На это ему было нечего сказать. Элис права.
Когда она вышла из ванной, Джо встал, помылся, посмотрел на спящую Лили, а потом прошел в кухню, под которую был отведен дальний угол спальни. Пол был сделан из простых досок, и сквозь просветы между ними виднелся кабинет внизу. Месье Сен-Мари, должно быть, слышал каждое слово Джо и Элис, но никогда не жаловался.
Он оперся на локоть и взялся за болевшее плечо. Он не сразу заметил, что с силой вонзается ногтями в кожу над ключицей, причиняя себе боль. Убрав руку, Джо почувствовал, что на коже остались полукруглые отметины.
Три месяца без Лили. Боже, какой же он дурак. Надо сказать де Меритану, что он все-таки не сможет поехать.
Но он должен. Он должен, потому что сойдет с ума, если не узнает. Лишь будет все глубже погружаться в ощущение, что это не его жизнь и что он здесь чужой. Будет и дальше гоняться за призраками, пока однажды не бросится за одним из них прямо перед проезжающим экипажем и не погибнет.
– М-у-у, – сказала Лили, кусая перила колыбели с таким видом, словно лопнет, если не расскажет ему шутку. Она замахала руками.
– Летающая корова? – улыбнулся Джо, радуясь, что она проснулась. Элис уже спала, свернувшись в клубок. – А бывают летающие коровы?
Лили ухмыльнулась и спряталась. Это ей не очень хорошо удавалось, потому что от смога у нее был постоянный насморк. Джо притворился, будто не видит ее, и стал рыскать вокруг, а затем, найдя малышку под одеялом, опустился на колени, чтобы снова уложить. Когда она заснула, он еще долго сидел у колыбели, прислонившись спиной к своей кровати и держа одну руку на ребрах дочери, ощущая, как поднимается и опускается грудь. Джо вышил на ее ночной сорочке уточку, и стежки уже выцвели, потому что Лили постоянно поглаживала вышивку, словно птица была настоящей. Глядя на дочь, он чувствовал, как становится чище.
Джо снова услышал этот хруст – звук наезжающего на нее паровоза – так отчетливо, словно это произошло на самом деле.
Возможно, это и к лучшему, что он проведет три месяца вдали от нее.
Как и всегда, в четверть пятого утра Джо резко проснулся, чувствуя, что у него в груди поднимается страшная паника. Он сел и закурил, опершись затылком о стальную планку изголовья. В такие моменты ему ничего не помогало, но курение позволяло хоть немного отвлечься.
Ночные приступы паники у него начались после того первого эпилептического припадка на Гар-дю-Руа, и с тех пор улучшений не наблюдалось. Он снова испытал жгучее желание увидеть человека, который ему привиделся. Но никто не появлялся. Лишь лиловые отсветы огней клуба напротив отражались на глянцевой поверхности крашеного плинтуса.
Джо с отвращением подумал о том, как его эпилепсия отравляет все вокруг. Он оставил маленькую девочку перед паровозом, он выбрал работу из-за какой-то там открытки, он тосковал по людям, которых не знал, а тех, кого знал, не мог полюбить. Это медленно уничтожало его изнутри.
Отблеск огней клуба осветил золотистое приглашение, торчащее из кармана его пальто, что висело на двери. Джо разобрал слова: «Направьте ответ секретарю профессора Э. Сиджвик». Если выехать утром и отправиться на Эйлин-Мор прямо из Пон-дю-Кам, то можно пойти. И узнать, почему их так интересует эпилептическая амнезия. А может, они даже сумеют ему помочь.
Джо хотелось, чтобы Лили проснулась и он мог бы чем-то себя занять, но она с двух месяцев спала как убитая, а сейчас сердилась, если ее будили раньше восьми.
Часа через два он успокоился, и ему приснился мужчина из его видений. Это случалось раз в пару месяцев. Во сне Джо всегда оказывался в одном и том же месте. На холодном, туманном пляже. Берег был усыпан мусором, вынесенным на берег: обломками мачты, черными водорослями и обрывками веревок, которые выцвели и сливались с белой галькой. Мужчина ждал впереди, на границе прилива, и, хотя ничто на это не указывало, во сне всегда было ясно, что он ждет Джо.
Глава 6
Пон-дю-Кам, 1900 год
В Пон-дю-Кам было гораздо холоднее, чем в Лондре. Ландшафт здесь был другим: на смену холмам и низинам пришла плоская болотистая местность. Поля затопило. Ни деревьев, ни зданий, лишь придорожные кусты, торчащие из воды. Поезд подъехал к станции, которая казалась полузаброшенной; кое-где между путями скопилась вода. Казалось, это место едва извлекли из болота, и оно вот-вот поглотит его снова.
Джо еще никогда не уезжал так далеко от дома. Очутившись на платформе, он ожидал, что станционный смотритель потребует у него документы об освобождении, а затем объявит, что по той или иной причине ему запрещено путешествовать, но его никто не остановил. Локомотив окутывал паром выходящих из вагонов пассажиров. По сравнению с Лондром местные жители казались какими-то простаками. Хоть Лондр и звался Черным городом, но жизнь в нем била ключом, и всюду деловито сновали люди в дорогих костюмах вроде де Меритана. Здесь на них не было и намека. Все вокруг выглядели как типичные англичане: неуклюжее телосложение, землистый цвет кожи, тяжелая бесформенная одежда; на лицах этих людей читалось, что им предстоит пройти много миль, прежде чем они смогут дать себе отдых. В своем ладно скроенном пальто – Джо до сих пор не знал, откуда оно взялось, и до сих пор тосковал о его тартановой подкладке – он выделялся из толпы.
Вдоль дороги, ведущей к станции, выстроились деревянные дома, усеянные рисунками и надписями; их было так много, что они наслаивались друг на друга, увивая здания, словно плющом. Изображения флага Старой Англии, неровные надписи «Боже, храни короля», отличительные знаки уличных банд и, как и в Лондре, «Где все?».
Над каждой крышей возвышался короткий шест с привязанным к нему куском ситца. Клочки ткани были желтыми, красными или синими. Желтый означал, что здесь продается пиво, красный указывал на наличие свободной койки, а синий вывешивали над домами, где можно было пообедать. Месье Сен-Мари велел Джо не заходить в такие места, учитывая, как он выглядит.
– А как я выгляжу? – недоуменно спросил Джо.
– Дорого.
Он отошел подальше от домов.
На улице было довольно много женщин, в основном пожилых. Они продавали мясо на шампурах, размахивая ими перед прохожими. Жареные куриные сердечки, потроха в бумажных стаканчиках. Поодаль сидели, прислонившись к стенам домов, дети и молодые женщины, а перед ними на мостовой были выставлены корзины с овощами. В основном продавали картошку и брюкву: их взвешивали на веревочных весах, которые цеплялись за крючок, прибитый к подоконнику. В палатках, где готовили еду, стояли клетки с несчастными курицами, которые втягивали шеи и отчаянно скреблись. В воздухе пахло скотом, сыростью и рогожей. В лужах валялись подгнившие овощи.
Джо выучил дорогу наизусть, чтобы не приходилось останавливаться и смотреть на карту; как сказал месье Сен-Мари, иначе его точно ограбят, а то и чего похуже. Город был направо. Идти предстояло около мили, но месье Сен-Мари запретил Джо брать кэб в Пон-дю-Кам. Слыхал он такие истории, и всех, с кем они случались, потом находили в реке.
Кое-где дорогу затопило. Местные жители возвели шаткие мостки из старых досок. Фонарей не было. Вместо этого по улицам носились дети с лампами в руках. Из ветхой скорлупы здания, которое когда-то было почтой, вылетела целая свора светляков: видимо, здесь у них располагался штаб. Полустертые буквы на кирпичной стене, которым было, наверное, лет сто, гласили: «Кембриджский сортировочный центр». Джо улыбнулся. Пон-дю-Кам[1 - Pont du Cam – мост через реку Кам (фр.), Cambridge в переводе с английского означает то же самое. – Здесь и далее прим. ред., если не указано иное.] – очевидно, в переводе это означало то же, что и Кембридж, но раньше Джо об этом не задумывался.
Улицы между колледжами были очень узкими. Все указатели – на английском, хотя на карте значились современные названия учебных заведений. Сиджвики – их было двое – оказались профессорами в Наполеоновском колледже, и Джо предполагал, что найти его не составит труда, однако заблудился дважды. Ему потребовалось время сообразить, что Наполеоновский колледж – это бывший Королевский.
Место, адрес которого дала ему мадам Сиджвик, было не только трудно найти – до него было трудно добраться. Нужное здание стояло прямо у реки, а парадная дверь возвышалась над водой всего на фут. В приглашении говорилось, что следует показать его человеку, который сдает в аренду лодки у запруды. Так Джо и сделал, и этот человек проводил его к лодке, в которой, помимо него, было пятеро студентов: они проявили вежливость, предложили ему пива, а потом рассмеялись, когда лодочник остановился, подождав, пока Джо заберется на широкую ступеньку, что служила причалом. Он постучал и стал ждать, отвернувшись от двери.
Ивы на противоположном берегу колыхались на ветру, а у их корней умостилась пара лебедей. По-видимому, там было много птиц, поскольку тонкая трава была усеяна перьями. В залитой солнцем воде отражались эркеры.
Дверь отворилась внутрь, и его с улыбкой встретила женщина в платье глубокого синего цвета.
– Вы, должно быть, месье Турнье, – сказала она. – Вы как раз вовремя: гости уже собрались, но их еще не слишком много. Я Элеанор Сиджвик, – она протянула руку, и Джо не сразу понял зачем, но потом все-таки пожал ее. – Позвольте спросить, вы говорите по-английски?
– Да.
– Мы здесь в каком-то смысле занимаемся возрождением традиций. Некоторые исследователи языка весьма этим увлечены.
Джо нахмурился.
– А они не боятся, что жандармы решат, будто вы набираете новых сторонников для Святых?
– Видите ли, я вас прекрасно понимаю, но не могу этого утверждать, ведь тогда может показаться, что я невежественна и не поддерживаю наше Дело. – Она, должно быть, заметила, как Джо отшатнулся, и коснулась его руки: – Да не то Дело, я же просто шучу. Боже правый, у вас всего одна сумка? Помнится, в телеграмме вы сообщали, что потом едете в Шотландию?
– Да, но я не хотел брать в поезд слишком много вещей. Эм… миссис Сиджвик, – сказал Джо, и ему вдруг показалось грубым, что он назвал ее миссис, а не мадам. – Зачем я здесь?
– В первую очередь – чтобы поужинать. Проходите, нужно найти моего мужа. Он хотел с вами познакомиться.
– Понимаю, – ответил Джо, размышляя, поймет ли хоть что-нибудь, но затем решил: если он так ничего и не узнает, выйдет даже смешнее, когда он расскажет об этом Элис.
Внутри дом был столь же необычным, как и снаружи. Каменная винтовая лестница спиралью уходила в темноту. Резные балясины выглядели как маленькие колонны, а одна из них была в виде дуба со стеклянными желудями. Контраст между крайней бедностью снаружи и богатым убранством внутри – напоминанием о том, каким некогда был весь университет, – был разительным. Джо и не знал, что такие места еще существуют.
– Вы здесь преподаете? – потрясенно спросил он.
Элеанор Сиджвик рассмеялась.
– Ах, что вы, нет. Сейчас все старые здания университета отданы под гостиницы, и наше в том числе. Занятия проходят в помещениях факультетов – увы, совершенно непримечательных. Мы арендовали это здание на вечер.
Она проводила его в следующую комнату – просторный зал, где группы гостей в платьях и вечерних костюмах увлеченно беседовали друг с другом, как друзья, которым редко доводится повидаться. Краем уха Джо услышал, как кто-то сказал:
– И, наконец, в-девятых…
– А, вот и Генри, – добавила Элеанор и приподнялась на цыпочки, чтобы ему помахать.
Второй профессор Сиджвик был красивым мужчиной. Обеими руками он обхватил протянутую руку Джо.
– Мистер Турнье, как я рад. Ваш случай поистине уникален.
– Неужели, – отозвался Джо, чувствуя себя странно и от того, что его назвали мистером, и от вида такого количества хорошо одетых людей, говоривших по-английски. Ему так и хотелось сказать им, чтобы прекратили эти глупости. На английском светские беседы не ведут. Английский нужен, чтобы кричать на водителей омнибусов, ну или для пьяных сборищ за сомнительными клубами.
Позвонили к ужину.
– Кажется, мы договаривались на восемь? – сказала миссис Сиджвик.
Явился дворецкий.
– Если мадам желает использовать рабов Колледжа, то мадам придется следовать расписанию Колледжа, – сказал он на французском языке, который показался Джо несколько нарочитым, эдаким намеком на то, что он думает обо всей этой англичанщине. Джо почувствовал облегчение, наконец увидев здесь нормального человека. Ему захотелось уйти вместе с ним. – Полагаю, старинные часы звонят только в одно время. Но я сопровожу гостей, когда они приедут.
– Сопроводите, – сказал Сиджвик.
– Сопровожу, любезный, – твердо сказал дворецкий и ускользнул прочь.
– Справедливо. Нечего и возразить. Пойдемте, пойдемте.
В столовой был накрыт роскошнейший стол, который Джо когда-либо доводилось видеть.
Сиджвик отодвинул для жены стул и усадил Джо между собой и Элеанор. В узкую боковую дверь вошли четыре раба, чтобы прислуживать за столом. Все четверо были блондинами, очень похожими друг на друга. Над блюдами и тарелками возвышались цветы.
Джо оглядел собравшихся и смущенно заметил, что некоторые из них его рассматривают.
– Чувствую себя как новый жираф в зоопарке, – сказал он.
– Ну, – сказала миссис Сиджвик, но муж оборвал ее, и она с веселым видом уставилась на свой салат.
– Мы бы хотели поговорить о вашей эпилепсии.
– Конечно, – сказал Джо, не понимая, какое отношение это имеет к собравшимся. Некоторые из них, завидев рабов Колледжа, стали обсуждать породу собственных слуг.
– Расскажите, что вы помните о приступе, который случился с вами два года назад.
– Если вы, конечно, не против, – вставила мадам Сиджвик, обращаясь скорее к мужу, чем к самому Джо.
Сиджвик кивнул:
– Да, разумеется, прошу прощения.
– Откуда вы об этом знаете?
– О вас писали в газетах. Вы бы предпочли не?..
– Нет, все хорошо, – сказал Джо. – Меня нашли в Лондре, на Гар-дю-Руа. Я не помню, как там оказался. В тот момент я не помнил ничего, кроме своего имени. Через пару часов я обнаружил, что знаю некоторые общеизвестные вещи: например, понял, что умею читать, говорю по-английски и по-французски, отчасти знаю географию Лондра. Но никаких деталей. Я до сих пор не помню ничего до того дня. Доктор говорит, что это был припадок. Занимательно, но, полагаю, не настолько, – добавил Джо, кивая на стол.
– Нет-нет-нет, как раз настолько. Вы говорите, ваше сознание было затуманено. Нам известно, что… прошу прощения… что вы были в психиатрической лечебнице. И утверждали, будто женаты на женщине, которая в действительности не была вашей женой.
– Откуда вы знаете?
– Мы запросили ваши данные, – прямо сказал Сиджвик. – Вы ведь раб, так что это довольно просто, и даже не пришлось выслушивать эту чепуху насчет неприкосновенности медицинских данных. Мы хотели вас купить, но ваш срок службы закончился, и было поздно, – последнее он произнес с некоторым раздражением. Джо напрягся. Если Сиджвик до сих пор хотел его заполучить, по-настоящему хотел, то ничего, кроме социальных условностей, не мешало ему надеть на рукав Джо синюю повязку, отобрать документы и заявить, что нашел его гуляющим без присмотра возле табачной лавки.
– Генри, ты его нервируешь, – сказала миссис Сиджвик.
– Я – что?
– Не обращайте на него внимания, – сказала она Джо. – Вы помните, какое имя называли доктору?
Джо с трудом вспомнил, о чем они только что говорили.
– Да, я… Но это было ложное воспоминание. В лечебнице сказали, что эпилептическая парамнезия – частое явление, – сказал он, глядя в пространство. Он хотел, чтобы это поскорее закончилось. Чем раньше Сиджвик потеряет к нему интерес, тем лучше. – Почему вас это интересует? При чем здесь все это?
– Это действительно довольно частое явление. Более того, это случалось с каждым из присутствующих, – сказал Сиджвик. – Каждый из них переживал в точности то, о чем вы говорили, но обычно это заканчивалось гораздо быстрее. Через час, два. Та же потерянность, та же убежденность, что их семьи – это не их семьи. Но на следующий день они приходили в себя. На данный момент мы установили, что мужчины и женщины подвержены этому в равной степени. Это не связано с неврозами, присущими одному из полов, и тому подобной чепухой. А ведь кое-кто даже пытался объяснить тем же феноменом изменения в поведении собак.
– Д-да, хорошо, – Джо стало легче от осознания, что не он один подвержен этому безумию, но ненамного. – Я чего-то не понимаю? Вы ведь Психическое общество, а не Психиатрическое.
Миссис Сиджвик улыбнулась.
– Некоторые из этих историй перекликаются между собой.
– Что? – медленно выговорил Джо. Он чувствовал себя так, словно миссис Сиджвик швырнула в него булыжником и, вместо того чтобы отскочить, камень влетел прямо ему в грудь и с грохотом приземлился внутри. – Как перекликаются?
Элеанор наклонилась к нему.
– Мы обратились к вам, потому что пытались их соотнести. Мы попросили разных людей написать нам о своем опыте. Получив письма, мы обнаружили, что в них фигурирует одно и то же имя. Конечно, нам написали всего несколько человек. Но тогда мы стали посещать психиатрические лечебницы в поисках случаев проявления этого синдрома и наткнулись на ваш. Имя, которое вы назвали, – женщина, на которой вы якобы были женаты, – Мэделин Шейл. Верно?
Джо не ответил: он не помнил, чтобы называл доктору фамилию. Должно быть, она задержалась в его памяти совсем ненадолго, как тот мужчина с вокзала, который отвез его в больницу. Это была крошечная деталь, но Джо пришел в отчаяние. Одному богу известно, что еще он с тех пор забыл, сам того не заметив.
– Затем нам написал некий Альберт де Виньи и сообщил, что целое утро был свято уверен, будто на самом деле его зовут Альберт Шейл и что у него есть сестра по имени Мэделин, которая исчезла вместе со своим сыном, и ее никто не искал. С ним это случилось примерно за пять недель до того, как то же самое произошло с вами. Это вон тот господин. Если это та же Мэделин, то он, выходит, ваш шурин. Вы его узнаете?
Джо посмотрел на него.
– Нет, – тихо сказал он. Ее сын. Значит, и его сын тоже?
– Вот и он вас не узнал. Но имя одно и то же. Женщина того же возраста, из тех же мест – то, что вы с ним сообщили одинаковые сведения, кажется слишком невероятным совпадением.
– Это… ну, может быть, мы оба прочли о чем-то в одной и той же газете.
– Нет. Этой женщины не существует. Мы проверили газеты и метрические книги, мы говорили с родителями Альберта. Ее нет.
Джо уставился в свой бокал с вином.
– Вы хотите сказать, что все это – правда?
– Да-да, – сказала Элеонор так, словно это не имело значения. – Что нас особенно интересует в вашем случае, так это то, что с вами это произошло значительно позже, чем с основной массой пациентов, и длилось значительно дольше. Ко всем остальным память вернулась в течение нескольких часов. Но вы так ничего и не вспомнили. Совсем ничего?
