Татьяна Михаль "Сладкий яд твоего соседства"

Сладкий яд твоего соседства
Татьяна Михаль

Богдан – офицер в отставке, у него много ран, видимых и нет. Его ферма и пчёлы – единственное спасение от прошлого.

Лика сбежала из города, брошенная мужем, мечтая забыться в тишине и вырастить идеальный сад.

Они соседи. Но между ними огромная пропасть.

Он видит в соседке лишь избалованную «городскую Барби», играющую в деревенскую жизнь. Но её стройные, длинные ноги сводят его с ума. Ещё у неё аллергия на пчелиный яд. Смертельная.

Она терпеть не может этого грубого фермера. Слишком красивый, чтобы быть таким чёрствым. Слишком заботливый к своим пчёлам, чтобы не иметь сердца.

Она раздражает его каждым вздохом. Он бесит её каждой колкостью.

Теперь их соседство – это игра с огнём. Где сладость первого поцелуя может обернуться ядом. И единственное, что опаснее жала пчелы – это чувство, которое они так отчаянно отрицают…

***

Страсть, которая жжёт, как пчелиный яд.

Любовь, против которой нет антидота.

Татьяна Михаль

Сладкий яд твоего соседства

Пролог

* * *

– ЛИКА —

– Лика, тебе пора домой, – заявил Богдан.

И во мне заиграло коварное вино. Я отставила бокал на столик, медленно поднялась с кресла и подошла к нему. Богдан сидел в кресле, смотрел на огонь, и, кажется, даже не ожидал, что я осмелюсь подойти так близко.

Прежде чем он успел что-то сказать, я забрала у него бокал, поставила рядом с моим, а потом… потом просто забралась к нему на колени.

Он напрягся. Весь. Каждый мускул его тела стал твёрдым, как камень. Я положила руки на его плечи и ахнула про себя – о, какие же они у него широкие и сильные! Под тонкой тканью рубашки чувствовалась упругая мощь.

– Ты что творишь? – его голос прозвучал низко, почти предупреждающе.

Но я уже не могла остановиться. Я наклонилась к нему так близко, что наши губы почти соприкоснулись, и прошептала:

– Ты слишком напряжён. Позволь себе расслабиться, Богдан.

Мои пальцы скользнули по его бицепсам, почувствовав каждую выпуклость, каждую линию. Я не могла не восхищаться, он был идеален. Настоящий мужчина, сильный, уверенный, тот, кто не боится работы и умеет делать всё своими руками. Ммм… Сказка.

– Ты помог мне с насосом, – прошептала я, глядя ему в глаза. – Ты приготовил этот ужин. Ты… ты восхитителен, Богдан.

И вот тогда я почувствовала это. Подо мной, между нашими телами, что-то изменилось. Он возбудился. Я ощутила твёрдую, мощную плотность его члена, упирающегося в меня. Он был большим, твёрдым… и очень ощутимым.

Я немного поёрзала на его коленях, как будто пытаясь устроиться удобнее, но на самом деле наслаждаясь тем, как он реагирует на каждое моё движение.

Он вдруг шумно втянул в себя воздух и прикрыл глаза, словно сдерживал себя.

– Скажи честно, – прошептала я ему прямо в ухо, чувствуя, как он задрожал от моего дыхания. – Ты хочешь меня, м?

И прикусила за мочку его уха.

Он не ответил. Но его руки вдруг обхватили мою талию, крепко, почти властно. И в его глазах, которые всего мгновение назад были закрытыми, теперь пылал огонь – дикий, неконтролируемый и очень, очень притягательный.

И я поняла – я разбудила зверя.

Его губы нашли мои внезапно, без предупреждения – это был не поцелуй, а захват. Жёсткий, властный, почти яростный. В нём не было нежности, только чистая, необузданная жажда. Он заставлял, подчинял, подавлял – и, чёрт возьми, мне это дико понравилось.

Я вцепилась пальцами в его густые волосы, чувствуя, как всё внутри меня плавится и трепещет.

А потом его руки сжали мои ягодицы – сильно, почти до боли, заставив меня ахнуть прямо в его рот. Он оторвался от моих губ, дыхание его было тяжёлым, прерывистым. Глаза горели тёмным огнём.

– Ты играешь с огнём, девочка, – прорычал он низко, хрипло, словно не человек, а зверь говорил. – Уходи, Лика. Живо. Или я за себя не ручаюсь.

Я замерла, всё ещё сидя у него на коленях, вся дрожа от его поцелуя, от его рук на мне, от этого внезапного, грубого предупреждения. Но вместо того чтобы испугаться, я рассмеялась – тихо, с вызовом.

– А если я не хочу уходить? – прошептала я, проводя пальцем по его нижней губе, всё ещё влажной от нашего поцелуя. – Что тогда, Богдан? Ты покажешь мне, на что способен? Или, быть может, накажешь меня, такую вредную?

Он сжал челюсти, и я увидела, как напряглись мышцы на его шее. Он боролся с собой – это было видно. Но его руки всё ещё держали меня, не отпуская.

– Анжелика… – его голос прозвучал как предостережение, но в нём уже была трещина. Трещина, в которую я тут же проскользнула.

– Я не девочка, Богдан, – сказала я твёрдо, глядя ему прямо в глаза. – И я знаю, чего хочу. И сейчас я хочу тебя. Очень сильно.

Он застонал – низко, почти животно – и снова притянул меня к себе, но на этот раз его поцелуй был не таким яростным. В нём была та же страсть, но теперь в ней проскальзывала капитуляция. И это было даже лучше.

И я не стала ждать. Мои пальцы скользнули вниз, к его джинсам, к той твёрдой, напряжённой выпуклости, что пульсировала под тканью. Я провела ладонью по ней, очень медленно, чувствуя, как он вздрагивает под моим прикосновением.

– Возьми меня, Богдан, – выдохнула я, глядя ему прямо в глаза, полные тёмной бури. – Возьми меня…

И прежде чем он успел ответить, я сбросила с себя верх платья. Ткань соскользнула, обнажив грудь – упругую, высокую, подставленную ему как вызов.

Он ахнул, не ожидал, не был готов. Его взгляд прилип к моей коже, загоревшей в свете камина.

– Ты сумасшедшая… – прошептал он, голос сломанный, хриплый. – Я же не остановлюсь, Лика… Лучше уходи… Умоляю тебя… уходи…

– Нет, – отрезала я, уже не играя и не шутя. Всё во мне горело – и вином, и желанием, и этой внезапной, жгучей смелостью. – Я хочу, чтобы ты меня трахнул. Здесь. Сейчас. Ну!

И это «ну» прозвучало как приказ. Как мольба. Как единственное, что имело значение в эту секунду.

Он замер на мгновение, будто пытаясь собрать остатки самообладания. Но его руки уже дрожали. Его дыхание уже было неровным. И когда он, наконец, двинулся, это было не как человек – а как стихия.

Не разрывая взгляда, он прижал к себе так сильно, что я почувствовала каждую мышцу его тела против своей.

Его губы снова нашли мои, но на этот раз в его поцелуе была не злоба, а чистая, неудержимая потребность.

– Лика, – просто сказал он моё имя. И в этом одном слове было всё – предупреждение, обещание, и признание того, что точки возврата не будет. – Ещё раз прошу…

– Чем больше просишь, тем сильнее я хочу ощутить тебя в себе… – заявила нагло, дерзко, чуть насмешливо.

Его губы обожгли мне кожу – жадные, властные, не оставляющие шанса на сопротивление.

Он припал к одной моей груди, затем к другой, и каждый его поцелуй, лёгкий укус, каждое движение языка заставляли меня вздрагивать и терять рассудок.

Его руки – чуть шершавые, рабочие – сжимали мою талию, бёдра, ягодицы, оставляя на нежной коже следы, которые я чувствовала даже сквозь туман желания.

Я плавилась. Теряла связь с реальностью. И тогда, едва переводя дыхание, приподнялась и стянула с себя кружевные трусики. Я подняла их над головой, демонстративно, вызывающе, и бросила на пол.

Богдан шумно сглотнул. Его взгляд пылал.

Не теряя инициативы, я принялась расстёгивать его рубашку. Пуговицы поддавались с трудом, мои пальцы дрожали, но вот она распахнулась – и я ахнула. О боже… Какое тело! Рельефное, загорелое, с шрамами, которые только добавляли ему дикой мужественности.

Я сползла с его колен, сбросила платье на пол и осталась перед ним совершенно обнажённой, уверенная, готовая, ждущая.

Как же Богдан на меня смотрел… Ммм… Он готов был меня сожрать, поглотить всю и разом.

Я медленно опустилась на колени и взялась за его ремень. Пряжка звякнула, молния расстегнулась…

И вот он – большой, твёрдый, идеальный. Я не сдержала восхищённого шёпота:

– Вот это да…

Мои пальцы дрожали, когда я обхватила его. Он был горячим, пульсирующим, почти пугающим в своей мощи.

– Лика, – его голос прозвучал хрипло, почти как предупреждение. – И всё-таки… Ты должна уйти…

Я подняла на него взгляд – дерзкий, без тени сомнения, распустила свои волосы, позволяя им каскадом упасть на плечи и спину.

Он вздохнул. Сокрушённо.

– Нет, – был мой ответ, и я стянула с него джинсы, потом носки.

Затем я снова забралась на него. И теперь уже ничто не мешало нашим телам слиться. Его член был таким большим, что первый момент проникновения был почти болезненным – резким, влажным, безжалостным. Я вскрикнула, но не отстранилась, а, наоборот, впилась пальцами в его плечи, принимая его всего, до самого конца.

Глаза в глаза. Он смотрел на меня, а я на него.

Член Богдана заполнил меня целиком, каждую частичку меня, каждую клеточку. Эта наполненность была огненной, сладкой, пьянящей. Я громко и без всякого стыда застонала, откинув голову назад, и начала двигаться.

Это не было нежным ритмом – это было дико, отчаянно. Я скакала на нём, ёрзала, искала свой темп, свою глубину, и он отвечал мне тем же. Его руки впились в мои бёдра, помогая, направляя, иногда шлёпая по моей коже – резко, звонко, заставляя меня вздрагивать и сжиматься вокруг его плоти ещё сильнее.

Его стоны сливались с моими – низкие, хриплые, животные. Он притянул меня к себе, и наши губы снова встретились в поцелуе, который уже не имел ничего общего с лаской. Это было пожирание.

Богдан целовал меня так, будто хотел высосать всю мою душу, выпить меня до дна, а я отвечала ему той же жадностью, кусая его губы, чувствуя вкус его кожи, его пота, наслаждения.

Мы были мокрыми, липкими, нашими телами правила не мысль, а первобытные инстинкты. Он вдруг поднял меня, не выходя из меня ни на секунду, и уложил на мягкий ковёр у камина. Его движения стали глубже, жёстче, точнее. Я кричала, цепляясь за него, чувствуя, как внутри меня всё сжимается, закручивается в тугой, огненный узел.

– Богдан… – выдохнула я, застонала, захныкала, уже не в силах формировать слова.

– Лика… – он прошептал моё имя как заклинание, и его тело напряглось в последнем, мощном толчке.

Взрыв. Громкий рык, стон. А после тишина. И только наше тяжёлое дыхание, смешанное с треском огня в камине.

Мы лежали на мягком ковре, сплетённые, не в силах пошевелиться. Его член всё ещё был во мне, пульсируя остаточными спазмами. Его губы так нежно касались моего виска.

Никогда ещё я не чувствовала себя такой… завоёванной. И такой чертовски живой.

* * *

Он всё ещё держал меня – крепко, почти властно, как будто боялся, что я исчезну, если ослабит хватку. А я… а я вдруг почувствовала, как по щекам разливается жар. Не от страсти – от проклятого стыда.