Дмитрий Петровский "Дорогая, я дома"

Я помог ей снять плащ, повесил в шкаф. Видите, я сейчас снимаю свое пальто, вешаю все в тот же шкаф, а ее плащ – он висит там же, справа, где теперь место для ее вещей, и пусть там уже шесть лет висит он один, все равно правая сторона – ее. Я не сказал ей об этом тогда, просто повесил плащ, проводил в гостиную и включил свет – окна особняка вспыхнули, и снаружи мы, наверное, были похожи на теневого короля и юную принцессу. Король предложил присесть, он взял со стола бутылку и дал посмотреть этикетку – принцесса любила вина. Мы выпили, завели разговор, светский разговор с намеками, и она чувствовала себя в своей тарелке, хотя не понимала еще, на что именно я намекаю. Я, например, рассказал ей, что в моем доме есть подвал, и она покивала, будто понимая, о чем речь.

– Я сделал там прекрасную звукоизоляцию, приглашал акустиков из Германии, – говорил я и нисколько не врал. – Еще там двойная дверь с кодовым замком и система вентиляции, а стены обтянуты черным бархатом. Мы обязательно осмотрим его чуть позже.

– Да, конечно, с удовольствием, – кивала она, отпивала вино, туманно куда-то смотрела. В ее сумочке были наручники, плетки, веревки и жгуты – доминирование было ее специальностью, она мерила меня взглядом, профессионально-ледяным, и готова была спуститься в подвал, чтобы безраздельно властвовать. У короля были другие планы – на вечер и ближайшие годы.

– Вы танцуете? – спросил я.

– Да, конечно, – ответила она.

Дамы и господа, вот она – моя гостиная, около пятидесяти квадратных метров дубового паркета, старомодные по сегодняшним дням обои, светильники на стенах, стилизованная люстра от Fontana Arte, вот махагониевые полки, свечи в подсвечниках – все от того же дизайнера. Диванчик для гостей, кушетка для любителей почитать лежа – все это собралось у стен. Вот стеклянный столик у дивана – на нем стояли бокалы и почти пустая бутылка. А вот другой столик, у противоположной стены – он достался мне от дяди Давида, а ему – от отца. Это старинный столик, столик эпохи югендштиль, на тонких ножках, с почти невесомой столешницей, на поверхности которой – воздушная резьба. Еще там – «Фауст» издания 1887 года, пепельница, отцовский подарок дяде Давиду, еще там – мамина сережка, из тех, что лежали на прикроватном столике, и отцовская запонка, длинная, с тускло-зеленым камнем, обе вещи – плотно рядом, они соединились. И игрушечный зайчик, не тот, с которым я засыпал перед моим последним счастливым днем рождения, но похожий, с такими же наивными глазками и трогательно обвисшими ушками. А сбоку – камень, булыжник, словно гладко обкатанный рекой – он мог бы быть с нашего причала, с виллы, с берега Эльбы, он лежит здесь как одна из реликвий, – но нет, это камень из сада, я нашел его во время одной из прогулок.

Немного правее столика – подсвеченная ниша в стене, в ней – стереосистема Burmister, все тот же акустик из Германии говорил мне, что эта – лучшая. Сейчас она молчит, красный огонек горит безразлично-бессонно, но тогда – тогда я перекинул никелированный тумблер, тогда я поставил танго.

У моего третьего и последнего свадебного танца не было свидетелей. Мы скользили по паркету, я вел, она шла за мной, мы дышали друг на друга вином, и ее прядь при поворотах отделялась от прически и касалась моего лица. Наши бокалы стояли на столике, они касались друг друга краями, как отцовская запонка и мамина сережка на столике, они тихо звенели в такт нашим движениям, бархатный звук лучшей в мире стереосистемы наполнял дом. Дамы и господа, только представьте, какой вид был снаружи – в лесу, в котором могли бы заблудиться Хензель и Грета – сказочный белый домик с резными окошками, который тихо поет, как музыкальная шкатулка, а на экранах его высоких окон идет спектакль театра теней – старый король танцует с молодой принцессой. Он лихо поворачивает ее, ведет от одного окна к другому и у столика, на раз-два-три-и, легкой рукой подхватывает камень и, не прерывая танца, плавно, как молодой тореро, опускает его принцессе на голову.

Круг замкнулся, все чудесным образом сошлось. В ее сумочке были наручники и веревки, она была не очень тяжелой – я справился, она, рыжеволосая принцесса-мама, вернулась в черноту бархата, – я вернулся домой.

Burmister все еще играл танго, когда король вернулся на опустевшую сцену. Он ослабил галстук, медленно допил вино из бокала, выключил музыку и, проходя мимо отцовского столика, забрал зайчика. Потом перешел длинную сцену гостиной и потушил свет – белая шкатулка погрузилась в темноту. Завтра будет новый день. Завтра – его день рождения. Завтра никто не отнимет подарка, спрятанного в бархатной комнате, – ни немецкий бомбардировщик, ни наглый русский парень, ни эгоистичная, жадная девчонка.

Она уже шесть лет живет у меня, и гостиная моя сейчас пуста, но что мне гостиная – я выпью вина, надену свежую рубашку, спущусь в подвал – с цветами, как мой отец. Она будет ждать меня – каждый раз, когда спускаюсь вниз, я чувствую ее, а она чувствует меня – сквозь двойную железную дверь, сквозь звукоизоляцию и бархат. Мы дрожим навстречу друг другу, когда я останавливаюсь у двери и набираю код. Раз-два-три – считаю я, стоя у пока еще закрытой двери.

Вы замечали, что врать в ответ на вопрос, откуда у тебя деньги, очень трудно… Гораздо труднее, чем, например, врать о том, где шлялся всю эту ночь… Вот, например, ты зарабатываешь тем, что потрошишь банкоматы. Или угоняешь в Польшу машины. Или торгуешь коксом. Или тупо гробишь людей за деньги, как я. Короче, делаешь что-то, что почти для всех неприемлемо, а для тебя – ну как бы уже почти нормально.

И тут, конечно, начинаются вопросы. Все лучшие твои друзья, чисто по-доброму, не могут удержаться и спрашивают: а откуда у тебя столько денег, ведь ты не работаешь! А твоя девчонка устраивает тебе сцены, потому что ты иногда отключаешь телефон и на время исчезаешь… И еще – тебе звонят странные люди и приходят странные письма. Обо всем об этом приходится врать, глупо и неубедительно, путаться в своем вранье – и в какой-то момент ты понимаешь, что больше не можешь. И когда тебе звонит очередной друг – ты просто не берешь трубку. И девчонке своей больше не звонишь. И вообще понимаешь, что с людьми, которые каждый день ходят на работу и подают налоговые декларации, тебе говорить уже особо не о чем. Ты оказываешься типа как в космосе, который такой огромный, пустой и весь – только для тебя. Макс, мой бывший друг, сказал бы, наверное, что такова жизнь недочеловека. Или околочеловека. Или сверхчеловека – я не помню. Он, Макс, был гораздо умнее меня.

    Арно Больдт, без определенных занятий

Исчезновение

Взял бабло со стола – и пошел из кабинета, мимо сотрудников, приемной, секретарш и дальше – к лифту. Нацепил по дороге куртку, воткнул в уши плеер, побренчал молниями – не поминайте лихом, девчонки-мальчишки… И так я засиделся в этом вашем колл-центре, за этим вашим паршивым телефоном. Сейчас выйдем на воздух – и первым делом закурим, а потом посмотрим, что там у нас с жильем.

Нажал на кнопку айпода, и в ушах заиграла моя любимая «Guns of Brixton» Clash. Сколько ей лет – а все равно лучшая.

When they kick at your front door
How you gonna come?
With your hands on your head
Or on the trigger of your gun?

Круто выйти из душного офиса на свежий воздух. Еще круче – выйти навсегда, зная, что не вернешься. Еще круче – с пачкой бабла в кармане, наконец-то выданного. А вспомнить глаза этого управделами, этого червяка в директорском кресле – так и вообще ничего больше не надо для счастья.

Скоро зима, люди одеваются все теплее, дыхание становится паром – неважно, куришь или не куришь. По Кохштрассе все эти клерки, журналисты, страховщики топали к метро. Навстречу прошла официанточка из нашей столовки, улыбнулась мне, а я ей. Если по-хорошему подумать, прощаться жалко именно с этими секретаршами, продавщицами, официантками – они здесь такие все опрятные, красивые, приветливые. В Израиле я совсем отвык от таких девчонок.

У метро остановился докурить. Посмотрел, как они там все шаркают по лестнице, поднимаются, спускаются, ждут поезда – и пошел на другую сторону – к стоянке такси. Будем жить как белые люди. Теперь могу – хоть каждый день. И пока таксист спрашивал, куда ехать, а я искал бумажку с адресом, я вдруг подумал – зайти еще раз к этой пропавшей русской. Вдруг объявилась? Я бы долг вернул, купил бы что-нибудь приятное, и вообще – просто завалились бы с ней в постель. С ней хорошо – ну, почти как с той, в Израиле… Короче, я назвал ее адрес.

* * *

Колл-центр, если кто не в курсе, – это такое место, куда вы звоните, если что-то не так. То есть вот вы купили билет на самолет «Дойче Люфттранспорт», а вам приходит на мейл сообщение, что рейс переносится на следующий день. И вы звоните по телефону, который указан у них на сайте, в полной уверенности, что попадете в офис авиакомпании. Но это не так, вы попадаете к нам, ребятам, которые умеют бронировать и перебронировать билеты и знают наизусть готовые фразы типа «Добро пожаловать в сервис-центр „Дойче Люфттранспортгруп“, меня зовут Арно Больдт» или «К сожалению, по соображениям безопасности ваш рейс отложен. Мы приносим свои извинения». Ну и вы, конечно, побухтите-побухтите и положите трубку, полетите в другой день – хотя рейс отменили просто потому, что на него продали недостаточно билетов, а гонять пустой самолет туда-сюда нерентабельно. И мы – это не «Дойче Люфттранспорт», а «Дойче Люфттранспорт» платит нам за то, что мы вас грамотно сливаем. Точнее, платит нашим хозяевам, братьям Фельдерманам, господину Надману и госпоже Луках…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=55308000&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Все знают, что с сегодняшнего дня мы вместе. Я слышу их. Они идут. Они идут забрать тебя. Они не найдут тебя. Никто не найдет тебя! Ты у меня (нем.).