Инна Дворцова "Ведунья из Забытой пустоши"

Ведунья из Забытой пустоши
Инна Дворцова

Я попала в другой мир и угодила прямо на костер. Меня спас таинственный незнакомец, который не знает слова «нет».

Взамен он потребовал заменить ведунью, да ещё взять на воспитание её внучку. Магией я не владею, да и детей побаиваюсь. Придётся налаживать быт, учиться магии, находить общий язык с девочкой и разбираться, почему именно я стала наследницей старой ведьмы.

И было бы куда легче, если бы частые приезды моего спасителя так не волновали сердце.

Однотомник. Обязательный ХЭ

Инна Дворцова

Ведунья из Забытой пустоши

Глава 1. Ведьма

Жаннет

– Выходи, ведьма, – слышу я голос стражника раньше, чем открываются двери камеры. За время пребывания здесь из меня пытались выбить признания в занятиях колдовством.

Но я не сдалась и не призналась. Я ведунья, а не колдунья.

Самой идти трудно, руки и ноги закованы в кандалы, а на шее железный ошейник, всё это соединено вместе одной цепью, чтобы вести на убой было сподручнее.

– Кому сказал, выходи, – раздражённо кричит на меня стражник, дёргая за цепь. Вцепившись в кровать, отказываюсь выходить.

Я знаю, что меня ждёт там, за стенами тюрьмы. Якобы милосердный церковный суд, который ещё никогда никого не оправдывал, и костёр, на котором меня сожгут, как ведьму.

Вот только я не собираюсь сдаваться. Перед лицом смерти даже безобидные зверюшки обретают смелость льва. В моём случае отчаяние придаёт силы сопротивляться.

Два здоровых бугая волоком вытаскивают из камеры. Цепляясь за двери и выступы на стенах, я пытаюсь осложнить стражникам мою доставку к месту казни.

Закрываю глаза, когда меня вытаскивают на тюремный двор. Два месяца просидела в застенках без окон и дневной свет ослепляет меня. Требуется время, чтобы глаза привыкли к яркости дня. Вот только нет у меня этого времени.

Стражники под руки почти несут меня к месту суда и казни сквозь живой коридор зевак, любителей смертных приговоров.

Они пришли сюда развлечься, и толпе очень не понравится, если меня оправдают. Судьи это прекрасно знают, и я знаю, что не уйду с площади живой.

Вот только проклятая надежда шепчет мне, что жизнь полна чудес, и я тоже имею шанс на спасение.

– Нет, пожалуйста, умоляю вас, – умоляю я стражников, заливаясь слезами.

Случайно заметив в толпе знакомое лицо, я кричу что есть мочи:

– Скажите им, что знаете меня. Я ни в чём не виновата.

От надсадного крика саднит горло, от страха я почти ничего не соображаю. Кандалы на руках и ногах растёрли до крови кожу. Железный ошейник мешает, заставляя постоянно держать вытянутой шею. Тело колотит мелкой дрожью, ноги слабеют и не держат.

Стражники, тащащие меня на костёр, безжалостно дёргают меня за руки в разные стороны, причиняя нестерпимую боль.

Бывший когда-то белоснежным воротничок платья мокрый от слёз, застилающих глаза. Не могу вздохнуть, воздух застревает в лёгких ледяным комом.

Боже, за что ты так со мной? Орущие со всех сторон люди тянут ко мне руки, стремясь помочь палачу и убить меня ещё до начала казни.

– Гори в аду, ведьма.

– Убейте её.

– На костёр ведьму.

– Сжечь ведьму.

Каждый шаг даётся с трудом. Горло сжимает судорога, перехватывая дыхание. Задыхаюсь, хватая ртом воздух.

Из толпы кидают в меня камни и гнилые овощи, плюют в лицо. Я не могу назвать их людьми. Что с ними стало?

Господи, они же знают меня. Жили рядом, ходили по одним улицам. За что они так со мной? Вон булочница, у которой я каждое утро покупала хлеб, и она свидетельствовала против меня. А этот парень с перекошенной от ярости физиономией – Вилли, мой бывший жених.

Все эти знакомые и незнакомые люди собрались здесь ради меня. Они пришли посмотреть, как я буду корчиться и умолять о пощаде, когда языки пламени будут лизать мои пятки, подбираясь всё ближе к волосам.

– Нет, – кричу я так громко, чтобы мой крик долетел до небес и заставил господа обратить свой взор на творящуюся внизу несправедливость. – Я ни в чём не виновата.

– Давай, иди, – дёргают меня за руки стражники.

Я упираюсь ногами, стараясь замедлить ход к неумолимо приближающемуся эшафоту, где меня уже ждёт палач и гора сухого хвороста вокруг деревянного столба.

Обливаясь слезами, кручу головой вокруг, ища хотя бы одно сочувствующее лицо.

– Люди, ну вы же меня знаете, скажите, что я не ведьма, – умоляю я толпу. Сделав отчаянный рывок, я выдёргиваю руки у расслабившихся стражников и подбегаю к дородной тётке, которая продавала мне молоко.

– Матушка Марго, – хватаю я её руку, поднося к губам, – скажи им, что я не ведьма. Ты же знаешь меня всю жизнь.

Женщина в страхе выдёргивает у меня руку, вытирая её о юбку:

– Сгинь, нечистая, не знаю и знать тебя не хочу. Не втягивай меня в свои богомерзкие делишки.

Страх не отпускает меня, сжимая стальным обручем сердце. С лица градом течёт пот, а руки и ноги холоднее льда. Отчаяние отбирает последние силы.

Болит каждый кусочек тела в отдельности, а на месте сердца чёрная дыра, в которую утекает моя прежняя жизнь.

Помощи ждать бесполезно. Нужно задавить, уничтожить надежду на спасение, пока она не убила меня. Меня оплели паутиной домыслов и лживых доносов, подставных свидетелей и выдуманных проступков. Пора готовиться к смерти.

Волна нестерпимой боли, запертой в груди, вырывается наружу диким воем раненого зверя.

– Будьте вы прокляты, мерзкие доносчики, – шепчу я, потому что сил на крик уже не осталось.

– Смотрите, она шепчет заклинания, – выкрикивает кто-то из толпы, и новая волна ненависти накрывает зевак.

– Заткните ей рот, – истерично кричит женский голос.

– Она посмотрела на меня и сглазила, – вторит ей другой, более молодой голос.

– Порчу, она насылает на нас порчу, – беснуется народ, собравшийся поглазеть, как сжигают ведьму.

Камень, брошенный из толпы, разбивает мне бровь. Кровь заливает глаз, лишая меня зрения. Второй камень прилетает в затылок, милосердно отправляя меня в небытие.

Глава 2. Жертвенный костёр

Жанна

Как же нестерпимо болит голова. С трудом разлепляю глаза, чтобы убедиться в том, что я сошла с ума.

Вокруг здания в средневековом стиле. Да, здорово мне дали по башке, что такие видения.

Стою, привязанная к столбу, а на шее какая-то железяка, опускаю глаза и на руках тоже что-то похожее на кандалы. Мама дорогая, куда же я попала?

Помост, где я стою, окружён толпой, жадно глазеющей на разворачивающееся перед ней представление.

– Признаёшься ли, Жаннет Боне, в занятиях колдовством и ереси, – хорошо поставленным голосом произносит коротышка в монашеском одеянии.

Что за бред? За занятие колдовством мне положен костёр, а я как-то не готова становиться курочкой-гриль.

Уж, лучше моя никчёмная жизнь, чем такая ужасная смерть.

– Не признаюсь, – мой голос звучит непривычно. Горло саднит, а тело корёжит от адской боли. – Что за наглые инсинуации?

– Ты пытаешься наслать порчу на слугу господа, – его голос усиливается к концу фразы, а указательный палец взмывает вверх.

– Сжечь ведьму, – оживляется толпа. – На костёр её.

Что за чёрт толкает меня нести какие-то протокольные фразы, значение которых тут вряд ли кто знает. Только напугала не обременённых интеллектом людей.

– Я не виновата, – кричу я во всю мощь своих лёгких, – меня оклеветали.

– Ты хочешь, чтобы заново вызывали свидетелей? – угрожающе произносит монах или священник, я не разбираюсь в церковной иерархии.

– Мне спешить некуда, – заявляю я. – Приглашайте свидетелей, и пускай они мне в глаза скажут, в чём меня обвиняют.

Толпа заволновалась, я лишаю их обещанного развлечения. Главный постановщик не может идти у меня на поводу, ему нужно зрелище.

– Бесовское отродье хочет наслать порчу и на свидетелей, – заволновались в толпе.

Я словно слышу голос свекрови. Это её любимое ругательство. Не удивлюсь, если главной свидетельницей выступает она. Дай ей волю, так она бы меня и в реальности сожгла.

Священник торопится их успокоить.

– Зато нам нужно спешить, – решительно заявляет он, – почтенных граждан не будем беспокоить.

Я бы пожала плечами, да только связанные за спиной руки не дают это сделать. В лицо прилетает что-то типа картофелины, я отклоняюсь и опять бьюсь головой о столб. Именно тем местом, куда ударил камень.

***

– Эй, постой, кому говорят, – слышу я голоса за спиной и гогот.

В тёмной подворотне меня останавливают не для того, чтобы пожелать доброго вечера.

Дурацкий день и заканчивается закономерно – нападением хулиганов. И хорошо, если отберут жалкие остатки учительской зарплаты, а то и убить могут.