимися от всех подобных организаций уставом и стандартами своей деятельности.
Со слов Сутормина, в ней была упразднена степень «подмастерье» и отменены, практически, все традиционные ритуалы (в том числе, ритуал посвящения в масоны, хорошо описанный ещё самим Львом Толстым в его романе «Война и мир»), допущены к приёму в организацию женщины и разрешено широкое обсуждение политики на своих собраниях вплоть до написания политических статей и воззваний. Одним словом, в данной организации были нарушены все основные принципы существования традиционных масонских лож.
Её многолетняя провокационная деятельность, особенно на фоне тяжелейшей войны России с Германией, как подчёркивал Евгений Николаевич, в конечном счёте, и привела страну к повлекшей отречение царя Февральской революции 1917 года и приходу к власти Временного Правительства, членами которого, практически поголовно, являлись члены ВВНР и прочих масонских обществ новой волны, а его руководителем был избран один из самых ярых членов ВВНР – А. Ф. Керенский, являвшийся с 1916 года и до момента своего избрания в правительство руководителем этой самой многочисленной масонской ложи в Российской империи.
Однако, как продолжал рассказывать Сутормин, сразу после Октябрьской революции «Великий Восток Народов России» прекратил своё существование, и в охваченной войной стране остались лишь отдельные разрозненные и весьма малочисленные масонские организации разных мастей. Установление же после Гражданской войны в России крайне жёсткой власти большевиков и репрессивная деятельность их правоохранительных органов и вовсе обеспечили в 30-е – 40-е годы ХХ века, практически, полную ликвидацию в ней масонства.
Завершив эту ёмкую и во всех отношениях познавательную лекцию для своего единственного слушателя, Евгений Николаевич устало зевнул и, громко вздохнув, прямо спросил Смирнова: всё ли он понял из рассказанного им.
Озадаченный услышанным, Сергей лишь утвердительно кивнул в ответ головой и искренне поблагодарил Сутормина за такой подробный рассказ по интересующей его теме, после чего, не став дальше злоупотреблять гостеприимством старого учителя, поспешно удалился из его квартиры.
После прослушанной им лекции в голове у него возник полнейший сумбур. Однако, при всём, при этом, Сергей сумел понять главное: во-первых, не факт, что та самая тайная «секта», представитель которой контактировал с погибшим карманником, вообще, имела какое-либо отношение к масонству, а, во-вторых, если она и имела к нему какое-то отношение, то тогда этот факт противоречил бы утверждению учителя истории о том, что уже минимум как полвека в стране не слышно ни об одной ныне действующей масонской организации и ни об одном реально существующем масоне.
Таким образом, расследование им обстоятельств смерти его отца, даже не успев, как следует начаться, уже зашло в полнейший тупик.
Осознав это, Смирнов прагматично решил, что, значит, ещё не пришло время для свершения задуманного им возмездия, и, следовательно, надо немного успокоиться и отложить поиск убийц своего отца до той поры, когда в данном таинственном деле появятся хоть какие-нибудь реальные зацепки.
Глава 4. Поездка в колхоз
Наступило первое сентября, и только две недели назад справивший сорокадневные поминки по своему отцу Сергей вынужден был направиться в институт. Начинался новый – студенческий – этап в его жизни, и он очень надеялся на то, что этот период с присущей ему интенсивностью происходящих событий сможет быстро излечить его израненную недавней трагедией душу.
Чтобы обеспечить себя средствами на жизнь в период своей будущей учёбы в высшем учебном заведении, Смирнов ещё двенадцать дней назад сдал внаём (естественно, неофициально) найденным с помощью дяди Гриши квартирантам свою просторную трёхкомнатную квартиру, расположенную в многоэтажном доме «брежневской» постройки в центре города, а сам переехал на его окраину, где за меньшую в три раза цену снял маленькую комнату в частном доме с частичными удобствами у ранее незнакомой ему старушки.
По его расчётам разницы в месячной арендной плате и планируемой месячной стипендии, установленной на его факультете, должно было хватить, чтобы обеспечить ему минимальное материальное благополучие в каждый месяц его будущей более чем пятилетней учёбы. Что же касается денег на приобретение одежды и возможные развлечения, то здесь он рассчитывал на возможные кратковременные подработки вне стен ВУЗа, которыми, тогда, по традиции промышляли многие студенты того времени…
В актовом зале института, как говорится, не было яблоку места упасть. Все поступившие, а это около двухсот человек, были пофамильно озвучены и разбиты на несколько учебных групп в рамках трёх факультетов, действовавших, на тот момент, в данном филиале московского ВУЗа.
После этого студентам, получившим свою порцию обязательных в этом случае поздравлений и напутствий, сначала объявили о том, что они на сегодня свободны, а затем о том, что завтра их всех ждёт «приятная обязанность советского студенчества» – поездка на восемь дней в ближайший к городу сельский район для помощи местным колхозникам в уборке урожая картофеля, в связи с чем они на следующий день, в обязательном порядке, должны прибыть в институт к восьми часам утра в рабочей одежде и с комплектом самых необходимых на указанный период времени вещей.
Естественно, что последнее объявление сразу же вызвало у молодёжной аудитории достаточно шумное оживление, несколько разрядившее стоявшую до этого момента торжественно-пафосную обстановку в зале.
– Передали нынче SOS: едет банда в наш колхоз, – громко пошутил кто-то из новоявленных студентов, и после его слов тут же раздался искренний и звонкий смех всех присутствующих, причём заулыбались даже присутствовавшие на торжественном собрании институтские преподаватели.
Общий смех оказался настолько заразительным, что до того мрачно сидевший Сергей тоже не смог удержаться от небольшой улыбки на своём лице и, пожалуй, впервые за всё время после постигшей его трагедии почувствовал столь необходимую ему отдушину в собственном состоянии горя и безысходности.
Он вдруг сразу почувствовал себя неотъемлемой частью этого весёлого и шумного студенческого братства, к которому отныне принадлежал, и это открытие чрезвычайно его обрадовало и воодушевило.
На следующий день ровно в восемь часов утра их рассадили по нескольким автобусам и в течение часа развезли по небольшим деревням отведённого для их помощи района.
Две студенческие группы, в состав одной из которых вошёл и Смирнов, были привезены в маленькую деревеньку, домов так в тридцать, и высадили у новенького деревянного здания колхозного правления именно в тот момент, когда разъярённый председатель местного колхоза распекал изысканными «трёхэтажными» выражениями пятерых понуро стоявших перед ним мужиков неопределённого возраста и неопрятного вида за вчерашний прогул по причине их коллективной пьянки.
Увидев более сорока высыпавших из автобусов парней и девушек, мужики немного подтянулись, и один из них с видом глубокого раскаяния произнёс самую знаменательную фразу, которую Сергей когда-нибудь слышал в своей жизни: «Ты это, Петрович… Прости нас… Больше это никогда не повторится… Всё пропьём, но колхоз не опозорим!».
Под громкий смех студентов Петрович, закашлявшись, лишь молча развёл руками и, отпустив провинившихся, незамедлительно переключился на прибывших горожан.
К нему подошли два сопровождавших студентов институтских преподавателя, и он вместе с ними наскоро обговорил все необходимые вопросы, касающиеся приехавшей молодёжи.
Были названы номера домов, в каждый из которых предполагалось определить на постой по три или четыре студента, и педагоги быстро развели парней и девушек по их местам временного проживания, чтобы те до начала работы успели познакомиться с хозяевами этих жилищ и оставить там свои вещи. После этого студентам надлежало в течение часа прибыть к колхозному правлению и получить, там, указания председателя насчёт ожидавшего их фронта работ.
Сергей и три его одногруппника, представленных преподавателем как «Максим Рекрутов, Роман Фёдоров и Виктор Горчаков», были определены на постой в дом, находящийся на самом дальнем расстоянии от колхозного правления.
Этот факт нисколько не омрачил настроения прибывших к данному дому, и вся вышеназванная четвёрка парней, не обращавших до сей поры никакого внимания друг на друга, впервые обменялась между собой оценивающими взглядами и, судя по первым впечатлениям, оказалась весьма довольной результатом свершившейся «жеребьёвки».
Будущие соседи Сергея по данному сельскому «общежитию» были примерно одного с ним роста и телосложения и вполне себе симпатичными ребятами. Так, темноволосый Максим обладал по-мужски немного грубоватой, но, в целом, чрезвычайно обаятельной физиономией «парня из глубинки», Роман имел густые светло-русые волосы, слегка прикрывающие верхнюю часть его небольших ушей, и более тонкое, выдающее потомственного горожанина в нескольких поколениях, строение внешности, а уступавший им пару сантиметров в росте и килограммов пять-шесть в весе Виктор, обладавший, в добавок ко всем «минусам» своей фигуры, ещё и довольно редковатыми коротко стриженными волосами соломенного цвета, явно выделялся на их фоне на редкость отточенными и привлекательными чертами своего лица.
Обменявшись взглядами, парни подбадривающе подмигнули друг другу и не спеша вошли в предназначенный им дом.
В прихожей их встретила весьма энергичная для своих семидесяти лет «квартирная» хозяйка этого жилища – невысокая женщина худощавого телосложения, назвавшаяся бабой Клавой.
Представившись, она сразу же поинтересовалась именами своих недельных квартирантов и, дождавшись того момента, когда последний из них снимет свои резиновые сапоги, провела их через широкую кухню с большим обеденным столом к одной из закрытых дверей двух её комнат.
– Вот здесь вы будете жить, а точнее, проводить время после работы и спать. Два спальных места – кровать и кушетку – вы видите, а ещё два места установите сами – вон, за шифоньером, стоят две раскладушки. Матрацы, одеяла, подушки и постельное бельё на всех – лежат на кровати. Разберётесь! Свои вещи можете разложить в шифоньере. Там – как раз четыре полки. Все – свободные. Там же есть свободные вешалки для ваших рубашек, джемперов и брюк. На внутренней стороне одной из его дверок есть большое зеркало – причёсывайтесь на здоровье! Верхнюю одежду – осенние куртки и ватники – вешайте на вон те большие гвозди, вбитые в стену с левой стороны от входа в комнату, а обувь оставляйте там, где сейчас оставили – при входе из прихожей в кухню, – раскрыв перед студентами дверь в среднюю по размерам комнату, пояснила им баба Клава.
– А телевизор у Вас в доме есть? – буднично спросил у неё Сергей.
– Телевизора – нет, а, вот, радио – есть. Кстати, в вашей комнате. Вон – на стене, справа от входа!
– А где у Вас, так сказать, удобства? – с изрядной долей пессимизма поинтересовался у бабы Клавы производивший впечатление заядлого скептика Виктор.
– Уборная во дворе – не заблудитесь, а умывальник – в прихожей. Воду для него будете носить сами из колодца. Он – рядом – в каких то тридцати метрах от дома, дальше по улице. И не забывайте вовремя выливать использованную воду из ведра под умывальником! Выливать её надо не куда-нибудь, а – в огород. Он начинается сразу за большим сараем. Найдёте!
– А кормить кто нас будет? – громко и немного развязно спросил у хозяйки разбитной на вид Роман.
– Утром – перед работой, и вечером – после работы – кормить вас буду я. Продукты обещал подкинуть позднее Петрович. А, вот, обедать будете в сельской столовой, в которую вас будут возить днём на колхозном автобусе. Кормят там сносно. Не помрёте! – быстро ответила ему баба Клава и тут же поспешила к расположенной в кухне русской печке, внутри которой что-то варилось в двух больших чёрных чугунках.
– Однако… – только и смог изумлённо отреагировать на последнюю фразу хозяйки наиболее серьёзно выглядевший из них Максим.
Парни заулыбались и принялись быстро размещаться в отведённой им комнате. Кровать, кушетку и раскладушки – разыграли на спичках. По местам для одежды договорились без жеребьёвки. Разгрузив сумки с вещами и убедившись, что у них есть ещё полчаса в запасе, молодые люди присели на кровать и кушетку.
– Ну, как вам наши здешние апартаменты? – откинувшись на спинку кушетки обратился с вопросом к своим новым приятелям Сергей.
– В принципе, жить можно! – бодро ответил за всех усевшийся рядом с ним Роман.
– Жить везде можно, даже в Антарктиде, лишь бы условия для этого были, – уточнил удобно развалившийся на кровати Максим.
– Чего зря обсуждать эту тему. Как будто у нас есть выбор… – сумничал расположившийся с ним в положении полулёжа Виктор.
– А ты иногородний или местный? – спросил у него Роман.
– Местный. Живу на нашем главном проспекте, – лениво ответил ему Виктор. – А ты?
– Хм… И я – с проспекта… в его ближней к центру части.
– Ну, а моя пятиэтажка – в самом конце проспекта.
– Серёг, а ты где обитаешь? – обратился с аналогичным вопросом к Смирнову Максим.
