Вера изгоев
Иар Эльтеррус
Дороги Палачей #2
Как порой хочется немного любви и тепла, но тебе они не даны. Тебе дан только долг. Особенно если ты – Палач. Миры ложатся под ноги, но нужно ли это тебе самому? Вряд ли. Тебе давно все безразлично. Но долг есть долг, с ним не поспоришь. И ты идешь, тысячелетие за тысячелетием, пока на дороге не попадается маленькая такая, голубая планета. Земля. Планета, заставившая ожить твою мертвую душу. Планета, давшая тебе надежду на покой. Не на любовь, нет, на покой. Всего лишь. Но и ради этого тебе придется сначала вырастить себе смену, ведь на Земле родился новый Палач…
Примечания автора:
Перед вами новый вариант книги «Вера изгоев», начала цикла «Дороги Палачей», сильно переписанный. Из него убраны любые намеки на нетрадиционные отношения и многое другое. Однако книга ничего не потеряла, даже стала в чем-то лучше. Также небольшое предупреждение по поводу описываемых реалий. Дело в том, что «Вера изгоев» писалась двадцать лет назад, и писалась о 90-х годах, какими я их помнил, поскольку тогда я еще не бывал в новой России и не видел ее. Мой первый визит случился в 2007-м году, после чего я и решил возвращаться домой. Ведь ельцинского кошмара больше не было, страна стала совсем другой.
Содержит нецензурную лексику.
Иар Эльтеррус
Вера изгоев
Все совпадения с реально существующими людьми или событиями случайны, роман с начала и до конца является плодом авторской фантазии
День забытых когда-то преданий,
Наступает в иные года,
И проклятье седых мирозданий
Открывает нам путь в никуда.
Так случается с нами порою,
Одиночества белая нить
На дорогу забытых героев
Заставляет тебя выходить.
Проклянешь ты и веру, и бога,
Все забудешь, пойдешь не туда.
Одинокий, к родному порогу
Не вернешься уже никогда.
И останется только надежда,
Что пройдут твои злые года,
Но, увы, мой несчастный невежда,
Выбор сделан, и он – навсегда!
Одиночество – вера изгоев.
Смысл судьбы, изломанный бог.
На дороге забытых героев
Только пыль и следы твоих ног.
Начало разлома
Тихо. Пусто. Только бесконечность. Бессмысленная, заставляющая забывать обо всем бесконечность. Ничего нет. Даже веры. Даже отголоска надежды. Мертвенно. Только короткие, злые вспышки заставляют обращать на них внимание. Но стоит ли? Наверное, нет. Ничего нет, на что стоило бы обращать внимание. Все умерло эоны и эоны назад. Пепел. Сами души превратились в пепел. Их ничего больше не интересовало, в том числе и то, что каждая вспышка обозначала гибель целого мира. Живого мира. Да еще гибель множества беззащитных мошек, которые еще не разучились верить и любить. Но что за дело до них мертвым душам? Никакого. Гибнут? Их личные проблемы. Или нет? Кто знает, некому было задуматься над этим вопросом. Иногда в пустоте что-то менялось, но она так и оставалась пустотой.
Замерцал где-то на грани мироздания робкий огонек жизни только что родившейся маленькой голубой планеты. Такой крохотной и хрупкой. Казалось, дунешь, и ее не станет, рассеется туманом, не оставив по себе даже следа. Но маленькая планета выжила, как ни странно. Века текли за веками, тысячелетия за тысячелетиями, миллионолетия за миллионолетиями, а робкий огонек все не гас, не привлекая, впрочем, к себе ничьего внимания.
Целые эпохи прошли с тех пор, но никому голубая планета так и не понадобилась. Ее счастье – любопытство великих губит малых, а на планете тем временем зародился юный разум, который так легко убить. Пока еще наивный, жестокий, хищный, не умеющий любить, но все-таки разум.
Наверное, голубая планета так и отжила бы свой век, выпустив во внешний мир очередную ничем не примечательную разумную расу, но однажды случилось нечто странное. Вокруг далекого мира внезапно вспыхнул яркий, белый ореол, вызвавший содрогание и пространства, и времени. Через сотни вселенных пронеслась эта дрожь.
Некоторое время ничего не происходило, но вскоре некая древняя сущность открыла подобие глаз, ощущая смутное беспокойство. Что это? Неужели? Да. Невероятное произошло. Необходимо срочно проверить так ли это и принять необходимые меры на крайний случай. Сущность сдвинулась с места, направившись к голубой планете. Она легко скользила по нитям мироздания, перемещаясь из вселенной во вселенную и испытывая смутное любопытство. Или нечто напоминающее любопытство. Впереди впервые за многие тысячи циклов ждало что-то интересное. Тем более что, судя по всему, маленькой планетой заинтересовалась не она одна…
Нить осознания
1
– Ленка! – Девушка, прогуливавшаяся по парку с коляской, в которой весело гукал довольный жизнью младенец, вздрогнула от чьего-то вопля. – Привет! Скоко лет, скоко зим! Ты какого ляда не звонишь?
Молодая мать выглядела усталой и невыспавшейся, но очень красивой. Утонченно красивой, трагически. В зеленых глазах застыла тоска, пухлые губы плотно сжаты, из-за чего от углов рта пошли вниз морщинки, русые волосы распущены. Одета она была в дешевые потертые джинсы и довольно мятую, но чистую белую блузку. Сразу становилось понятно, что девушка очень бедна. Бедность буквально била в глаза, выглядывая отовсюду: и из потертой, далеко не новой коляски, явно подаренной кем-то; и из носков порванных кроссовок, которым давно место на свалке; и из старенькой сумочки на потрескавшемся ремешке.
Лена обернулась и досадливо поморщилась, увидев догонявшую ее ярко накрашенную рыжую девицу в мини-юбке и блузке, открывающей изуродованный пирсингом пупок. Валентина. И что за невезенье? Надо же было на нее напороться! Молодая мать обреченно вздохнула, понимая, что старая подруга так просто не отвяжется. Безалаберная личность, голова переполнена массой безумных замыслов по поиску богатого мужа. Ради этого Валентина бросалась в самые дикие авантюры, отдавалась любому, кто имел хоть какие-то деньги. Недостойных, по ее мнению, претендентов она пыталась сосватать подругам, даже как-то раз поженила одну пару. Впрочем, прожила эта пара вместе совсем недолго, разбежавшись уже через месяц и проклиная на все лады доморощенную сваху. Долго общаться с Валентиной было совершенно невозможно, она фонтанировала идиотскими идеями, пытаясь втянуть в свои похождения подруг. «Жизнь одна! В ней надо испытать все!» – таков был основной ее принцип. Нормальные люди, раз обжегшись, старались держаться от рыжей подальше, для здоровья и душевного равновесия это было куда полезнее. Но избавиться от прилипалы оказывалось совсем непросто – она не обращала внимания, даже когда ее посылали по известному адресу прямым текстом.
– Здравствуй, – неохотно выдавила из себя Лена, когда старая подруга подошла.
– Ой, ути-пути! – умилилась та, склонившись над коляской. – Твой?
– Да, девочка. Ирочкой назвала.
– Я и не слыхала, чтоб ты пузатая ходила! Замуж, поди, выскочила? За кого? А скоко дочке?
– Месяц, – вздохнула Лена. – Нет, замуж не вышла. Одна живу.
– Сдурела?! – отшатнулась Валентина, ее вульгарно накрашенные глаза расширились. – Без мужа рожать? Сейчас? А жить на что? На панель, что ль, собралась? Могу кота подкинуть, нормальный малый, не обдирает, девки не жалуются, токо ноги расставляй, када ему надо.
– Не пойду, – брезгливо скривилась Лена. – Не хватало только! Справлюсь как-нибудь. Переводами подрабатываю, у меня инглиш неплохой. Вон, в одном издательстве даже книжку переводить дали.
– На хера оно тебе надобилось, рожать-то? – с недоумением спросила Валентина. – От кого хоть?
– От Витьки…
– Не забыла? Тю на тебя. Ото было б кого помнить, байкера недоделанного!
– И не забуду. Это все, что от него на земле осталось! Слышишь, все!
Лена не выдержала и всхлипнула, вспомнив залитого кровью Виктора, умершего у нее на руках еще до приезда «скорой». Как она кричала, как молила не уходить, не бросать ее… А уже после похорон поняла, что беременна. И решила сохранить ребенка любой ценой. Многие уговаривали Лену сделать аборт, мать билась в истерике, кричала, что вырастила шлюху, запретила показываться дома с байстрюком. В университете куратор группы Валентина Ивановна постоянно рассказывала девушке страшные истории о жизни матерей-одиночек. Подруги ужасались и все пытались подсунуть телефончик недорогого, но хорошего гинеколога, способного сделать аборт безболезненно.
Она выдержала натиск, не сдалась. Дома не появляться? Хорошо, мама, так и будет. Нет у тебя больше дочери. Лена осталась в Питере, не стала возвращаться в родной райцентр, Сланцы. Нашлись добрые люди, помогли. В общежитии университетском отдельную комнату выделили, преподаватели сквозь пальцы смотрели на не сданные вовремя экзамены, позволяя сдавать их по возможности. Куратор помогла подработку найти – пусть деньги мизерные, но все-таки что-то. На еду кое-как хватало. Девчонки общаговские скидывались, памперсы с пеленками покупали и никогда не отказывались посидеть с маленькой Ирочкой, пока ее молодая мама по факультету бегала, сдавая академическую задолженность.
Хотя было очень трудно, Лена ни о чем не жалела. Помнила, как впервые взяла на руки дочь и поняла, что у малышки Витькино лицо. Прижала ребенка к себе и долго плакала. Осталось от ее любимого что-то на этой земле! Слышите, вы, все? Осталось!!!
– Да ты чо! – всполошилась Валентина, подхватывая подругу под руку и усаживая на ближайшую лавочку. – Да не реви ты! Ну, прости, ну дура я… Нешто так любила?
– И люблю… – сквозь слезы выдавила Лена. – Мне никто другой не нужен! Только он. А его нет…
– Надо ж… – протянула Валентина, с изумлением глядя на нее. – Не верила, чо так бывает…
– Мне теперь дочку поднимать нужно. На все остальное плевать. Больше у меня никого не будет.
– Ну, это ты счас говоришь. Поглядим, чего запоешь, када припечет.
– Посмотрю. – Лена пожала плечами. Этой шалаве, дня без секса не мыслящей, разве объяснишь? Все равно не поймет, для нее достоинства мужчины сосредоточены только в его кошельке или, на крайний случай, в штанах. Смысла нет ей что-либо говорить. Отвязалась бы поскорее, не хочется с ней общаться – и так тошно.
Однако Валентина отвязываться не пожелала. Она без передыха трещала, рассказывала совершенно неинтересные Лене новости, сплетничала, предлагала познакомить с богатым кавалером, совсем даже не толстым, всего сто двадцать килограмм весом. Зато владеющим небольшим ювелирным магазином. Лена представила себе этого кавалера, и ее едва не стошнило. Ужас какой-то.
Подруга все-таки затащила ее в ближайшее кафе, кофе выпить, на что Лена тихо подосадовала про себя – придется отдать за пару чашек все оставшиеся деньги, которые планировала растянуть на несколько дней до получения гонорара за недавно сданный перевод. На хлеб и молоко хватило бы. Однако Валентина заплатила за кофе сама, что было на нее совсем не похоже, Лена даже удивилась.
– Чего, так сама и будешь жить-то? – пригорюнилась подруга, тетешкая взятую из коляски Ирочку. – Разве ж бабе так можно?
Девочка смотрела на нее спокойными зелеными глазенками и весело улыбалась, сунув палец в рот. Она уродилась на удивление тихой, почти никогда не плакала, не поднимала задерганную мать истошным ревом посреди ночи, как другие младенцы, а сладко спала до утра. Никогда не капризничала. И на все вокруг смотрела с неизбывным интересом, как бы вопрошая: «А куда это я попала? Что это за мир вокруг такой цветной и интересный?» Малышка еще не знала, что попала в ад.
– Так и буду, – пожала плечами Лена. – Мне Витьку еще долго не забыть.
– Красавчик он, ясен пень, – вздохнула Валентина. – Токо чо-то не с теми связался. Зря, что ль, прям на улице грохнули? Бандюган он был, Лен, такие долго не живут. Знаю я эту породу…
– Неправда! – вскинулась та. – Студентом он был! Он мне говорил!
– Одно другому не помеха. Ну, ты вот знаешь, кто он сам? Откудова приехал? Где жил? Ни хрена ты не знаешь! И никто из нас не знал. Байкер и байкер. Токо по кафешкам и видали. Зря ты, Лен, так убиваисся. Не стоит он того.
В чем-то старая подруга была права, Лена понимала это, но испытывала от этого понимания только смутную досаду. Она действительно не знала даже настоящей фамилии отца своего ребенка. Познакомилась с Виктором за месяц до его гибели с подачи той же Валентины на одной из вечеринок, куда неугомонные студентки пришли по приглашению знакомого художника, и мгновенно втрескалась так, как только в женских романах бывает. Но с ней это произошло в реальности. С первого взгляда. Обо всем забыла, рванувшись навстречу красавцу-байкеру, разъезжавшему на «Харлее».
Это был месяц сладкого безумия. Виктор катал девушку на мотоцикле вокруг всего Питера, они любили друг друга везде, где только можно. Где нельзя – тоже, порой с хохотом убегая от возмущенной такой распущенностью общественности или милиции. Девушка даже на занятиях почти не появлялась, не до того как-то стало. А потом… Потом настал тот страшный день, который она никогда не забудет. Лена ждала Виктора возле небольшого кафе на Лиговке. Он появился, как всегда, неожиданно, из какой-то подворотни. Слез с мотоцикла, помахал ей и улыбнулся. Таким девушка его и запомнила. Мимо проехала «Лада» с тонированными стеклами. Они опустились, и в Виктора из машины в упор ударило несколько автоматных очередей, мгновенно превратив грудь парня в кровавую кашу. Его отшвырнуло к стене, байкер пару секунд смотрел на своих убийц остановившимися глазами, затем медленно опустился на мостовую. Лена с воплем рванулась к нему, упала на колени прямо в лужу крови, и поняла, что… все. Нет, Виктор еще дышал, он даже улыбался, что было дико, но она видела лопающиеся на любимых губах кровавые пузыри. Вокруг немедленно сбилась толпа, кто-то вызвал милицию и «скорую», но Лена ничего не видела и не слышала. Она взахлеб рыдала, держа вялую руку Виктора. Он в последний раз вздрогнул и замер. «Скорая» подъехала только через десять минут.
Вспомнив это, Лена в который раз захлебнулась слезами. Потом были бесконечные допросы в милиции, во время которых она с удивлением поняла, что ничего, собственно говоря, о любимом человеке не знает. Ни его фамилии, ни где он жил, ни откуда родом, ни что делал в Питере. Не сумела всего этого выяснить и милиция – странный байкер появился как будто из ниоткуда. Множество людей знали его в лицо, считали приятелем, но ни один ничего толком сказать не смог. Свой парень, и все. Кто-то говорил, что Виктор родом из Ярославля, кто-то утверждал, что он вообще француз, парижанин. Вполне возможно – по-французски он действительно говорил не хуже, чем по-русски. Да и по-английски тоже. Догадок высказывалось множество – только вот что из них было правдой? Трудно понять. Тем более что Лена тогда вообще ничего не соображала, она днями рыдала. А потом поняла, что беременна.
– Ой, Ленок… – вздохнула Валентина, с жалостью смотря на ее заплаканное лицо. – И за чо ж тебе так-то?
– Не знаю… – глухо сказала Лена.
Она взяла из рук подруги Ирочку и принялась укачивать. Девочка довольно гукала, все пытаясь ухватить маму за нос, что невольно вызывало улыбку.
– Все будет хорошо, маленькая моя… – шептала Лена. – Все у нас будет хорошо. Я тебя люблю…
Валентина вызвалась проводить ее до общежития. Не очень-то хотелось, но деваться было некуда. Подруги не спеша шли по шумным питерским улицам, вспоминая общих знакомых. Лена старалась не смотреть на витрины продуктовых магазинов, помнила, что денег осталось с гулькин нос. Взяла только пакет молока и булку в ближайшем гастрономе. Ничего, через три дня заплатят гонорар, тогда можно будет немного и побаловать себя чем-нибудь вкусным. А сегодня нужно еще поработать, благо июль наступил, сессия благополучно сдана, можно вплотную заняться переводами. Конечно, глупый женский роман, который Лена переводила для небольшого издательства, раздражал, но выхода она не имела, если не хотела докатиться до панели. Предложения уже поступали, она и раньше была красива, а после родов, как ни странно, красота девушки стала трагической и утонченной.
Валентина бросила институт полгода назад, сказав, что плевать хотела на диплом и в школе работать не собирается. Чем она зарабатывала? Лена подозревала чем, но думала, что каждый имеет право на свой выбор. Если старая подруга считает такое для себя приемлемым, то это только ее дело.
– Чур меня, чур! – перепуганный шепот рыжей заставил Лену вздрогнуть.
– Ты чего? – с недоумением спросила она.
– Витька из могилы встал…
– Что?!
Проследив за взглядом Валентины, Лена сама замерла. Господи! Это еще что?! Виктор? Живой?! Только через несколько мгновений до нее дошло, что это все-таки не он. Кто-то невероятно похожий, но не он… Этот был выше на целую голову, да и волосы совсем другого цвета, не русые. Лена завороженно смотрела на незнакомца, одетого во все белое, с седой гривой до плеч. Впрочем, нет, не с седой – а тоже белой. Как снег белой! Единственным, что выделялось из общей цветовой гаммы, оказались узкие темные очки, скрывающие глаза. Но лицо… Действительно, можно было принять этого странного человека за вставшего из могилы Виктора. Вот только от незнакомца веяло потусторонней жутью. Но, боже, до чего же он красив! И до чего похож… Только вот красота его – какая-то ледяная, нечеловеческая. Да, именно ледяная, иначе и не скажешь.
Беловолосый стоял возле витрины какого-то бутика и что-то рассматривал там. Или не рассматривал? Из-за темных очков нельзя было понять, куда он смотрит, но Лене почему-то казалось, что на нее. Впрочем, чушь. Что такому денди до плохо одетой горожанки с коляской? Она покосилась на свое отражение в ближайшей витрине и вздохнула. Почти не причесана, заплакана, простенькая блузка и мятые, старые джинсы. Даже не накрашена. После смерти Виктора Лена краситься перестала. Вообще. Не ради кого стараться быть красивой. Больше не ради кого. Она бросила еще один взгляд на так похожего на Виктора человека, смахнула слезу и двинулась дальше, потянув за руку ошеломленную, онемевшую Валентину.
Подруги не заметили, что незнакомец смотрит им вслед. Не заметили и того, что глаза лежащей в коляске девочки на мгновение полыхнули белым огнем, а на губах появилась совсем даже не детская улыбка.
Вот и родное общежитие. Лена улыбнулась тете Маше, старенькой вахтерше, относившейся к молодой маме с редкой теплотой и все время подсовывавшей ей то домашний пирожок, то банку варенья. А пирожки тети Маши – это было нечто! Нежные, воздушные, буквально тающие во рту. Редкая мастерица.
– Здравствуй, Леночка! – разулыбалась в ответ пожилая женщина. – Что это ты смурная такая? Чего случилось?
– Да нет, теть Маш, – покачала головой она. – Все в порядке, настроение просто плохое.
