Лина Винчестер "Эскиз нашей любви. Ноттингем. Комплект из 2 книг"

– Ты что, – произношу я наконец, – следишь за мной?

Лучшая защита – это нападение, решила я.

Кэмерон не перестает улыбаться, а мне хочется понять, почему при разговоре со мной на его лице постоянно появляется это выражение удивления и желание рассмеяться.

– То же самое хотел спросить у тебя.

– Очень умно переводить стрелки.

Кэм молчит. Не отрывая взгляда от моих глаз, он медленно достает из кармана джинсовой куртки ключи с брелоком и, вытянув руку, нажимает на кнопку. Прямо за моей спиной раздается короткий писк сигнализации, а затем и щелчок разблокированных дверей автомобиля. Отныне это звук моего позора в квадрате.

– В данный момент это ты стоишь у моей машины и мечтаешь, чтобы я набил тебе тату.

– Это была всего лишь шутка.

– Я так и понял.

– Просто хочу прояснить, мне не нужны никакие татуировки.

Кэмерон делает несколько шагов и останавливается совсем близко. Легкий ветерок касается его растрепанных каштановых волос. Мыски наших кед упираются друг в друга, и я едва борюсь с желанием униженно извиниться и сбежать.

– Я понял тебя с первого раза, Энди. Иногда нужно уметь вовремя остановиться.

Кэм наклоняется еще ближе, так, что между нашими лицами остается не больше десяти сантиметров. Я мысленно отмечаю, что этот парень уже не в первый раз нарушает мое личное пространство, а я почему-то и шагу в сторону не могу ступить.

– Позволишь? – тихо спрашивает он.

До меня не сразу доходит, что он просит меня отойти от его машины.

Опомнившись и покраснев, тут же отхожу в сторону.

– Эй, Банни!

Я торопливо оборачиваюсь, но тут же злюсь на себя за то, что откликнулась. Кэмерон стоит, облокотившись на открытую дверцу автомобиля.

– Тебе стоит только попросить, и я с удовольствием стану твоим первым, – он делает многозначительную паузу, – татуировщиком.

– Если и захочу, чтобы кто-то набил мне тату, то я точно обращусь к другому мастеру, Клайд.

Кэмерон только смеется, а я быстро ухожу, даже не оборачиваясь.

Глава 3

Закусочная «Дядюшки Сандерса».

2.02.18. День.

Я, как обычно, ничего не успеваю. Наспех надеваю фартук, хватаю блокнот и принимаюсь разносить накопившиеся заказы, лавируя между красными диванчиками.

– Милая, будь так добра, – зовет меня мистер Бейли.

Сидя за барной стойкой, он пододвигает ко мне белую кружку, и в его огромных пальцах она кажется до комичного крошечной, словно великан решил поиграть с кукольной посудой.

– Конечно, – улыбнувшись, хватаю стеклянный кофейник и в очередной раз наполняю кружку ароматным кофе. – Что, – перехожу на шепот, – сегодня даже не добавите волшебного зелья?

Старик смеется. Мистер Бейли – постоянный гость «Дядюшки Сандерса»; здесь не подают алкоголь, но он всегда приносит с собой маленькую фляжку с виски и подливает его в свой кофе.

– Не сегодня. Это особенный день. Я жду кое-кого.

– Свидание? – с улыбкой спрашиваю я. – Я начинаю ревновать, Джек.

– На это и рассчитывал.

Рассмеявшись, отталкиваюсь от стойки, а затем слышу звон от удара лопаткой по сковороде: Марк приготовил очередной заказ. Посетителей сегодня так много, что мы со второй официанткой Холли едва успеваем подойти ко всем. Из каморки выходит босс и ворчит по поводу нашей медлительности, снова обещая заставить нас надевать ролики, чтобы разносить заказы быстрее.

Мистер Бейли видит меня за стойкой и просит еще одну кружку для его гостьи. Улыбнувшись, выполняю просьбу и мысленно отмечаю, что он сидит с довольно молодой для него женщиной, на вид лет тридцати пяти. Они улыбаются друг другу, а затем старик накрывает ее ладонь своей.

– Энди, это моя дочь Лорен. Лорен, это Энди, и она иногда присматривает за мной.

– Очень приятно познакомиться, – Лорен протягивает мне руку. – Надеюсь, мой папа не докучает вам рассказами о своей юности?

– Я всегда с удовольствием их слушаю, – улыбнувшись, пожимаю протянутую ладонь. – Только ради этих историй я и прихожу на работу.

– Только ради этих историй, – шепчет она, – я и переехала из родительского дома.

– Ты слишком рано повзрослела, – с грустью произносит мистер Бейли. – И слишком рано вышла замуж за этого неотесанного болвана.

– Папа, – Лорен обнимает его за плечи, – ты стал таким сентиментальным. И я до сих пор люблю этого неотесанного болвана.

Вежливо улыбнувшись, молча оставляю отца и дочь наедине, стараясь не поддаваться унынию: я бы многое отдала, чтобы сидеть вот так со своим папой и беззаботно шутить на будничные темы. Но, к сожалению, мой отец выбрал другой путь: он оставил маму, когда мы с Келси были еще совсем маленькими.

Келси старше меня, поэтому кое-что помнит. У нее остались воспоминания о папе, и я очень завидую ей, потому что все, что есть у меня – одна-единственная фотография, на которой папа держит меня на руках, а на его коленях сидит Келси, перепачканная черничным джемом.

Сколько бы мы с Келс ни пытались разговорить маму, получали один ответ: «Мы просто не были нужны ему». Они с мамой даже не были в официальном браке. Жили счастливой семьей, но в один день папа просто заявил, что устал и не готов нести такую ответственность.

Келси называет отца трусом, и обычно я не спорю и просто киваю, но мысленно готова найти ему тысячи глупых оправданий. Я воображала, что он был спецагентом, и правительство дало ему особое задание, опасное для семьи. Или что это реалити-шоу, и в любой момент из-за угла возникнут операторы с камерами, а папа появится из-за какой-нибудь ширмы и скажет, что это был эксперимент вроде фильма «Шоу Трумана», и что он все время был рядом. Мы обнимемся, а все зрители у экранов заплачут.

Знаю, глупо. Но мне необходимо верить в эти глупости.

С самого детства я завидовала детям из полноценных семей. В школе девочки часто пользовались фразой: «Я папина дочка. Я папина любимица». Вроде бы простая фраза, а сколько в ней скрыто. Мне никогда не узнать, каково это – быть папиной дочкой. Я никогда не боялась сказать, что иду на свидание, потому что у меня не было строгого папы, который не доверяет парням и пытается защитить меня.

Моим друзьям это казалось крутым. «Тебе повезло, что ты живешь с мамой и сестрой. У мамы легче отпроситься на свидание, ведь отец ни за что не отпустит, потому что видит в парнях лишь угрозу». Эту фразу любила повторять моя подруга Глорис. Черт побери, Глори, твои родители пришли на вручение дипломов, и ты провела этот день с семьей, а моя мама не попала на мой выпускной, потому что ее не отпустили со второй работы.

Тату-салон.

7.02.18. День.

– Мне страшно, – Келси моргает, глядя на вывеску «Скетч», и ее зубы стучат, будто в подтверждение слов. – Черт, мне действительно очень страшно.

– Все будет хорошо, – подбадриваю ее я, взяв за руку. – Всего пара часов – и на твоем теле не останется напоминаний о Чендлере.

На самом деле мне самой жутко не хочется заходить внутрь, но это только потому, что там меня ждет встреча с Кэмероном. После того неловкого разговора на парковке прошло чуть больше недели, и я с тех пор ни разу его не видела. Не могу отделаться от чувства стыда при одном воспоминании о том дне. Может, в любом другом случае мне было бы все равно, но опозориться перед самым популярным парнем всегда хуже.

Мы заходим внутрь и садимся на диван, Мэй заваривает травяной чай и болтает о погоде, а Келси старается не показывать, что вот-вот отключится от страха.

Когда Кэмерон появляется в зале, я теряюсь и стараюсь сделать вид, что сильно увлечена дизайном светильников.

– Ну как, бывшая Чендлера, все еще хочешь перебивку? – спрашивает Кэм, присаживаясь в кресло напротив. – Или вы помирились?

– Нет, перебей ее скорее, пожалуйста.

– Отлично, – подавшись вперед, он упирается локтями в колени и сцепляет пальцы в замок, – у тебя есть какие-то идеи?

– Даже не знаю. Главное, чтобы было красиво.

– Надо же, – усмехнувшись, он кивает, – очень точное описание. Хочешь что-нибудь девчачье, верно?

– Да, никаких черепов и воронов.

– Что-нибудь девчачье и без черепов, понял. Что скажешь по поводу роз? Красным и бордовым сможем перекрыть сердце.

– Знаешь, а мне нравится.

Кивнув, Кэмерон берет со стола альбом с карандашом и откидывается на спинку фиолетового стеганого кресла. Он закидывает одну ногу на другую, кладет на колено альбом и принимается рисовать.

Келси сидит, выпрямив спину так, будто проглотила стальной стержень, а я нервно постукиваю пяткой по полу. Кэм замечает это, и я тут же перестаю, чтобы не выдать себя. Но беспокойство не проходит, и я беру со столика кружку с чаем, чтобы хоть чем-то занять руки.

– Кстати, Банни, – говорит он, продолжая рисовать. – Как там поживает мистер Гарднер? Скучает по мне?

– Не так, как ты по нему, Коллин.

Я буду продолжать называть его разными именами, пока он не перестанет называть меня «Банни».

– А ты?

– Скучаю ли я по тебе?

Я смотрю на Кэма поверх кружки, но он слишком увлечен эскизом, чтобы заметить мое недоумение.

– Нет, я о другом. Ты все так же хочешь, чтобы я стал твоим первым, – сосредоточенно глядя в альбом, он облизывает губы, – татуировщиком?

– Я хочу, чтобы ты стал тем, кого я вижу как можно реже.

– Врушка.

Отставив чай, складываю руки на груди и откидываюсь на спинку дивана. Я знаю, что ответила грубо, но что еще делать, если этот парень так упрям и продолжает свои издевки. Мне же и так неловко, неужели непонятно?

– Это будет очень больно? – интересуется Келс, ерзая в кресле. – Кстати, ты же дашь мне обезболивающее?

– Нет.

Этот короткий ответ мгновенно заставляет Келси побледнеть.

Закончив, Кэмерон кладет альбом на стол, разворачивает его к нам.

– Это всего лишь набросок, я добавлю остальные детали вручную.

Эскиз выполнен простым карандашом, на листе изображены два пышных розовых бутона; один из них чуть перекрывает другой, а каждый лепесток так четко прорисован, словно он настоящий. Как за пару минут можно нарисовать такое?

– Бутоны перекроют сердце. Здесь, – Кэм водит карандашом над рисунком, – нарисуем пару листков, и тогда имени точно не будет видно. Все сделаем в ярких красках: штрихи, тени, блики. От «Чендлера» и следа не останется. Посмотри, и если устраивает, можем начинать.

Я даже удивлена тем, как резко Кэмерон сменил игривый тон на серьезный, полностью погрузившись в работу.

– Мне нравится, – говорит Келс, с улыбкой глядя на эскиз. – Очень нравится.

– А тебе? – спрашивает меня Кэм, вертя карандаш в руках.

– Как по мне, – опираясь на подлокотник и придирчиво осматривая эскиз, протягиваю я, – довольно неплохо.

Ладно, это идеально, но он этого не услышит. А то вдруг вздумает снова предложить свою первую помощь. Но он только усмехается.

Мы переходим в рабочий кабинет, где Зейн уже набивает кому-то татуировку на спине.

Пока Кэм обрабатывает кожу Келси и переводит на нее рисунок, я изучаю интерьер. Зал в темно-синих тонах, а в глаза сразу же бросается несколько массивных черных кресел, обтянутых пленкой. Отдаленно напоминает пыточную. На одной из стен расположились черно-белые фотографии татуировок, а другая увешана зеркалами различных форм; атмосферно, но мрачновато в отличие от первого зала с яркими диванами.

Кэмерон готовит машинку и надевает на провода одноразовые защитные рукава. Облизнув пересохшие губы, Келси тяжело дышит и широко распахнутыми глазами внимательно следит за каждым его движением. Как только она видит, как Кэм распаковывает иглы, то вдруг пугается, сжимает кулаки и всем своим видом показывает раскаяние. Кэм на секунду включает машинку, и, услышав жужжащий звук, Келси со стоном опускает майку.

– Знаете, я передумала.

– Уже сдаешься? Да брось, мы же даже не начали.