– Не хотите привести себя в порядок, а потом перекусить?
– Хорошо, мэм.
В большой ванной комнате с потолка свисал длинный шнурок выключателя. Смоки легонько потянул за него и увидел в углу допотопный умывальник с педалью и черной резиновой пробкой на цепочке. На раковине были приготовлены бритва, миска с мыльной пеной и кисточка.
Смоки поглядел на себя в зеркало, и ему стало стыдно: честно говоря, он давненько не держал в руках мыла. Он взял большой кусок коричневого мыла «Оквидол» и попытался отскрести угольную пыль, въевшуюся в лицо и руки. Вот уже сутки у него не было во рту ни капли спиртного, и руки дрожали так, что ему стоило больших трудов кое-как побриться. Смоки протер лицо лосьоном «Олд спайс», причесался и вернулся в зал.
Иджи и Руфь накрыли для него стол – жареный цыпленок, коровий горох, репа, жареные зеленые помидоры, кукурузный хлеб и чай со льдом. Смоки взял вилку и попытался есть. Руки так дрожали, что он не мог донести кусок до рта да вдобавок облил чаем рубашку. Он понадеялся, что девушки не заметят, но вскоре блондинка сказала:
– Пошли, Смоки, прогуляемся чуток.
Он взял шляпу и вытер рот салфеткой, решив, что его вышвыривают.
– Да, мэм.
Она вывела его через черный ход на задворки кафе, откуда начинались поля.
– Что, нервишки пошаливают?
– Извините, мэм, что намусорил там у вас, но если честно… В общем, это… Ладно, пойду я. Но все равно спасибо.
Иджи порылась в огромном кармане фартука, выудила маленькую бутылку виски «Дикая индюшка» и протянула ему.
Смоки был благодарным человеком. Он сказал:
– Бог запишет вас в святые, мэм.
Они уселись на бревно под навесом, и, пока Смоки успокаивал нервы, Иджи болтала с ним так, словно они много лет знакомы.
– Видишь вон тот пустырь?
Он посмотрел:
– Да, мэм.
– Когда-то здесь было самое красивое озеро в Полустанке. Летом мы там купались, ловили рыбу. Можно было даже на лодке кататься. – Она грустно покачала головой. – Знал бы ты, как мне его не хватает, ужасно не хватает.
Смоки смотрел на голый пустырь.
– И что же с ним сталось, высохло оно, что ли?
Она прикурила для него сигарету.
– Нет, хуже. Однажды в ноябре сюда прилетела огромная стая уток, штук сорок, если не больше. И сели они точнехонько посередке нашего озера, а пока они там сидели, случилась невероятная вещь. Ни с того ни с сего так быстро похолодало, что все озеро замерзло, секунды за три стало твердым как камень. Раз, два, три – и все.
Смоки изумился:
– Вы это серьезно?
– Ага.
– Что ж, бывает. Бедные утки, наверно, передохли все.
– Да нет же, черт побери! В том-то и дело! Они просто улетели, прихватив с собой озеро. Теперь оно, наверно, где-нибудь в Джорджии.
Смоки уставился на девушку. И когда до него дошло, что она просто-напросто морочит ему голову, вокруг его синих глаз расползлись морщинки, и он захохотал так, что даже закашлялся, и Иджи пришлось постучать ему по спине.
Утирая слезы, он вернулся в кафе, сел за стол и обнаружил, что еда до сих пор теплая. Обед держали в духовке, пока его не было.
Ах, где ты, мальчик, вернись домой,
Где же ты, мой родной?
Шпалы считаешь ты день-деньской
И спишь на земле сырой.
Слышу цокот копыт,
Значит, ты не убит!
Ах, мальчик, вернись домой!
Еженедельник миссис Уимс
«Бюллетень Полустанка»
22 октября 1929 г.
МЕТЕОРИТ БУДЕТ ВЫСТАВЛЕН В КАФЕ
Миссис Бидди Луис Отис сегодня заявила, что метеорит, который на прошлой неделе пробил крышу ее дома, она собирается отнести в кафе, и пусть ее перестанут донимать звонками. Ей надоело целый день бегать к телефону Еще она сказала, что метеорит этот – не что иное, как большой серый камень, но если кто захочет поглазеть на него, то пожалуйста, на здоровье, он будет лежать на стойке.
Иджи говорит, что в кафе можно приходить в любое время.
Простите, но больше новостей за эту неделю мне собрать не удалось, поскольку моя дражайшая половина Уилбур подхватил насморк, и мне пришлось бегать вокруг него на задних лапках и выполнять всевозможные капризы.
Что может быть хуже больного мужчины?
С прискорбием сообщаю, что наша дорогая Бесси Вик, свекровь Берты, вчера скончалась на девяносто девятом году жизни. Врачи полагают, что от старости.
Дот Уимс
Приют для престарелых «Розовая терраса»
Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама
22 декабря 1985 г.
В следующее воскресенье, когда Эвелин вошла в зал для посетителей, миссис Тредгуд уже поджидала ее в том же самом кресле и в том же платье.
Веселая, как жаворонок, она пустилась рассказывать о доме Тредгудов так, будто они не разлучались на неделю, и Эвелин не осталось ничего другого, как слушать. Она уселась в кресле поудобней и развернула шоколадку с миндалем.
– Так вот, перед нашим домом росла большая старая иранская мелия. Помню, мы весь год собирали маленькие ягоды, а на Рождество нанизывали их на нитку и украшали дерево с макушки до корней. Мама всегда предупреждала, чтобы мы не смели запихивать эти ягоды в нос, и, разумеется, первое, что сделала Иджи, едва научилась ходить, – это пошла в сад и насовала ягод в нос и в уши. Пришлось вызвать доктора Хэдли. Он сказал маме:
– Миссис Тредгуд, похоже, у вас в доме стало одним хулиганом больше.
Разумеется, Бадди эти слова привели в щенячий восторг. Он ей во всем потакал. Но в больших семьях всегда так: у каждого свой любимчик. Вообще-то, ее настоящее имя Имоджин, это Бадди прозвал ее Иджи. Ему было восемь, когда она родилась, и он таскал ее с собой по всему городу, как куклу. Ведь и на ногах-то еще толком не стояла, а уже ковыляла за ним эдаким утенком, волоча деревянного петушка на веревке.
Что и говорить, Бадди выглядел на миллион долларов со своими карими глазищами и ослепительно белыми зубами. Он мог очаровать вас в одну секунду – и навсегда. Все девчонки Полустанка влюблялись в него если не на всю жизнь, то хотя бы на время.
Говорят, шестнадцатый день рождения запоминается на всю жизнь, и это правда. Я до сих пор помню розово-белый торт с каруселью на верхушке и бледно-зеленый пунш – мама подавала его в огромных стеклянных чашах. А по всему саду развесили бумажные фонарики. Но больше всего мне запомнилось, как Бадди Тредгуд втихаря поцеловал меня за беседкой, увитой виноградом. Представляете, взял и поцеловал! Но, увы, я была у него не единственной…
Иджи день и ночь таскала для Бадди любовные записки – то туда, то обратно, за что получила прозвище Купидон. У нее были светлые, короткие, вьющиеся волосы, синие глаза и веснушки – вылитая мама. В девичестве маму звали Алиса Ли Клауд[3 - Cloud – облако {англ.).], и она всегда смеялась:
– До замужества я была облаком.
Мама была ужасно симпатичной. Почти всем детям достались ее голубые глаза, за исключением разве что Бадди и бедняжки Эсси Ру, у которой один глаз получился голубой, а другой – карий. Мама говорила, что именно поэтому у нее такие замечательные способности к музыке. Она во всем видела только хорошее.
Однажды Иджи и Бадди стащили у старика Сокуэлла четыре здоровенных арбуза и припрятали в зарослях ежевики. А на следующее утро, милочка, прежде чем они успели забрать свою добычу, мама нашла ее и страшно удивилась: батюшки, за одну ночь такие арбузищи вымахали! Клео говорил, что с тех пор мама каждый год огорчалась, почему они больше не растут. Никто так и не решился сказать ей, что арбузы были краденые.
Мама была баптисткой, а папа – методистом. Он говорил: мне отвратительна мысль, что меня могут утопить[4 - При крещении баптистский священник окунает человека целиком и некоторое время держит под водой.]. Поэтому каждое воскресенье папа поворачивал налево к Первой методистской церкви, а остальные – направо, к баптистам. Иногда Бадди ходил с папой, но потом перестал, сказал, что баптистские девушки красивее.
Приезжие всегда останавливались в доме Тредгудов. Помню, одно время у нас жил толстый-претолстый проповедник, который приехал в Полустанок, чтобы прочесть проповедь в загородном баптистском лагере. Когда он ненадолго вышел из дому, близняшки пробрались к нему в комнату и принялись играть с его огромными штанами. Пэтси Рут влезла в одну штанину, а Милдред в другую. Они забавлялись, пока не услышали на лестнице шаги, и так испугались, что кинулись в разные стороны. Штаны хрясь – и пополам! Мама говорила, что папа не задал им трепку только потому, что проповедник был баптистский. Но между ними никогда не возникало серьезных разногласий на этой почве, и после церкви мы все возвращались и усаживались за воскресный ужин.
Денег папа Тредгуд зарабатывал немного, но по тем временам он казался нам богачом. Он владел единственным магазином в городе, и купить там можно было все – от стиральной доски до шнурков. Хотите корсет – пожалуйста, а можно и маринованный огурчик прямо из бочки.
Бадди одно время работал там за стойкой. Я бы что угодно отдала за стаканчик земляничного коктейля, который он готовил. Весь Полустанок ходил туда за покупками. Вот почему мы так удивились, когда в двадцать втором году магазин пришлось закрыть.
Клео объяснял это по-своему: мол, папа разорился из-за того, что никому не мог отказать – ни белому, ни черному. Если человеку что-нибудь было нужно, папа просто укладывал это «что-нибудь» в пакет и отдавал в кредит. Клео говорил, что удача выходила из папиных дверей в бумажных пакетах. Между прочим, ни один Тредгуд не умел сказать «нет». Да, милочка, они готовы были снять с себя последнюю рубашку, только попросите. И Клео был не лучше. У нас с ним никогда не водилось модных, дорогих вещей, но Бог распорядился так, что мы ни в чем не нуждались. Я верю, бедняки – по большей части хорошие люди, за исключением разве что нечестных… Но нечестных и богатство не сделает лучше.
Знаете, в «Розовой террасе» живут почти одни бедняки, и все, что у них есть, – это пособие и «медикейд»[5 - Программа медицинской помощи неимущим в США.]. – Миссис Тредгуд повернулась к Эвелин. – Да, милочка моя, вот уж что вас никогда не подведет – это «медикейд», без него вы даже чихнуть не посмеете.
А вообще-то здесь не только бедняки живут, есть и богатые. Недели две назад сюда приехала миссис Веста Эдкок, маленькая такая, с птичьей грудкой. Я ее знаю, она из Полустанка, вон та, в лисьих мехах и бриллиантовых кольцах. Вот уж кто богатенький. Но что-то не заметно, чтобы богатство делало их счастливыми. И еще я вам скажу, дети навещают их не чаще, чем остальных.
Норрис и Фрэнсис, сын и невестка миссис Отис, приезжают сюда каждую неделю в любую погоду. Вот почему по воскресеньям я торчу здесь, в приемной, – даю им возможность побыть наедине. Но Бог мой, у вас бы сердце разорвалось, если бы вы видели, как эти старички ждут дня посещений. Прическу делают уже в субботу, а в воскресенье, с утра пораньше, при всем параде – встречают… И в результате никто не приезжает. Так их жалко, ужас просто, да чем поможешь-то! Э-эх… Если у тебя есть дети – это вовсе не гарантия того, что тебя будут навещать. Нет, никаких гарантий…
Еженедельник миссис Уимс
«Бюллетень Полустанка»
12 июля 1930 г.
ПОЛУСТАНОК РАСТЕТ НЕ ПО ДНЯМ, А ПО ЧАСАМ
Опал Тредгуд, жена Джулиана, взяла в аренду помещение рядом с почтой, через два дома от меня, и открывает собственный салон красоты. До сегодняшнего дня она делала прически у себя на кухне, но Джулиан попросил ее отказаться от этого, поскольку женщины повадились целыми днями ходить к ним через черный ход, а куры от беспокойства перестали нестись.
Опал сказала, что цены останутся прежними: мытье и укладка – 50 центов, а завивка – полтора доллара. Я, например, в восторге от такого новшества на нашей улице.
Только подумайте, теперь у нас можно отправить письмо, пообедать и сделать прическу, и не надо ради этого ходить за семь верст: все рядом. Осталось только открыть кинотеатр, и тогда мы будем окончательно избавлены от поездок в Бирмингем.
Миссис и мистер Рой Хласс устроили ежегодное семейное сборище. Глассы со всего штата собрались за столом, накрытым на заднем дворе их дома. В ильма сказала, что пирог на вкус оказался лучше, чем на вид.
Кстати, моя дражайшая половина недавно ходил рыбачить и проколол себе палец крючком, поэтому я снова имела удовольствие созерцать его дома, охающего и стонущего.
Дот Уимс
Кафе «Полустанок»
Полустанок, штат Алабама
18 ноября 1931 г.
Теперь название кафе красовалось на сотнях грузовых вагонов – от Сиэтла до Флориды. Щепка Джонс видел эту рекламу даже в Канаде.
Год выдался исключительно тяжелый, леса вокруг Полустанка мерцали кострами безработных бродяг, и не было среди них человека, которого Иджи хоть раз не накормила.
Клео, брату Иджи, это очень не нравилось. Он заехал в кафе за женой Нинни и сынишкой Альбертом и теперь сидел за столом, пил кофе и грыз орешки.
– Иджи, я тебя умоляю, не корми ты каждого, кто ошивается возле твоих дверей! У тебя же бизнес. Джулиан заходил к тебе на днях и видел, как семеро здоровенных мужиков без зазрения совести задаром лопали твою еду. Он говорит, что ты скорее Руфь и ребенка оставишь без обеда, чем этих бродяг.
Иджи фыркнула:
– Много твой Джулиан понимает! Да он бы сам давно с голоду окочурился, если бы Опал не открыла салон. Нашел кого слушать! Ему Бог дал мозгов меньше, чем козлу.
С этим Клео не мог не согласиться.
– Не спорю, но речь сейчас не о Джулиане. Я за тебя беспокоюсь.
