– Муратбек, поехали, – скомандовал Денис. И, перегнувшись ко мне с переднего сиденья, включил экскурсовода. Может, он делал это от смущения? Замаскировать свой мужской интерес? – Итак, дорогая Виктория, добро пожаловать на Байконур. Именно отсюда, с железнодорожной станции Тюратам, когда-то началась история города и космодрома. Сюда зимой пятьдесят пятого года прибыли первые строители. Начальство жило в вагонах, солдаты – в палатках. Возводили здесь и город, и пусковой стол стройбатовцы, военные строители, и называлось это место НИИП-5, пятым научно-исследовательским испытательным полигоном Министерства обороны СССР. А вообще, наш город столько раз менял свои имена и названия, как ни один, наверное, в СССР и в России. Изначально его называли десятой площадкой, или объектом «Заря». Потом переименовали в поселок Ленинский. Когда в шестьдесят первом году стартовал Гагарин, в открытой печати стали называть место старта Байконуром – чтобы сбить со следа иностранные разведки, потому что реальная станция Байконур от разъезда Тюратам, куда вы прибыли, находится километрах в двухстах. Потом какое-то время, в шестидесятых, когда сюда французский президент приезжал, город именовали Звездоградом, даже знак на въезде соответсвующий стоял. Но потом назвали его довольно скучно, Ленинском, а вот теперь он, наконец, именуется Байконуром официально.
– Вы прям уже экскурсию мне начали проводить, – хихикнула я. Получилось как-то глуповато.
– Просто я очень эти места люблю и обожаю про них рассказывать.
– Это ваша родина?
– И да и нет, – уклончиво отвечал мой чичероне и не стал развивать тему.
Справа от дороги промелькнула высоченная мечеть с подсветкой, надписи на казахском языке.
– Держу пари, при советской власти этого не было, – заметила я.
– Да, мечеть – достижение последних времен. А вообще, мы находимся на территории суверенного Казахстана. Россия арендует Байконур – космодром и город – до две тысячи пятидесятого года. Сейчас мы проедем КПП и в каком-то смысле окажемся на Родине. У нас здесь российская полиция и прокуратура, и «дыпс». И российские номера на машинах с индексом «девяносто четыре». Рубли имеют хождение наряду с тенге. И мэра назначают совместным указом двух президентов.
На КПП машину остановили, охранник внимательно осмотрел салон, поинтересовался, внесена ли я в список.
Мы въехали в город. Денис вещал с переднего сиденья, полуобернувшись. Голос у него был приятный и обволакивающий, но лица его очаровательного в полутьме салона практически не было видно, и слава богу – ведь его красота меня слишком деморализовала. Следовало как-то привыкнуть и прийти в себя.
По обе стороны замелькали дома. Типичный советский городок. Четырех-, пятиэтажки, хрущобы. Кое-где светятся редкие оконца полуночников. Никаких реклам или сетевых магазинов. И ни одного дома постройки девяностых. В основном – хрущевки из панелей или силикатного кирпича. Казалось, город заснул где-то в восьмидесятых и до сих пор спит.
– Мы едем по проспекту Королева. Раньше это была прямая дорожка на космодром, ведущая от центральной площади и штаба. Но в конце восьмидесятых последний километр проспекта сделали пешеходным, появился наш собственный Арбат.
Покружив по переулкам – дома здесь сменились на сталинские, – мы выехали на площадь и подрулили к гостинице. Гостиница оказалась очень советского вида и называлась «Стартовая».
Денис бросил водителю: «Не жди, я потом пройдусь». Достал из багажника мой чемодан и проследовал со мной к администратору. И да, в лобби сидела именно администратор, а не рецепционистка – дама, крашенная в жгуче-черный цвет, с затейливой халой.
Мой гид о чем-то поговорил с ней, причем тон у него был заискивающий. Он попросил мой паспорт. Дама царила.
Наконец Денис протянул мне ключ. Ключ и на самом деле оказался ключом, а не магнитной карточкой.
– Вай-фая здесь в номерах, к сожалению, нет. Только в холле на первом этаже. Но я завтра, если хотите, куплю вам казахскую симку. Через нее интернета на время пребывания хватит.
– Очень хочу.
– Отопление у нас в городе уже отключили, но я попросил принести вам в номер обогреватель.
– Ну и дыра.
– К сожалению, это лучшая гостиница города. Есть еще так называемая французская, она по факту чуть приятней. Выглядит как трешка или максимум четверка в Париже – но там номер, на минуточку, стоит минимум триста пятьдесят евро за ночь. Хотите переехать?
– Что ж, за тридцать лет капитализма на Байконуре не смогли нормальных гостиниц построить?
– Частной собственности в городе нет. Ни на землю, ни на здания. Все в аренде, все принадлежит Главному управлению космоса, или сокращенно – Главкосмоупру. Поэтому кто будет деньги вкладывать в чужое?.. Впрочем, вам надо отдыхать. Завтра подъем в пять утра, и сразу едем на площадку, на вывоз ракеты. За вашими коллегами, господами Иноземцевыми и Радием Рыжовым, в аэропорт Кзыл-Орды водитель уже выехал, не волнуйтесь.
Я поймала себя на мысли, что не хочу расставаться с красавчиком. Так бы и проболтала всю ночь ни о чем. Пусть в холле странной гостиницы. Да, очень плохая мысль, если разобраться. Совершенно неправильная. Я кивнула Денису: до завтра (получилось суше, чем хотелось) – и повлачилась с чемоданом к лифту.
Номер тоже оказался – настоящий Soviet style. Холодно, а упомянутый обогреватель не работает. Бра почему-то висит не над изголовьем, а на противоположной стене. Розетка тоже от тумбочки в другом углу. Будешь заряжать ночью телефон – на экран не взглянешь. Никакого шкафа нет, вместо него – вешалка о четырех рогах. И на всех предметах интерьера – тумбочка, вешалка, зеркало – инвентарные номера.
Зато державный вид на площадь, размеченную для парадов. Напротив – здание Главкосмоупра, бывшего штаба.
Кое-как я развесила на плечиках одежду на рогах вешалки и пошла в душ.
Теплая вода сочилась еле-еле. Зато в зеркале (с инвентарным номером) на меня смотрела пусть усталая, но готовая к любви и радостному существованию молодая женщина.
И тут я поняла, как князь Андрей при виде хрестоматийного дуба, что жизнь не кончена в двадцать с небольшим лет. Наоборот, все продолжается – а в каком-то смысле даже, может, и начинается.
Вика
Три года назад
Три года назад вытащить меня из СИЗО по явно сфабрикованной «наркотической» двести двадцать восьмой статье старались – так получилось – прежде всего Иноземцевы. Отец мой, Юрий Владиславович, примчался из Америки, башлял адвокату. Бабушка с дедом, Галина и Владислав, нажимали на все возможные тайные кнопки, напрягали наработанные за жизнь связи, чтобы снять с меня обвинения. Сидели в зале на процессе, болели за меня. И только жених мой, муж буквально завтрашний, несостоявшийся, Ярослав, не просто не помог, не поддержал, не оказался рядом. Но и – добил, ударил, принизил, растоптал. Спустя десять дней после ареста, когда я только начала приспосабливаться, привыкать в СИЗО, получила от него электронное письмо (имеется теперь подобная прогрессивная услуга в российских тюрьмах – лучше б и не было!): «Я не могу позволить себе и дальше связывать свою судьбу с тобой… я не похож на жену декабриста… будем считать это письмо нашим прощанием…» Бумага в тот момент словно ударила меня под дых. Словно ослепила, одновременно охолодила и обожгла. Как?! И это человек, с которым я собиралась делить все?! И радости, и невзгоды, и достижения, и болезни?! Быть рядом – покуда смерть не разлучит нас?!
Когда отец и старички меня все-таки из липких лап правосудия отбили, первое, что я сделала, это отправила Ярослава в вечный бан на всех телефонах и мессенджерах. Не хотела ни видеть его, ни слышать, ни объясняться. Однако все равно вернулась в М. и вышла на службу, и он однажды подстерег – на улице, после работы, с огромным букетом.
– Что тебе надо?
– Вика, мы должны объясниться.
– Я не хочу с тобой говорить и видеть тебя.
– Вика, возьми букет, и давай отойдем куда-нибудь, люди смотрят.
– Пошел ты!..
И тут он бухнулся на оба колена прямо у моих ног, протягивая ко мне, словно умоляя о милости, обеими руками полсотни алых роз.
– Вика, послушай! Меня же подставили! Мне тоже подбросили наркотики! И поставили одно условие: отречься от тебя! И написать тебе ТО ПИСЬМО! И тогда они сказали, что мне ничего не будет! Прости меня! Я правда испугался! Я не хотел в тюрьму!
Я брезгливо обошла его, стоящего на коленях, и отправилась своей дорогой.
Он вскочил и бросился за мной, волоча свой букетище.
– Вика, ну прости! Я виноват! Да, оказался слаб! Но я любил тебя! И люблю! Вернись ко мне! Нам же было хорошо вместе! И будет так же!
Я хотела гневно и презрительно бросить ему, что да, каждый может в первый момент проявить трусость и слабость – но потом-то он мог и одуматься! И переметнуться! И начать помогать мне! Поддерживать в СИЗО! Если, как говорит, настолько любил. И нам было вместе хорошо.
Но – любые слова при этих обстоятельствах прозвучали бы бессмысленно и бесполезно. Теперь для меня Ярослав был не более чем мусор. Шлак. Я спрашивала себя и понимала, что смогу теперь относиться к нему только с брезгливостью – как к слизняку, таракану, мокрице.
И я обернулась и ледяным тоном бросила ему:
– Исчезни! Исчезни из моей жизни – навсегда! Представь, что меня таки – посадили! Считай, что я – сижу! Что я – умерла!
Потом он еще несколько раз совершал свои попытки, более робкие, однажды подстроив встречу на даче у друзей, другой раз в театре – но я не поддалась и оказалась совершенно одинокой. А потом узнала, что он собрался и переехал в другой поволжский город.
Но эта история с Яриком тяжелым катком проехалась по мне, по моим чувствам и моему либидо. А ведь был не только Ярик – еще был главный подставщик Павлик, ключевой элемент в спецоперации, подбросивший мне наркоту, такой первоначально милый, любезный и игривый. А ведь был еще подлейший старший следователь и майор полиции Максим Голавлев. И все эти три мужика стали для меня как бы олицетворением всей гнуси и подлости окружающего мира. И с тех пор, как меня выпустили из СИЗО, только я видела интерес ко мне мужчины, парня, молодого человека, я, прежде всего, скептически начинала думать: а не такой ли ты шкура и предатель, как мой Ярослав, как Павлик или Максим? И моментально превращалась в лед. Даже в нечто иное – то, что жестче, тяжелее и холоднее льда.
И меня абсолютно к ним, этим мужчинам, не тянуло. Какими бы они ни были. И даже казались смешными их ужимки и отвратительными касания.
Никаких мужчин в моей жизни больше не существовало – теперь уже больше трех лет, с момента ареста, точнее – моего тогдашнего обманного отъезда из М. в Москву.
* * *
Наутро, еще только светало, мы выехали из гостиницы. Втроем. Тот же раздолбаный «мерс» и толстый Муратбек.
И – Денис.
Все понеслось в обратном прошлой ночи порядке.
Хрущевки просыпающегося городка. Потом КПП. Мечеть – теперь с левой стороны. Очень восточный городок Тюратам, откуда мы вчера приехали, огороженный щитами. «Чтобы начальству в глаза не бросался», – пояснил Денис.
А потом – еще один КПП, меня снова осмотрели, и мы понеслись теперь по территории космодрома. Дорога была паршивая, двухполосная, без обочин и разметки. По обе стороны – пустыня с верблюжьими колючками. Вдоль автодороги тянулась линия электропередач. И железнодорожная ветка. А по сторонам и на горизонте возникали время от времени сооружения разной степени заброшенности.
Сперва справа на холме появились огромные, запрокинутые в небо антенны-локаторы.
– Измерительный пункт «Сатурн», – пояснял с переднего сиденья Денис. – Отсюда поддерживается дальняя космическая связь. Но поскольку дальше орбиты Земли, где-нибудь на пути к Марсу, сейчас российских объектов нет, локаторы бездействуют.
С утра пораньше, при свете дня, Денис показался мне, слава богу, не таким совершенным, как вчера. Лицо, хоть и идеальных пропорций, выглядело усталым и слегка одутловатым. Возможно, вчера, возвратившись из моей гостиницы домой, он махнул с устатку стаканчик коньяку. Но я чувствовала, считывала его устремленный ко мне мужской интерес, и впервые за три года мне было это приятно.
Справа пронеслись новые циклопические сооружения, и послышались новые пояснения моего гида:
– Кислородно-азотный завод. На чем ракеты летают, знаете? Какое топливо?
– Солярка, – буркнула я.
– Правильно, кислород и керосин. Есть еще несимметричный деметилгидразин, но это другая история, мы поговорим о ней позже. А изначально для ракет Сергея Павловича Королева требовался кислород, много кислорода. Вот завод и построили, прямо здесь, на космодроме, в степи. Очень мощный. Теперь его мощностей хватает, чтобы обеспечить все наши пуски недели на две работы.
А потом снова – степь да степь кругом, покрытая верблюжьей колючкой. Параллельно – монотонные столбы электропередач, рельсы железки, странные сооружения на горизонте.
– Космодром, – разливался Денис, – это примерно девяносто километров в длину, семьдесят пять в ширину. Это тысяча двести километров железных дорог, около пятисот километров дорог автомобильных. До самой дальней площадки ехать больше восьмидесяти «кэмэ», час, как минимум.
Он рассказывал с искренним увлечением. Откуда, интересно, такая любовь и тяга?
– Откуда вы все это знаете? – польстила я ему. – Вы здешний?
– Нет, я приезжий, – сухо откликнулся он и не стал, как и вчера, развивать тему.
Поскакал дальше на своем любимом космическом коньке:
– Мы с вами сейчас едем на вывоз и вертикализацию ракеты. Эта процедура всегда, так исторически сложилось, происходит рано утром – чтобы больше светлого времени оставалось с изделием на стартовой позиции работать… Кстати, мне позвонили – господ Иноземцевых, Владислава и Арсения, и Рыжова в аэропорту Кзыл-Орды встретили и везут прямо сюда, на площадку, без заезда в город и в гостиницу.
«Бедненькие мои старики, – подумалось мне. – Ночной перелет, а потом, прямо с колес, на площадку. Как бы нам не уморить дедушек».
– А группа наша вообще будет большая? Или только мы четверо?
– Нет, конечно! Еще семь человек. Из Москвы, Питера, Екатеринбурга и Бишкека. Запуск беспилотный, поэтому туристов немного. В конце марта, когда летели космонавты, группа набралась больше ста человек.
А мы все ехали и ехали посреди пустыни, по раздолбанной дороге. Не думала я, что здесь такие масштабы. Вот ведь размахнулись в конце пятидесятых Королев с Хрущевым!
– Изначально здесь строился сверхсекретный военный полигон, – напомнил Денис. – Под ракету-носитель производства ОКБ Королева, способную добросить до Америки термоядерный заряд. Поэтому и стартовые столы расположены далеко от города. И друг от друга. Чтобы в случае ответного удара меньше разрушений и жертв. Мы сейчас с вами едем на тридцать первую площадку. Только не надо меня спрашивать, по какому принципу они именовались, и почему есть первая, а потом построили сразу тридцать первую.
– Чтобы запутать вероятного противника, – хихикнула я.
– Скорее всего. Тридцать первую здешние старожилы называют женским стартом. Или бабским, извините мне мой сексизм, но так говорят в народе. Это потому, что первой с нее запускали Терешкову, и вообще у нее, у площадки этой, считается, сложный, капризный, истинно женский характер.
– А сколько стартовых столов на космодроме вообще?
– Действующих? Или законсервированных? Или попросту заброшенных?
– И тех и других?
– Постоянно сейчас пускают с четырех. Обычно стартовые столы под ту или иную ракету парами делали. На случай, если один выйдет из строя, чтоб со второго летать. Вот и сейчас с двух запускают ракеты «Союз», с первой площадки и тридцать первой, и с двух – «Протоны». А покинутых столов гораздо больше. Мы посмотрим многие из них.
Наконец прибыли. Опять дорогу преградил КПП, опять ворота, колючка. Снова охранник сверил документы, осмотрел машину.
Зарулили на стоянку. Здесь чувствовалось оживление. Да что там – самая настоящая движуха. Из автобусов, микроавтобусов и лимузинов выгружались люди – с треногами, селфи-палками и мобильниками на изготовку, по виду явные туристы, с бейджиками на шее. Была и группа вездесущих, улыбчивых и слегка растерянных китайцев.
Чуть в стороне, на плацу, в каре строились другие люди. Много людей. Через мегафон произносились команды. Одеты все были в гражданское, но выправка чувствовалась военная. Мой красавчик-гид заботливо преклонился ко мне и пояснил:
– В начале нынешнего века было принято решение всем российским военным с Байконура уйти. Но определенные традиции сохраняются. В частности, построение стартового расчета.
К нам подошла женщина средних лет, с правильными чертами, ясными красивыми глазами, одетая в спецовку Главкосмупра с надписью «служба безопасности» на спине.
– Это Екатерина, – представил Денис, – будет сопровождать нас на космодроме.
– Здравствуйте, – улыбнулась она мне. – Давайте договоримся так. На площадках вы не будете ходить туда, куда запрещено, и фотографировать то, что не положено. Куда НЕ ходить и НЕ смотреть, я буду вам говорить.
– Неужели здесь до сих пор есть секретные вещи? – изумилась я.
– Конечно. Но сейчас не столько военные, сколько технологические.
– А вы вон китайцев пускаете.
– За ними еще строже надзор. Да вы же сейчас сразу все в соцсети выкладываете. А с меня потом стружку снимают – не досмотрела.
Влекомые моим красавцем чичероне, в толпе туристов, но не смешиваясь с нею, мы миновали еще одну проходную. Пока на одну туристку-меня, подумалось, приходился отдельный гид Денис и Екатерина-«безопасность». Да, и еще шофер Муратбек. Не в том ли объяснение высоких цен на путевки?
Вроде бы чисто внешне, по словам, и взглядам, и жестам, внимание ко мне Дениса не выходило за рамки стандартного канала «экскурсовод – клиент». Но я чувствовала, предощущала: напрягается меж нами какая-то нить, что-то, да будет – и впервые за три года мне было не противно, не безразлично, а занимательно и интересно.
В ракете ощущалось, конечно, что-то невероятно сексуальное. Главное – красивая она была. Очень. И большая.
Ракету вывозили из МИКа – монтажно-испытательного корпуса – с помощью тепловоза.
В технике всегда так: что красивое – то удачное. И наоборот. Пример – автомобиль «Мерседес». И вот эта «королевская» ракета, которая летает больше шестидесяти лет.
