Эльдар Ахадов "Мой Пушкин"

Мой Пушкин
Эльдар Ахадов

В книге собраны и отчасти дополнены сведения, отраженные в изданиях 2015 – 2024 гг. «Тайны Пушкина», «Неизвестный Пушкин», «Многоликий Пушкин», «Там, куда я вернусь…», а также – в отдельных статьях, опубликованных в сети интернет, но не вошедших ни в одну из перечисленных книг Эльдара Ахадова о животворных строках и трагической судьбе великого поэта…

Мой Пушкин

Эльдар Ахадов

© Эльдар Ахадов, 2024

ISBN 978-5-0064-3616-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мой Пушкин

«Мой Пушкин» так называется очерк выдающегося русского поэта Марины Ивановны Цветаевой (1892—1941). Этот психологический этюд считается своеобразным признанием в любви Цветаевой гению русской литературы – Александру Сергеевичу Пушкину… По этому поводу Марина Ивановна сообщала: «Мой в данном случае не как притязание на единоличное владение и претензия на единственно верное толкование, а указательное местоимение: тот Пушкин, которого я знаю и люблю с ещё до-грамотного детства, с памятника на Тверском бульваре».

В моей книге название «Мой Пушкин» означает того Пушкина, каким он видится мне. Не пьяница. Не дуэлянт и прожигатель жизни. Не развратник и не богохульник. Не мот и не лжец. А верный муж и заботливый отец, любящий сын и щедрый брат, преданный друг и пламенный патриот. Одним словом: мой Пушкин. Нравится он кому-то или не нравится, для меня он таков и другим никогда не станет.

Книга в дар Александру Пушкину, 19 апреля 2022, Красноярск

Заблуждения о дуэли

Всем нам со школьных лет известно, что Пушкин погиб на дуэли с Дантесом, защищая честь жены. Эта аксиома. История трагическая, овеянная романтическим флёром любви и ревности, множество раз описанная в убедительных красочных деталях. Пушкин действительно любил свою жену и дорожил честью семьи. Однако, есть нечто вроде детского наивного вопроса в этом скорбном и понятном сюжете, на который мне так и не удалось найти никакого вразумительного ответа со времён своей юности. Всем известно о том, с какой бешеной яростью Александр Сергеевич ненавидел Жоржа Дантеса. Но если причиной такой ненависти действительно является ревность, возбужденная слухами о супружеской измене, то пусть не вся ярость, но хотя бы тень раздражения должна была бы коснуться не одного лишь «любовника», но и его «любовницы» – госпожи Натальи Николаевны. Ну, хотя бы по причине того, что она в такой ситуации являлась поводом возникновения конфликта. Однако, по всем канонам, которым нас учили со школы, ничего подобного со стороны поэта к своей жене почему-то не наблюдалось. Ни одного упрека. И с её стороны – никаких заявлений и утверждений. Как можно бешено ревнуя, преследовать только одного из двоих, совершенно не замечая «заслуг» своей супружеской половины? Это возможно только в одном случае: полной абсолютной уверенности в том, что никаких измен и никакого флирта не было и в помине. Но что это за ревность? Ревность имеет место быть там, где есть любовь, страдающая от сомнений и недоверия к предмету любви. А если недоверия к предмету любви и сомнений в его чистоте нет, то не может быть и ревности к нему. Получается, что Пушкин не ревновал свою любимую жену ни к кому, поскольку полностью ей доверял! Так оно и есть, уверяло нас официальное пушкиноведение, поскольку это соотносится с его поведением и после дуэли: он заботился о супруге и детях до последнего мгновения жизни, так и не упрекнув её ни в чем.

Однако, ни у кого из пушкинских современников ни на йоту не возникало и тени сомнения в искренней ненависти поэта к голландскому послу Геккерну и его приемному сыну Дантесу. Причем, к послу – в не меньшей степени, чем к его взрослому «приёмышу». Не кажется ли всё это странным? Пушкину вручили «диплом рогоносца», однако, авторство «диплома» так и не было установлено. Для чего же нужен был этот странный «диплом». Не для убеждения ли публики в том, что причина конфликта между Пушкиным, голландским послом и его пасынком – сугубо личная, не имеющая никаких иных причин, кроме классического любовного треугольника?

А что если существовали такие серьёзные, но тайные причины, которые необходимо было завуалировать под «любовную драму»? Известно, что за дуэль в России полагалось наказание всем ее участникам: и секундантам, и даже жертвам дуэли, даже мёртвым! А как поступил император? Он наградил поэта (в лице его семьи) посмертно так, как награждают героев России за подвиг во имя Родины, а вовсе не за семейные разборки!

Вдове Пушкина сроком до её повторного замужества была учреждена пенсия в размере 10000 рублей. За счет казны была погашена ссуда А. Пушкина в размере 45000 рублей. Для того, чтобы напечатать сочинения поэта, его вдове было выдано единовременное пособие в размере 50000 рублей, с условием направления прибыли от продажи на учреждение капитала покойного. Два сына А. Пушкина были зачислены в самое привилегированное училище России – Пажеский корпус. И каждому сыну была начислена пенсия в размере 1200 рублей в год. Все долги Пушкина были погашены государственной казной. За что?! Просто из любви императора к русской литературе и сочувствия к покойному??? Это детский лепет, а не реальный ответ на вопрос.

Наш современник, Анатолий Клепов, в своей работе «Смерть А. С. Пушкина. Мифы и реальность» так комментирует эту ситуацию: «…государственная служба А. Пушкина составляла меньше 10 лет. И ему вообще не полагалась никакая пенсия. Это могло произойти только в одном случае. Если государственный чиновник погиб на служебном посту, выполняя особое задание самого императора! Только тогда вне зависимости от срока прохождения государственной службы, полагалось начисление пенсии в размере последнего оклада погибшего чиновника, а также денежная компенсация вдове и ближайшим родственникам погибшего. В принципе, и в настоящее время происходят аналогичные выплаты в случае внезапной гибели государственного служащего.

И в настоящее время, если государственный чиновник, занимающий крупные государственные должности погибает во время выполнения своих служебных обязанностей, то его семье государство выплачивает крупные единовременные пособия в зависимости от его оклада.

Могла ли быть выдана такая высокая пенсия государственному служащему, который осмелился нарушить законы российского государства путем участия в запрещенной законом дуэли? А потом, после дуэли, фактически был осужден судом! Конечно, нет. Строгие законы российской империи полностью исключали это. И только вмешательство Николая I, который знал об истинных целях дуэли А. Пушкина… позволило законодательно приравнять гибель А. Пушкина на дуэли к гибели государственного служащего, выполняющего особые поручения императора». Об истинных целях дуэли! То есть, истинная цель поединка не имел абсолютно никакого отношения к выдуманной для публики якобы любовной истории.

Вслед за Михаилом Юрьевичем Лермонтовым (стихотворение «Смерть поэта») обратим наше внимание на то, что поэта убил не подданный Российской империи, а иностранец:

«…Смеясь, он дерзко презирал

Земли чужой язык и нравы;

Не мог щадить он нашей славы;

Не мог понять в сей миг кровавый,

На что; он руку поднимал!..»

Полагаю, однако, что Дантес как раз-таки прекрасно понимал, на кого он поднимал руку. Более того: появление этого киллера, фактически наёмного убийцы, в России было хорошо подготовлено иностранными разведками. Помимо умения благодаря смазливой внешности нравиться женщинам у Дантеса имелось ещё одно не менее важное для организаторов убийства поэта умение – меткого стрелка, снайпера, говоря современным нам языком. Ко времени появления в России за его плечами уже была учеба в знаменитом военном училище Сен Сир, где всего за год он успел завоевать звание чемпиона в стрельбе по движущейся летящей быстро исчезающей цели – по голубям. Выстрелить на ходу, не останавливаясь, навскидку и точно попасть в нужное место – Дантесу, человеку, профессионально стрелявшему влёт, не составляло никакого труда…

Кстати, вовсе не Пушкин вызвал Дантеса на ту смертельную дуэль, как все мы почему-то по привычке считаем, и… не Дантес Пушкина. А кое-кто совсем другой. Ни Наталья Николаевна, ни показные «африканские» страсти правнука Ганнибала тут действительно… совершенно ни при чём.

Испанский Пушкин

Испанский Пушкин ХVI века – Хуан Латино

Журналист Andres Molinari опубликовал в Испании небольшую заметку под названием «El negro de los mil colores» – «Тысячецветный чернокожий», где он поделился своими эмоциональными впечатлениями от просмотра документального фильма о судьбе поэта и учёного 16-го века по имени Хуан Латино. Авторы фильма Maria del Mar Gimenez, Oscar Parada и Университет Гранады создали картину, посвящённую человеку, которого современный поэт, философ, историк и хранитель архива средневековых рукописей Ismael Diadie Haidara из Тимбукту абсолютно обоснованно считает «испанским Пушкиным» позднего средневековья! Что же общего между русским Пушкиным и испанским Хуаном Латино, жившим за триста лет до рождения «солнца русской поэзии» на другом конце Европы?

Оказывается, достаточно много общего. Например, происхождение. Согласно сообщению сайта Академии: Хуан Латино, прозванный «черным Хуаном Латино», так же, как прадед Александра Пушкина, Абрам Петрович Ганнибал (1696—1781), усыновленный русским царем Петром Великим, имел эфиопское происхождение, был привезен в Испанию в детстве, получил прекрасное образование и стал в Испании 16 века не только поэтом, но и профессором латыни университета в Гранаде! Кстати, Хуан Латино так и не переехал из своей Гранады в королевский Мадрид, откуда им восхищались Мигель Сервантес и Лопе де Вега.

Хуан Латино, также известный как Хуан де Сесса (родился в Эфиопии около 1518 – умер в Гранаде между 1594 и 1597 годами) – поэт и гуманист испанского Возрождения. Его можно считать первым чернокожим, получившим университетское образование в Европе и получившим звание профессора; это было звание профессора грамматики и латинского языка.

Хуан родился около 1518 года в семье эфиопского раба, купленного Луисом Фернандесом де Кордова-и-Сунига, четвертым графом Кабры, и его женой Эльвирой Фернандес де Кордова, второй герцогиней Сесса. Хуан Латино утверждал, что родился христианином в Эфиопии и только потом был обращен в рабство. Его постоянный литературный недруг, Леон Роке де Сантьяго, утверждал, что Латино был незаконным сыном Луиса Фернандеса де Кордова-и-Сунига.

Хуан был слугой, постоянно сопровождавшим сына его хозяев Гонсало, который был немного моложе его. В 1524 году в Италии умерла герцогиня Эльвира, а два года спустя умер граф Луис Фернандес; тогда Гонсало и его сестры поселились в Гранаде под присмотром своей бабушки по материнской линии. Гонсало там получил образование, и этим воспользовался Хуан, участвуя с ним в уроках. Позже, когда Хуану пришлось сопровождать Гонсало на занятия в Университете Гранады, он делал также, хотя это было довольно сложной задачей, «потому что ему не разрешалось входить в классы и приходилось слушать снаружи».

Хуан был отпущен на свободу в 1538 году и продолжил обучение в Гранаде. Среди круга его общения там были Хуан Боскан, Гарсиласо де ла Вега и Хуан Руфо; Хуана Латино часто путали с последним, поскольку тот сочинил поэму с таким же названием – Austrias. Тема этого латинского гекзаметрического эпоса – битва при Лепанто. Вероятно, Латино расспрашивал о сражении Хуана Австрийского во время его пребывания в Гранаде.

2 февраля 1546 года Хуан Латино получил звание бакалавра философии. Он влюбился в Ану де Карлеваль, дочь администратора герцогства Сесса, которой давал уроки музыки. Брак состоялся в 1547 или 1548 году, у Хуана и Аны родилось четверо детей. История Хуана и Аны описана Диего Хименесом де Энсисо, драматургом из Севильи.

В 1556 году Латино получил степень лиценциата, а 31 декабря 1556 года получил кафедру грамматики и латинского языка от Педро Герреро, архиепископа Гранады, и занимал эту должность в течение двадцати лет.

3 декабря 1578 года умер Гонсало Фернандес де Кордова, друг детства и защитник Хуана. Его смерти Латино посвятил элегию, обращенную новому архиепископу Хуану Мендесу де Сальватьерра.

Оставил кафедру в 1586 году, умер между 1594 и 1597 годами, был похоронен в церкви Санта-Ана, где впоследствии были похоронены его жена и дети.

Профессор Колумбийского университета, директор института в Боготе, обладатель Большой серебряной медали VI Открытого Евразийского литературного Фестиваля Фестивалей в Египте и мой друг Ruben Dario Florez Arcila поблагодарил обладателя серебряной медали того же Фестиваля Ismael Diadie Haidara (Мали) за интереснейшее сообщение об «испанском Пушкине» 16-го века, назвав сравнение Хуана с Пушкиным – «прекрасным и показательным».

Бакинский Пушкин

Никогда не торопитесь делать окончательные выводы, даже если они кажутся вам очевидными. Не захлопывайте дверь в прошлое. Оставьте её приоткрытой. И, Бог знает, какие подробности могут обнаружиться спустя бездну лет…

Со мной так уже было. И неоднократно. Казалось бы, очевидно, что никакого Пушкина в Сибири не было и искать следы его пребывания здесь бесполезно. Однако, и тут всё оказалось не так просто и не так однозначно. Однажды, в мою больничную палату в Восточной Сибири вошла медсестра со словами «Пушкин, идите сюда!». И вслед за ней в палату вошёл Пушкин собственной персоной. Александр. На лицо – точная копия старшего сына Пушкина – Александра Александровича, каким тот был в пожилом возрасте. И фактически по происхождению – весьма и весьма вероятно, что, действительно, его родственник.

Хорошо известно, что Пушкин был в Турции. «Вот и Арпачай», – сказал мне казак. Арпачай! Наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег». (Александр Пушкин «Путешествие в Арзрум»).

И, пусть физически Пушкин в Азербайджане не бывал, но памятник ему в Баку есть, а сам он был известен в этих краях уже в 20-30-е годы ХIХ столетия. Ни одно событие, так или иначе связанное с Пушкиным, не оставалось незамеченным в Закавказье. Одним из первых, помимо Лермонтова, откликнувшихся на смерть поэта стал Мирза Фатали Ахундов. Его стихотворение «На смерть поэта» перевел на русский язык Бестужев-Марлинский.

Расположен памятник Пушкину в одноимённом сквере на пересечении улиц Пушкина и Гаджибекова. Автором монумента стал российский скульптор Юрий Орехов.

Помышлял ли Пушкин о том, чтобы посетить Баку? Безусловно. Он даже признавался в этом. Вот отрывок из путешествия Онегина:

«В ту пору мне казались нужны

Пустыни, волн края жемчужны,

И моря шум, и груды скал…»

Это Крым? Нет. Это Балтика? Нет. Это – Каспийское море в районе Апшеронского полуострова. Кто автор? Пушкин.

В другом месте читаем у того же Пушкина: «Не бросайся в бой кровавый с карабахскою толпой» («Подражание Гафизу»). Кстати, о персидской литературе: в этом «Подражании…» о ней напоминает только имя Гафиз. Топоним Карабах и имя ангела смерти – Азраил не имеют никакого отношения к персидской литературе, они азербайджанские.

Утром 24 мая 1829 года Пушкин покидает Ларс и продолжает путь по Дарьяльскому ущелью мимо крепости Дарьял. Недалеко от селения Казбек Пушкин встречает персидского поэта Фазиль-Хана. Фазиль-хан Шейда или Гаруси (1783 (1784) – 1852), учитель детей персидского наследного принца Аббаса-Мирзы. С конца 1830-х годов русский подданный, преподаватель восточных языков в Тифлисе. Сопровождал Хосрова-Мирзу (сына Аббаса-Мирзы), посланного Фет-Али шахом в Петербург для принесения извинений в связи с гибелью Грибоедова и всей русской миссии. Дело в том, что династия, которая правила Персией с 1795 по 1925 годы была азербайджанской по своему происхождению династией Каджар. И потому справедливей называть и самих правителей, и домашних учителей их детей азербайджанскими, а не персидскими, поскольку общались они между собой на родном языке, а не на фарси.

По желанию русского поэта конвойный офицер представил его Фазиль-хану. Пушкин рассказал об этом в первой главе «Путешествия в Арзрум»: «Я, с помощию переводчика, начал было высокопарное восточное приветствие; но как же мне стало совестно, когда Фазил-Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умной учтивостию порядочного человека! Он надеялся увидеть меня в Петербурге; он жалел, что знакомство наше будет непродолжительно и проч. Со стыдом принужден я был оставить важно-шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости. Вперед не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям»

Интересно описывает тягу Пушкина ко всему персидскому издатель, поэт и историк Сергей Дмитриев в своем труде «Побег в Арзрум, или Самое загадочное путешествие Пушкина»:

«Именно Н. В. Гоголь лучше, чем кто-либо другой, понял, какую роль в творчестве Пушкина сыграл Восток. По его словам, судьба совсем не случайно «забросила» поэта туда, «где гладкая неизмерность России прерывается подоблачными горами и обвевается югом», Кавказ не только поразил Пушкина, но и «вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые еще тяготели на свободных мыслях». В итоге, как писал Гоголь о поэте, «в своих творениях он жарче и пламеннее там, где душа его коснулась юга. На них он невольно означил всю силу свою и оттого произведения его, напитанные Кавказом, волею черкесской жизни и ночами Крыма, имели чудную, магическую силу…»

«В начале 30-х годов Пушкин, активно занимаясь издательской деятельностью, не единожды способствовал появлению персидской тематики в таких периодических изданиях, как «Литературная газета», «Северные цветы» и «Современник». Упомянем лишь несколько публикаций такого рода: стихотворения Л. А. Якубовича «Иран. Из Гафиза», «Старик. Из Саади», «Жены робкие, девицы…», а также повести Султана Казы-Гирея «Долина Ажигутай» и «Персидский анекдот».

«Закончив к концу 1833 г. свою «Историю Пугачева», Пушкин проявил себя впервые в жизни в качестве историка-исследователя, а не только писателя. Рассказывая о яицких казаках и их взаимоотношениях с соседскими «татарскими семействами», он затронул и тему казацких набегов на Персию, упомянув при этом Стеньку Разина: «Число их (казаков) час от часу множилось. Они продолжали разъезжать по Каспийскому морю, соединялись там с донскими казаками, вместе нападали на торговые персидские суда и грабили приморские селения. Шах жаловался царю. Из Москвы посланы были на Дон и на Яик увещевательные грамоты».

«История Петра», которую ждали драматические коллизии. Подготовительный текст ее чудом сохранился: эта рукопись была создана поэтом в 1835 г., затеряна в 1850-х гг., найдена потомками Пушкина только в 1917 г. в подмосковной Лопасне, а опубликована впервые лишь в 1938-м. Но несмотря на свою незавершенность, «История» прекрасно иллюстрирует широту исторических взглядов поэта и его почти всемирный взгляд на Петровскую эпоху. Об этом может свидетельствовать хотя бы тот факт, что из общего объема рукописи в 350 книжных страниц 12 страниц Пушкин посвятил одному только Персидскому походу Петра I (1722—1723), назвав соответствующую главу «Дела персидские».

«Начиная поход и стремясь восстановить торговый путь из Центральной Азии и Индии в Европу, Петр планировал выступить из Астрахани, идти берегом Каспия, захватить Дербент и Баку, дойдя до реки Куры, основать там крепость, а затем двинуться на Тифлис, чтобы оказать поддержку Грузии в борьбе с Османской империей. И этот масштабный поход, в котором на стороне России участвовало более 100 000 человек, в том числе татары, калмыки, армяне и грузины, увенчался успехом. 23 августа 1722 г. русские войска вошли в Дербент, в ноябре – в город Решт – столицу персидской провинции Гилян, а 26 июля 1723 г. – в Баку. 12 сентября того же года в Петербурге был заключен мирный договор с Персией, согласно которому к России отошли Дербент, Баку, Решт, провинции Ширван, Гилян, Мазендаран и Астрабад.

«Вмешательство в события Османской империи, войска которой летом 1723 г. вторглись в Грузию, Армению и западную часть Азербайджана, помешало Петру выполнить освободительные задачи в Закавказье. И хотя для того, чтобы избежать новых русско-турецких войн, Россия вынуждена была вернуть Персии все ее прикаспийские области, согласно Рештскому договору (1732) и Гянджинскому трактату (1735), победы Петра на Востоке были очевидны, и мимо них не мог пройти Пушкин, который, как мы знаем, интересовался темой Персии долгие годы.

«Весь накопленный Пушкиным „персидский материал“ с множеством удивительных историй и судеб выявлял, как он сам утверждал, серьезные „основания для восточного романа“, который поэт мечтал написать. Но судьба отпустила ему тогда слишком мало времени…»

В пушкинском тексте «История Петра I» тема города Баку упоминается множество раз. Предлагаю вашему вниманию эти отрывки.

1722 год

«24-го (июля) послан к шамхалу поручик гвардии Лопухин, с манифестами в Дербент, Шемаху и Баку.

Жители из Баку прислали Петру депутатов.