Анна Сергеевна Одувалова "Пленница медной горы"

Папа у меня продолжает славную традицию предков и занимается ювелирным делом. И, как все творческие люди, несколько рассеян. А значит, с утра опаздывает. А я – нет, даже если пойду пешком. Ну и Андрей обещал заехать. Мама у нас сова, встает ближе к полудню и отправляется в свою мастерскую – она скульптор.

– Точно?! – упорствует он.

– Точно!

– Виталий, ну ты что? – подает из кухни голос бабушка. – Деточка еще не завтракала. Она и так исхудала, кожа и кости, а уважающая себя женщина не может весить меньше пятидесяти пяти килограмм!

Не знаю, откуда бабушка это взяла, но спорить с ней бесполезно. Голоса разносятся по квартире. Я, вообще-то, хочу ответить, что не голодна, но орать утомительно. У нас, пока из моей комнаты дойдешь до кухни и коридора, можно вообще забыть, зачем шла. Зато просторно и никто друг другу не мешает.

Моя родня старательно делает вид, что прошлого года не было.

Отчасти я их понимаю, но иногда их поведение, нарочито беспечное, все же напрягает. Я вижу, как осунулась бабушка, какой бледной и дерганой стала мама. Этот год не прошел для них бесследно, как и для меня. Только вот отношение к произошедшему у нас очень разное.

Они хотят вычеркнуть из памяти время, когда меня не было. Сделать вид, будто ничего не случилось. Именно поэтому все так активно выступали за мое возвращение в универ (хоть для приличия и предлагали посидеть дома еще год).

А вот я? Я пока не могу понять, хочу ли я перешагнуть через прошлое.

Где-то в глубине души живет чувство, что там, в горах, осталось нечто бесконечно дорогое, то, что забывать нельзя ни в коем случае. Только вот моей семье это не объяснишь.

Я и не объясняю. Делаю вид, что согласна с ними, и старательно подыгрываю. Только это подыгрывание не решает проблем. Я по-прежнему хочу узнать, что случилось в горах и где я провела целый год своей жизни.

– Давай, Машунь, иди завтракать! – кричит бабушка. – Кофе я тебе сделала, блинчики разогрела… Кушай, а то я тоже опаздываю. У меня сегодня встреча в библиотеке с Георгием Семеновичем, он обещал мне привезти одну интересную книгу по истории Урала.

– Иду, бабуль, – отвечаю я, набрав в легкие побольше воздуха, и направляюсь на кухню.

– Всем до вечера!

В прихожей хлопает входная дверь. Это папа ушел. Знакомые запахи, звуки, стены квартиры, комод в длинном коридоре – старинный, из темного дерева, огромный книжный шкаф, трюмо с потемневшим от времени зеркалом напротив двери в комнату бабушки – все это такое знакомое и родное, мне тут хорошо. Хотя многие мои друзья у нас чувствуют себя неуютно – квартира похожа на музей.

Но я живу тут с детства. Я очень хочу снова вернуться в прошлое, но что-то мне не дает. Я словно попала в параллельный мир. Пытаюсь быть своей, пытаюсь чувствовать себя уютно, но не могу. Внутри словно блок какой-то стоит. Хожу по коридорам, смотрю на привычные вещи и ощущаю себя как в другом измерении. Словно тут я, и в то же время не я. Очень странное состояние.

Иду мимо старинного зеркала, когда чувствую легкое дуновение ветра. Причем этот ветер идет не от зеркала, а словно из квартиры в сторону потемневшей от времени поверхности. Замираю, пытаясь разобрать в темноте коридора мутное отражение. Это зеркало не для того, чтобы поправлять макияж, это старинный артефакт, которому более двухсот лет. Свидетель тех времен, когда обратную сторону зеркал покрывали серебром.

Я вижу лишь размытый контур и не сразу понимаю, что меня в нем пугает. И, лишь приблизившись, понимаю – отражение. Оно проступает все отчетливее, и теперь я могу точно сказать: там не я. И это настолько потрясает, что не получается даже закричать, каменею.

Из глубины потемневшего зеркала на меня смотрит черноволосая женщина в кокошнике и изумрудном сарафане, усыпанном самоцветами. То, что выглядело лишь смутной тенью, сейчас обрело очертания. Взгляд малахитовых глаз пробирает до костей. Женщина приближает лицо к зеркалу с другой стороны и взирает на меня словно через стекло из потустороннего мира.

Я не могу пошевелиться, не могу отвести взгляд и, как послушная кукла, делаю шаг к стеклу. Протягиваю руку, и женщина мне в ответ протягивает свою. Я уже чувствую каменную холодность ее пальцев. Мне страшно, я не хочу к ней, но противиться не могу. В голове звучит приказ: «Иди ко мне! Твое место тут, Марья!»

– Ну Маш, где ты застряла? – кричит бабушка из кухни, и я отмираю.

Поверхность зеркала мутнеет. Притяжение слабеет, и так сильно напугавшая меня женщина пропадает. А я наконец-то могу дышать. Но все равно бьет сильная дрожь, а руки становятся холодными и влажными.

– Сейчас иду, – отзываюсь хрипло, а сама продолжаю изучать поверхность зеркала. Но там только мое немного напуганное и искаженное отражение. Серые глаза сейчас широко раскрыты, лицо бледное, с лихорадочным румянцем на щеках. Что это вообще сейчас было? Я все же схожу с ума? Происходит то, чего так боялись психологи, с которыми я разговаривала после того, как меня нашли?

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спрашивает бабушка, внимательно посмотрев на меня из-под прозрачных стекол очков в тонкой золотой оправе.

Бабушка уже одета к выходу. Светлые волосы собраны в высокую прическу, кремовый костюм сидит безупречно, а на лице – легкий макияж. В свои шестьдесят четыре года бабушка подтянута, элегантна и всегда занята, но к моему завтраку не забывает сварить кофе в арабской турке далла начала двадцатого века. Кофемашины в нашей семье презирают, как бездушное изобретение прогрессивного человечества.

На столе чашка, между прочим, авторства самого Михаила Адамовича. Он подарил ее прадеду после войны незадолго до своей смерти. Простая лаконичная форма чашки и рисунок одним тоном – изумрудным. Тематика военная – красноармейцы, пушки – но все настолько изящно выписано, что чашка смотрится произведением искусства. К ней еще было блюдечко, но оно разбилось, когда бабушка была маленькой.

– Да, бабуль, все хорошо. Просто немного волнуюсь перед первым днем в университете, – говорю я и сажусь за стол.

Когда делаю глоток ароматного обжигающего напитка, приходит сообщение от Андрея: «Зай, прости, проспал».

Ну кто бы сомневался, Андрей никогда не может приехать вовремя. В универ он сегодня снова опоздает, а вместе с ним, похоже, и я, потому что времени осталось не так много.

Глава 2

Быстро съедаю блинчики, большими глотками под неодобрительными взглядами бабушки допиваю кофе и выскакиваю на улицу, набирая сообщение Ольке – подруге из прошлой жизни, с которой я умудрилась возобновить отношения через год.

Она единственная, кто не лез в голову, не пытался меня учить или играть доморощенного психолога. Просто явилась ко мне с тремя бутылками вина. Как она умудрилась спрятать их в маленькую сумочку и протащить мимо моих бдительных родственников, для меня осталось загадкой.

Вино мы, конечно же, не выпили, так, пригубили, но я оценила Ольгин порыв. Вот с ней я себя чувствовала комфортно, поэтому, не задумываясь, написала ей в надежде, что она подбросит меня до универа, раз уж Андрей проспал.

Подруга отписывается, что уже выехала и поэтому без проблем заберет меня на углу дома через пять минут, и я оживаю. Опоздать в первый день не хочется. Кроме Ольги, надежда только на такси. Впрочем, я даже не могу сказать, что меня так сильно волнует. Я уже опоздала на год и месяц. Так ли важны пятнадцать минут?

Старая Ольгина колымага производства Германии с черным дымом тормозит на обочине дороги. За год моего отсутствия древний «Опель» стал еще древнее, но так же верой и правдой служил Ольке и ее многочисленным друзьям.

Я плюхаюсь на примятое переднее сиденье и посильнее хлопаю дверью. В Ольгиной машине «правило холодильника» не действует. Нежно закрывать двери в ее машине бессмысленно. Здесь все работает исключительно с приложением усилий.

– Привет! – тараторит она, выруливая на проезжую часть. – Я рада, что ты не передумала, не струсила, взяла себя в руки и возвращаешься в нормальную жизнь! Это просто замечательно!

– Пока не так быстро, как мне бы хотелось, – кривлюсь я, но поддержка все равно приятна. – Андрей ходит мрачный и нудит. Родители смотрят с подозрением, словно ждут, что я, как по мановению волшебной палочки, снова стану прежней. А мне тяжело постоянно им подыгрывать.

– Андрей спит, как всегда! – отмахивается Олька. – Родители волнуются. Не обращай внимания. Сейчас важно, как чувствуешь себя ты и что хорошо тебе. А остальные… – Она пожимает плечами и на секунду бросает руль, что, вообще-то, очень страшно. – Они живут свою жизнь, а ты живешь свою.

Это самые правильные слова, которые я слышу за последнее время. От них становится очень тепло на душе.

Мы паркуемся на свободном месте, которое оказывается довольно далеко от центральных ворот, ведущих в университет, но все равно успеваем с запасом. До начала пар целых пятнадцать минут, и эти пятнадцать минут меня изрядно пугают. Их придется провести с людьми, от которых я отвыкла. Снова будут вопросы, на которые у меня нет ответа. Мне будет неуютно под любопытными взглядами, и я снова буду остро чувствовать себя чужой.

На ступеньках останавливаемся, чтобы поздороваться с однокурсниками. Моими бывшими, Олькиными – настоящими. Я бы прошла мимо, лишь дежурно кивнув, но Олька – душа компании. С ней такое невозможно. У всех к ней сотня дел и вопросов, приходится тоже включаться в разговор.

Интуитивно прячусь за спину более бойкой подруги. Отвечаю односложно. Но «наши» меня не сильно и трогают. Все милы, улыбчивы и деликатны. Это тоже напрягает, но все же не так сильно, как откровенная бестактность.

В стороне держится только Оксана, которая подходит на несколько минут позже нас. Она смотрит на меня искоса. Очень странно. Может, она просто помнит больше, чем я? В том злополучном походе мы были вместе, хотя не особенно до этого общались.

Отвлекает от Оксаны ощущение взгляда между лопаток. Я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с черноволосым высоким парнем, которого раньше никогда не видела. Его взгляд пронзает словно насквозь, и я замираю, так как сердце начинает стучать с бешеной скоростью.

Кто он? Никогда не видела.

Дергаю Ольку за рукав и испрашиваю:

– А это кто?

– Даниил, – отвечает она. – Так его, по-моему, зовут. Он новенький, перевелся из Екатеринбурга. Кстати, с тобой будет учиться. Он объявился тут дней десять назад. И стал любимчиком наших девчонок. Но он необщительный.

– Десять дней назад, – бормочу я. – Тогда же, когда и я.

– Ну, технически. Только вы из разных мест вылезли.

– Это точно.

Я на секунду отворачиваюсь, теряя зрительный контакт с парнем, но ощущение, что он определенно мне знаком, не пропадает. Хотя вспомнить я его не могу, как и год, который пропадала. Кто он, черт побери, такой и почему так сильно меня цепляет?

Когда оборачиваюсь через плечо, парня уже нет. Зато по двору университета уверенной походкой идет Андрей с энергетиком в руках. Вид у парня помятый. После меня он явно поехал не домой, а в клуб. Раньше мы любили наведываться туда вместе. Сейчас желания у меня нет совсем.

Глава 3

Андрей направляется ко мне. На его лице появляется улыбка, а я не знаю, рада ли его видеть. Я в его присутствии чувствую себя… странно. Мы не были вместе год, и я, наверное, отвыкла от того, что он мой парень. И мне пока сложно сказать, хочу ли я привыкать к нему заново.

Что меня удивляет, так это стремление Андрея сделать вид, будто мы не расставались и не изменились. Я ведь вижу, он тоже не в восторге от новой версии меня.

– Привет! – В нос ударяет запах перегара, и я морщусь, когда Андрей притягивает меня к себе.

– Пара начнется через пять минут, – замечаю я, выворачиваясь из его объятий. – Не хочу опаздывать.

– Какая ты стала до тошноты правильная, Машка! – хмыкает Андрей и прикладывает ко лбу банку с энергетиком.

В его исполнении безобидная фраза звучит как оскорбление. Ну не говорить же ему, что меня тошнит от запаха вчерашней выпивки. Мне кажется, Андрей раньше таким не был. Или просто я забыла? Ну да, мы любили тусить в клубах. Иногда до утра, но после этого не стыдно было прийти в университет.

Я сбегаю от своего парня, понимая, что не хочу общаться. Не сегодня – это точно. Сейчас мне нужно сосредоточиться на учебе и новых людях, которые меня окружают.

У нас пара в триста семнадцатой аудитории, которую я хорошо помню. У ювелиров там часто проходят теоретические дисциплины. Просторное, светлое помещение находится на третьем этаже в левом крыле.

Иду туда на автомате по хорошо знакомым коридорам.

И я снова будто разделилась на две Маши. У одной создается впечатление, что она тут шла буквально вчера, а вторая… Вторая вообще не уверена, что прошлая комфортная и веселая студенческая жизнь происходила именно с ней. Сейчас у нас по расписанию унылая финансовая грамотность. Нет, я понимаю, что финансовая грамотность никому не лишняя, но все же на спецпредметах мне намного интереснее.

Прохожу в знакомую аудиторию и выбираю место у окна в третьем ряду. Раньше я всегда сидела здесь. Надеюсь, тут места не поделены и меня отсюда не прогонят. Не хочу скандалить и привлекать к себе еще большее внимание.

За окном солнечный октябрь. С яркими, полыхающими листьями кленами, почти облетевшими березами и темно-зелеными свежими соснами, которые растут перед окнами университета во внутреннем дворе.

Мне всегда нравились золотые краски осени. Пожалуй, я бы запечатлела это на бумаге. Надо, что ли, выбраться на пленэр? Интересно, как это – снова держать в руках кисть или пастель? Вряд ли в горах у меня была возможность писать. Я могла разучиться? Навык утрачивается быстро. Наверное, поэтому я оттягиваю неизбежное, боюсь, что мои работы перестанут мне нравиться и я разочаруюсь в себе и своем таланте.

Наблюдаю за несколькими голубями, которые вальяжно проходятся по подоконнику. Волнуюсь, и это занятие немного расслабляет. Когда сосредоточиваюсь на мелочах, могу не думать о том, что мне предстоит первый учебный день после длительного перерыва.

Аудитория заполняется народом. Незнакомые лица пугают. В прошлом году они только поступили на первый курс, и я не успела узнать никого из них. Все с шумом и шутками рассаживаются, а я особенно остро ощущаю себя чужой. На меня настороженно косятся, но никто не подходит, с места уйти не просят. Даже несколько соседних стульев остаются пустыми. Вокруг меня словно зона отчуждения.

Наплевать. Так даже лучше. Главное, чтобы меня никто не трогал. Невольно ловлю себя на мысли, что жду появления черноволосого парня. Олька сказала, он учится со мной, и это волнительно. Сама не понимаю почему.

Даниил заходит в последний момент перед звонком. Ловлю его взгляд, но парень тут же отворачивается и устраивается на первом ряду. Я могу изучать только его черную макушку и широкий разворот плеч. Но, как настоящий художник, успеваю запечатлеть его образ в голове и теперь с маниакальным упорством воссоздаю в памяти малейшие детали.

Мне хочется нарисовать Даниила. Это желание, с которым очень сложно бороться. Вспоминаю, что Андрея я не рисовала никогда. Хотя он тоже красив. Но вот запечатлеть его образ на холсте не хочется.

У Дани – небрежная стрижка. Немного вьющаяся, словно непричесанная челка падает на глаза, на затылке волосы короче. На парне широкие черные джинсы, какие-то массивные ботинки на платформе и свободная рубашка, словно снятая с чужого плеча.

В общем, обычный симпатичный парень, который учится в творческом вузе. Почему же он не дает мне покоя? У него очень выразительное лицо и нереальные глаза – не карие, а скорее янтарно-желтые, словно он носит линзы. Впрочем, возможно, так и есть.

Но дело не только в глазах, меня цепляет он сам.

Невольно грызу кончик ручки, представляя, как вывожу на листе бумаги четкую линию скул, упрямый подбородок, тени от ресниц на щеках и слегка ироничную улыбку. Это какое-то идиотское наваждение.

Встряхиваю головой, будто пытаясь рассеять в ней розовый туман. Преподавателя слушаю вполуха. Виктор Захарович немолод и удивительно нуден. Думаю, его поставили читать финансовую грамотность ювелирам по принципу «тут он не навредит». Все лучше, чем экономистам, а творческая личность по своей природе финансово безграмотна.

На перемене так и не решаюсь подойти к Даниилу. Не знаю, ну что я ему скажу? «Привет! Я не помню прошлый год и не знаю тебя, но вдруг мы знакомы? Других объяснений, почему я не могу отвести от тебя взгляд, у меня просто нет?»

Но это же глупо! К тому же сам Даниил меня упорно избегает. Не смотрит. Впрочем, и с остальными он несильно дружелюбен. Парень сам по себе.

После второй пары нахожу Ольку, и мы по старой доброй традиции идем в кафе на первом этаже, где в большую перемену собираются студенты. Здесь почти вся моя прошлая группа, кроме Андрея. Ищу взглядом своего парня, но его нет. Это странно. Хотя не могу сказать, что меня сильно расстраивает. Даниила тоже нет, а мне нравится его изучать! Соберись, Зверева! Нельзя так пялиться на незнакомцев, особенно если ты вроде как в отношениях.

Болтаем с Олькой ни о чем, пока я вспоминаю вкус карамельного латте. Вкусно. Почему-то мне кажется, что по нему я как раз очень сильно скучала в течение этого года. И по синнабончикам. Жмурюсь от удовольствия.

– Бесит, – резюмирует Олька.

За год моего отсутствия она немного поправилась. Нет. Оля не толстая. Просто у нее плавные, женственные формы. Не то что у меня – в зеркале я увидела кубики пресса. Раньше я считала, что они могут быть только у парней в интернете. Может быть, меня на год закрыли в горном спортзале и я от безвыходности тренировалась целыми днями?

– Как ты можешь столько жрать и быть такой тощей? – вздыхает подруга, проводив взглядом исчезающий в моем рту синнабон.

– Если вспомню, поделюсь секретом, – я с удовольствием чавкаю, а подруга раздраженно закатывает глаза.

Как хорошо, что она у меня есть! С ней я могу поверить в то, что рано или поздно вернусь к нормальной жизни.

– Привет, девочки!

К нам за столик подсаживается Оксана с подругой. Даже Олька давится травяным чаем. Мы не особенно общаемся. Этот визит выглядит по меньшей мере странно.

– Прости, Маш, я не зашла к тебе… – тихо говорит Оксана и виновато опускает глаза.

– А должна была? – напрягаюсь я.

– Ну… – Она пожимает плечами. – Знаю, мы не особенно общались раньше, но после той трагедии… все, кто ездил в поход, – она сглатывает, – и остались живы, поддерживают связь. Мы правда думали, что ты тогда погибла. Ты ничего не помнишь?

– А ты? – спрашиваю я, прищурившись. – Что ты помнишь, Оксана?

– Как начался обвал? – отвечает она неуверенно. – Мы были у костра. Вы с Андреем отправились прогуляться, с вами пошли еще наши… вернулись не все. Я не видела, что случилось. Была в лагере. Андрей сказал, что ты упала со скалы… А Роман Георгиевич до сих пор винит себя, что не пошел с вами.

– Чем бы он помог? – равнодушно уточняю я.

Ничего этого не помню. Роман Георгиевич – наш местный краевед. Он формально руководил экспедицией. Формально, потому что среди студентов было много увлекающихся, готовых взять на себя организацию краеведческой экспедиции. Тот же Андрей. Все взрослые, совершеннолетние. Нам не нужен был кто-то из преподавателей, но Роман Георгиевич поддерживал нас и сам интересовался историей «Хозяйки медной горы» и жизнью моего предка Даниила Зверева, именно с него Бажов писал знаменитого Данилу-мастера. Мы должны были пройти по Уральским горам, по памятным местам Бажова, но что-то пошло не так.