Я была очень стеснительная девочка, сложно вступала во взрослую коммуникацию, плюс подростковые прыщи, щедро и хаотично заполонившие мое лицо, заставляли меня ходить, низко опустив голову.
Но картошки каждый день оставалось все меньше. И это заставляло меня стучать в палаточки на рынке и спрашивать:
– А вам не нужны помощники?
Когда картошек осталось чуть меньше двух сотен, я нашла тетю Клару. Она работала на Домодедовском рынке, торговала конфетами. Не самый ходовой, но веселый товар.
У тети Клары был роман с грузином, который торговал овощами на другом конце рынка.
Тетя Клара бегала на свидания, а меня оставляла дежурить вместо себя.
Платила конфетами и сезонными овощами от ухажера. В зарплату входило условие – хранить тайну. Если спрашивали про Клару, полагалось отвечать, что у нее крутит живот.
Клара обесценивала любовь до диареи, чтоб никто не догадался. Но рынок – это маленькая мафия, там ничего не скроешь, и, когда я на вопрос соседок отвечала про живот, все понимающе хмыкали и шутили, что живот ее болен гогиной (производное от ангины и Гоги).
Меня устраивало. Я сидела в теплой палаточке с обогревателем и делала уроки. С карамелькой за щекой. Домой приносила шоколад, зелень и иногда мясистые помидоры.
Сначала врала маме, что угостили.
Потом призналась.
Мама рыдала в голос: «Моя дочь – отличница, идет на красный диплом – на рынке! В грязи!»
– Почему в грязи? – защищала я чистоплотность тети Клары. – Там чисто и тепло.
Я проработала там сто картошек. Ой, то есть чуть меньше месяца. Потом мама нашла работу, а тетю Клару уволили за то, что она крутит хвостом, а конфеты не продает.
А еще мы с мамой поехали на дачу и рано посадили новую картошку. Потому что была ранняя весна.
А я еще, хоть и ненавижу возиться в земле, посадила грядочку с укропом.
Я очень благодарна тому опыту и мешку картошки.
Я так много поняла в свои пятнадцать.
Неопределенность пугает сильнее, чем голод.
Если я не могу изменить общую неопределенность, я могу создать прямо в ней островок определенности, например, посчитать свою картошку.
Картошка – это ресурс.
Плохая новость: он ограничен. Мешок, всего мешок.
Хорошая новость: он есть. Мешок! Целый мешок!
Можно учиться питаться меньше и реже – и растянуть свой мешок картошки на подольше.
А можно искать возможности дополнить мешок новой картошкой, превозмогая комплексы и обнаруживая в себе смелость, о которой раньше даже не подозревал.
Чем меньше картошки, тем ты смелее и находчивее. Тем яростнее ты решаешь проблемы, открывая себя для самого себя. Я и не подозревала, что я такая крутая, в относительной сытости это было неочевидно.
Когда совсем сложно, открывается второе дыхание и дополнительный ресурс. Я знаю это точно, я несколько раз проходила точку предельной паники и неподконтрольности ситуации.
Лучший в мире финансовый коуч – жареный петух.
И пустой мешок картошки.
И понимание, что ты можешь больше, чем кажется.
Двадцать лет прошло, а меня до сих пор успокаивает мысль о том, что внутри живет суперсила, просто ее нельзя использовать вхолостую.
Это как поливать грядку с укропом в дождь. Глупо же. И перелить можно. Лучше дождаться, когда земля засохнет – и полить благодарную почву. И наслаждаться тем, как воспрял укропчик.
А еще… Я ведь именно тогда научилась готовить. Стотыщмильонов блюд из картошки.
Вареная, жареная, тушеная, печеная, в мундире…
Потому что фишка в том, что назло любым обстоятельствам нужно уметь вкусно жить. Поджаристо, с маслицем сливочным, податливо обволакивающим шероховатую горячую картофелину, с укропчиком.
Кстати, тем летом был какой-то сильнейший ураган и катаклизм с заморозками летом. Мы боялись за урожай и за картошку. Но все обошлось.
И мой укроп выстоял и даже прическу не испортил. И был зелененький, веселый и лохматый, вопреки всем обстоятельствам.
Я, наверное, с тех пор по жизни и сама немножко укроп…
Бороться
Сева и Мила переехали жить из города в село. С детьми и пожитками.
Они с момента появления детей мечтали об этом шаге: им обоим казалось, что земля – это надежность и сила. Она всегда прокормит и спасет.
А еще – природный простор, не заставленный коробками новостроек: бегай – не хочу.
Сева, эмигрировав в деревню, сразу устроился работать на молочно-товарную ферму пастухом, хотя до этого всю жизнь ходил в море.
Из моряков в пастухи – карьерный рост кардинальный, но Сева искренне радовался таким долгожданным переменам.
Он по жизни был очень упрямым и целеустремленным человеком, с крутым нравом и неоспоримым лидерством в семье. Поставил цель – сделал, без всяких-яких.
Через неделю Сева привел в семью телочку. Ну, в смысле корову.
Корова в семье – это кормилица. Особенно в семье с тремя детьми.
Мила была очень рада. Дети – тем более. Нового «члена семьи» назвали неоригинально – Буренка.
Мила слышала от людей, что собаки обычно похожи на своих хозяев. Но не знала, что коров это тоже касается.
Буренка по характеру была вся в Севу: своенравная и целеустремленная.
А еще эта корова, видимо, решила, что она кошка и может гулять сама по себе. И гуляла.
Ее напрягали только окружающие люди, которые ничего не подозревали о ее кошачьем характере и решали за Буренку, куда ей нужно идти, например, вечно толкали в стадо.
Еще чего! Нашли дуру!
Буренка права свои отстаивала рьяно.
Дело в том, что стадо пасется на холмах, там, где растет полынь. Вы пробовали полынь на вкус? Горькая, кислая, острая. Тьфу! Ну, гадость же!
А коров заставляют это есть. Изверги!
Это притом, что рядом – колхозное поле люцерны, вкусной и сочной, которую почему-то есть нельзя.
Значит, наливной фиолетовый клевер нельзя, а полынь можно?
Это кто так решил? Привет ему!
Буренка сама в состоянии определить свой рацион.
Корова жевать полынь отказывалась категорически и ущемлять свое право на люцерну никому не позволяла: постоянно сбегала из стада.
Уж и гоняли ее, и свистели, и кричали, и грозили. Буренка плевала на правила, придуманные для других коров, и весело жила по своим.
Сева, сколько себя помнил, с момента появления коровы только и делал, что тащил ее в полынь. Сначала сам, один (приговаривая «Ядрёна-корова!»).
Потом с братьями («Ребят, подсобите!»). Потом с соседями, потом с вилами и мотыгами всем селом.
Шесть половозрелых вооруженных мужиков с трудом под конвоем доставляли эту своенравную корову туда, где ей место.
Буренка протестовала, отбивалась, сбегала. Сева понял, что за лидерство в семье еще придется побороться.
Но есть одна проблема: Сева – бывший моряк. Он ничего не знает про коров. И погуглить негде: нет в селе интернета, да и нигде еще нет – история случилась 30 лет назад.
Сева пошел к дедушке, живущему на краю деревни. Дедушка был сельский мудрец и эксперт по всем вопросам. Экспертность его была обусловлена опытом и возрастом.
– А что советовать-то тут? Обвяжи ей рога веревкой да тащи, как собаку. По-другому никак, – постановил дедушка.
Сева послушался.
На следующее утро все село наблюдало акробатический номер: как Буренка тащит Севу за собой как куль с картошкой. Для сюжета хорошо бы было красочно описать, как она раскручивает на веревке, привязанной к рогам, Севу, а тот летает по кругу и орет, а потом красиво отстыковывается и мастерски улетает в кусты смородины.
Но по факту был Сева, едущий по полю на голом животе, полет был непродолжительный, и смородина помятая тоже была.
«Ну, Сева! Мы думали, ты моряк, а ты, оказывается, еще и летчик!» – хохотало потом село.
Думаю, директор цирка Дю Солей просто не был знаком с Буренкой, а так он бы любые деньги и всю люцерну в мире отдал, чтобы сделать ее примой своего цирка.
Пока Сева со своим веревочным лассо выкарабкивался из кустов, потирая ушибленное бедро и приговаривая: «Ядрёна-корова!», Буренка гордо ушла в люцерну. Чтобы эти наивные люди знали, кто тут главный, и не думали, что ограничить свободу коровы-оппозиционера так легко.
Дальше ситуация стала усугубляться. Случилось страшное. Страшно милое, точнее.
Буренка влюбилась.
И не в кого-нибудь, а в корову Севиного начальника.
Буренка секла в вопросах субординации и выбирала лучшие, высокодойные объекты для любви, игнорируя простолюдинов (простокоровов?).
Притом что сама Буренка каждый день давала в нежные руки Милы ровно три литра молока и ни грамма больше, вокруг существовали более эффективные, удивительные коровы-стахановцы, которые могли за сутки дать от двадцати до тридцати литров молока.
Вот такую и выбрала себе Буренка в качестве объекта любви.
Высокодойную пятнистую сговорчивую красавицу звали Лидочка.
У Лидочки было огромное вымя и рыжее сердечко на боку.
Влюбленные спалились очень тривиально. Лидочка вдруг стала приходить домой пустая, хотя обычно приносила в вымени десятки литров молока.
Начальник Севы, хозяин Лидочки, недоумевал: кто ворует молоко?
На каком этапе? Как найти и обезвредить молочного маньяка?
Начальника звали Василий Петрович, но в душе он был настоящий Шерлок и, не обделенный навыками дедукции и слежки, быстро вычислил схему преступления.
Шерлок Петрович пришел однажды к Севе и говорит:
– Тут такое дело: твоя Буренка сосет мою Лидку. И та домой пустая приходит.
– Не может быть! Что это за коровий беспредел? – не поверил Сева сказанному на слух. И завтра же убедился в этом на глаз.
Ах, Буренка, вот ведь гулящая корова какая! Развратница!
Из забавного: Шерлок (ну уж будем так его звать, чтоб не запутаться) был на десять лет моложе Севы, хотя по субординации – начальник, и, приходя к Севе домой по такому деликатному вопросу, как опустошенное вымя коровы, всегда так краснел и смущался, что неловкость выплескивалась за пределы их двустороннего диалога. И в итоге все вокруг: и Шерлок, и Сева, и Мила, и дети ходили красные и смущенные, будто свеклой перемазанные.
С влюбленными коровами следовало что-то решать. Быстро и четко.
Дедушка с окраины деревни, чья экспертность с момента эпизода с веревкой и рогами сильно пошатнулась, был, тем не менее, щедр на новые советы.
Он предлагал вымазать вымя Лидочки перцем – не помогло.
Горчицей – не помогло. Мылом – не помогло.
