Андрей Шляхов "Доктор Данилов в ковидной больнице"

Доктор Данилов в ковидной больнице
Андрей Левонович Шляхов

Доктор Данилов
Когда коронавирусная пандемия докатилась до Москвы, доктор Данилов стал заведовать реанимационным отделением в 88-ой московской больнице, перепрофилированной на лечение ковидной инфекции.

Разумеется, без приключений не обошлось – у Данилова по-другому и не бывает.

Как обычно, в этой книге два главных героя – доктор Данилов и учреждение, в котором он работает. Не вставая с любимого дивана и не испытывая никаких неудобств, вы узнаете о ковидной больнице все, что хотели знать, но боялись спрашивать.

Данилов с нами!

Коронавирус не пройдет!

Андрей Шляхов

Доктор Данилов в ковидной больнице

«Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?»

    А. С. Пушкин, «Пир во время чумы»

«Даже мелкая букашка может погубить благородного мужа, если правильно выберет время и способ»

    Конфуций, из неопубликованного наследия

Ясное дело – все события вымышлены, все совпадения случайны, а за их количество автор никакой ответственности не несет и нести не может.

Глава первая

Главное, чтобы костюмчик сидел

– Держите шапочку, Владимир Александрович… Вы хоть поспать-то смогли?

– Ну, вроде того, урвал пару часиков.

– В кабинете нельзя отдыхать, покою не будет. Надо домой, то есть – в гостиницу… Вот респиратор… Даже если через несколько часов сюда, все равно нужно выспаться в спокойной обстановке…

«Ага, в спокойной, – усмехнулся Данилов, прилаживая респиратор на лице. – С такой-то слышимостью выспаться можно только с затычками в ушах, а заведующий реанимационным отделением себе такой роскоши позволить не может, потому что ему в любой момент могут позвонить из отделения».

Сосед справа храпел как беременный слон (выражение из арсенала Полянского, лучшего друга и одного из лучшего диетологов Москвы). Слева и ночью, и днем, это уж как график совпадал, кипели поистине африканские страсти. Данилов дожил до седых волос, многое повидал, но наивно считал, что столь яркая физическая любовь, с такими воплями, стонами и рычаниями, бывает только в порнографических фильмах. Оказалось, что жизнь похлеще любого фильма. И ведь не скажешь же: «эй вы там, давайте потише», и в стенку не постучишь, ведь люди шумят по весьма уважительной причине. Вот уж действительно – не было счастья, да несчастье помогло. Раньше двум врачам восемьдесят восьмой клинической больницы, у которых «кочегарился» служебный роман, приходилось встречаться урывками, потому что у обоих семьи, а сейчас всех бойцов ковидного фронта расселили по гостиницам, чтобы они домой заразу не таскали, в результате чего стало возможным все свободное время проводить вместе, не опасаясь каких-либо осложнений. Медовый месяц, можно сказать, у людей. Только вот хрен заснешь под такое. К храпу еще можно как-то приспособиться, потому что он ритмичный и при определенном настрое даже убаюкивает, а к любовной «серенаде» – никак. Да и мысли определенного свойства в голову лезут под эту «серенаду», жену уже три недели не видел.

– Заодно и прогуляться надо, свежим воздухом подышать… Респиратор в порядке? Тогда надевайте перчаточки…

– Вы, Елена Борисовна, в детском саду никогда не работали?

– Работала, довольно долго. Только не в детском саду, а в психоневрологическом интернате. А почему вы спросили?

– Вы все действия проговариваете, так, обычно, делают те, кто с детьми работает.

– Если вам мешает, Владимир Александрович…

– Нисколько не мешает. Я просто проверил свое предположение. У меня мама тоже так делала, она педагогом была.

– Тогда держите костюмчик…

«Главное, чтобы костюмчик сидел», всплыло вдруг из глубин памяти. Фразу Данилов помнил, а вот откуда она – нет. Что это? Переутомление или начинающаяся деменция? «А вот тебе!» – Данилов мысленно показал деменции кукиш и вспомнил Шерлока Холмса, который принципиально запоминал только то, что нужно для дела.

– Я вот никак понять не могу, – рассуждала Елена Борисовна, – если вирус через кожу не проникает, то зачем вас этим обмундированием мучают? Почему нельзя в робе работать, при очках и респираторе?

– Тогда бы с нас кожа бы слезла, – Данилов мало что ненавидел сильнее, чем защитные комбинезоны, но понимал, что без них не обойтись. – Так мы на выходе костюмы антисептиком обрабатываем, а то бы пришлось им мыться. Ходили бы все в экземе…

Всех выходящих из «красной зоны», где коронавирусы властвовали безраздельно, первым делом опрыскивали антисептиком, запах которого вызывал у Данилова стойкие ассоциации с запахом жидкости для омывателя стекла. Антисептику полагалось содержать не менее семидесяти процентов спирта, а спирт сушит кожу, так что лучше все же работать в костюмах, чем без них. И вообще все познается в сравнении. Когда становилось невмоготу, Данилов вспоминал трехкилометровый кросс, который он пробежал во время институтских военных сборов в общевойсковом защитном комплекте. Июль, жара, на тебе кроме формы надет тяжеленный плащ из прорезиненной ткани, на голове противогаз, на ногах чулки поверх сапог, на руках – перчатки, на шее автомат… И бегом, на время, по пересеченной местности. Вот это был настоящий ад, по литру пота после кросса из каждого сапога выливали, а сейчас… Сейчас, по крайней мере, потеть приходится меньше, да и присесть иногда получается.

– А сейчас все в опрелостях ходят, особенно те, кто памперсы носит, – Елена Борисовна вела себя, как портной во время примерки – и подаст, и надеть поможет, и одернет, и завязочки завяжет, а после отступит на шаг и полюбуется тем, как ладно «костюмчик» сидит. – Это же ужас – под комбинезон еще и памперс!

Памперсы в красной зоне или просто – Зоне, носили многие. А что делать, если во время шестичасовой смены костюм снимать нельзя и выходить из зоны тоже нельзя? Страдали, конечно. Многие не могли приучиться делать «это» в памперс в здравом уме и трезвой памяти. «Идиоты! – смеялась безбашенная доктор Мальцева. – Вы лучше подумайте о том, как отвыкать станете. Засрете и зассыте всю больницу!». «Мы не доживем до того, чтобы отвыкать», отвечал на это доцент Стахович, подразумевая, что пандемия – это почти навсегда.

Если есть какие-то запреты или ограничения, то без глупых шуток не обойдется. Доктору Пак в столовой во время обеденного перерыва кто-то подлил в кофе мочегонного. Памперсов Пак не носит, потому что этот девайс совершенно не увязывается с образом роковой красавицы. Пришлось ей выбыть из строя на целую смену, о чем старшая сестра Гайнулина тут же доложила главному, через голову заведующего отделением. Ход мыслей Гайнулиной Данилову был ясен. Заведующий – временный, на ковидный период, а она – постоянный сотрудник, так что ей за порядком и следить. В принципе – логично, но все равно субординацию нарушать нельзя, так Данилов старшей сестре и объяснил. А Пак «отмазал» от выговора, на которые так щедра местная администрация, всячески пытающаяся сэкономить на выплатах, премиях, надбавках и вообще на чем только можно. Объяснил ситуацию, пообещал найти шутника и вообще «усилить контроль». Дура Пак с какого-то перепугу объяснила это заступничество романтическими чувствами, которые якобы испытывает к ней заведующий отделением, и теперь просто проходу не дает. Хорошо еще, что живет она в другой гостинице, а то ведь… Ой!

Сам Данилов памперсов не носил, а старался перед сменами меньше пить. Ну и вообще работа на «скорой» быстро вырабатывает в человеке сверхтерпеливость, которая сохраняется на всю жизнь.

– Черт! – петелька, которую нужно надевать на средний палец для фиксации рукава, держалась, что называется, «на соплях» и оторвалась сразу же после того, как Данилов за нее потянул.

– Ой-ой-ой! – всполошилась Елена Борисовна. – Снимайте этот костюмчик, Владимир Александрович, я вам сейчас другой дам. Прошу прощения, в первый раз вижу такое. Впредь буду проверять.

– Не надо мне другого, – отказался Данилов, – невелика беда и вообще, переодеваться плохая примета. Вы же верхние перчатки скотчем приматываете к рукаву, такая фиксация куда надежнее, чем этот шнурок.

Вообще-то верхние перчатки на самом деле были средними. В «красной зоне» полагалось работать в трех парах перчаток. Третья, верхняя, пара менялась после каждого пациента, а вторая приматывалась к рукавам комбинезона малярным скотчем, чтобы вирусы не пролезли под перчатки. Точно так же крепились к штанинам бахилы. Короче говоря, надевание и снятие рабочей одежды из простой процедуры превратилось в сложный ритуал, в котором нельзя было обойтись без ассистента, который не только помогал облачаться и разоблачаться, но и следил, чтобы все было сделано правильным образом, чтобы не оставалось ни одной лазейки, в которую мог бы проникнуть подлый коронавирус.

Как и положено, ритуал проводился не абы где, а в особых шлюзах – входном и выходном, которые доктор Мальцева, в зависимости от настроения, называла «вратами ада» или «вратами вечности». Поначалу бережливый главный врач попробовал привлечь в ассистенты волонтеров, но очень скоро от этой идеи пришлось отказаться, потому что волонтеры попадались какие-то ненадежные – постоянно опаздывали, или даже прогуливали свои смены, а то вообще исчезали с концами. Главной медсестре Цыпышевой ежедневно приходилось решать сложнейшую задачу под названием «кем заткнуть дыру на шлюзе?». Одно дело – выделить сотрудников дежурить по графику, в организованном порядке, и совсем другое – срочно снимать человека с одного поста и ставить на другой. Дыра на шлюзе затыкается, но возникает новая дыра в том месте, откуда была взята «затычка»… Короче говоря, тот еще ребус, очень нервный.

После того, как главная медсестра устроила в кабинете главного истерику со слезами и разрыванием халата на своей необъятной груди, главный согласился, что на таком ответственном посту лучше использовать штатных сотрудников, причем не абы кого, а самых ответственных, самых надежных. Правда, и женщинам, и мужчинам теперь помогали одеваться и раздеваться женщины, поскольку медбратьев в больнице было раз-два и обчелся, причем работали они на самых ответственных участках – в «приемнике» да в реанимации. Ничего страшного, медики на это вообще просто смотрят, да и голым перед «одевальщицами» и «раздевальщицами» никто не расхаживал, только в хлопчатобумажной форме.

– А теперь бибики, – этим смешным словом Елена Борисовна называла защитные очки.

Данилов взял очки, по привычке дохнул на пластик, проверяя обработан ли он средством против запотевания. Елена Борисовна так же привычно сощурила глаза – ну разве же я не проверю?

Оставалось последнее па Мерлезонского балета и можно топать в Зону. Елена Борисовна достала из кармана маркер, чтобы написать на спине Данилова его имя, фамилию и должность. Иначе же друг друга не опознать, в очках и респираторе все на одно лицо. Доктор Пак в придачу к надписи носила спереди свою фотографию формата «а-четыре», распечатанную на цветном принтере и вставленную в пластиковый файл. В ее шкафчике хранилась стопка таких фотографий, потому что на выходе фотография отправлялась на утилизацию вместе с костюмом. «Я хочу, чтобы пациенты видели во мне человека», говорила Пак. Злые языки утверждали, что она не хочет упускать ни одного шанса на перспективное в смысле брака знакомство. Сегодня – пациент, завтра – муж, пуркуа не па?

Не успел маркер коснуться спины, как дверь распахнулась и в шлюз ворвалась старшая медсестра первого реанимационного отделения Гайнулина. Эта суперэнергичная женщина не входила, а именно что врывалась, говорила громко, двигалась быстро и обожала делать замечания окружающим, вплоть до заместителей главного врача. Исключение делалось только для главного и главной медсестры.

– Вот вы, Владимир Александрович, снова мобильник в кабинете оставили, а мне за вами бегать! – в карих глазах Гайнулиной было столько укоризны, будто она бежала к заведующему из соседнего корпуса, а не из расположенной по соседству комнаты сестры-хозяйки, в которой пересчитывала чистые бельевые комплекты.

– Вам, Альбина Раисовна, пора бы уже привыкнуть к тому, что я не беру телефон в Зону, – сухо сказал Данилов. – Подсказки в интернете я смотреть не собираюсь, посторонние разговоры вести тоже, а по работе можно по внутренней линии спокойно поговорить…

«Да и не каждому аппарату соседство с мобильником на пользу», добавил он про себя.

Мобильники в Зону вносились в водонепроницаемых чехлах, потому что на выходе их полагалось обрабатывать антисептиком, по сути дела – поливать им. Чехлы существенно затрудняли пользование телефонами, тыкать в экран приходилось с большей силой. Доктор Мальцева однажды ткнула так, что экран треснул. С диким воплем мобильный был брошен на пол и растоптан вдребезги. Нервная женщина, или, если точнее – буйная психопатка. В обычной ситуации Данилов такую к пациентам на километр бы не подпустил, но сейчас, когда на передовую шлют всех подряд, от студентов до профессоров и каждая пара рук на счету, отказаться от нервного реаниматолога невозможно. Тем более, что со своей работой Мальцева справляется хорошо, к пациентам относится очень трепетно. Да и жаль ее, чисто по-человечески. Она же не всегда была такой, а «двинулась шарнирами» после того, как отравилась грибами и четверо суток пролежала в коме. Здесь же, в родном отделении. «А ведь такой хороший человек был, – сетовала Гайнулина после каждой выходки Мальцевой. – Тихая, вежливая, добрая, слова плохого от нее никто никогда не слышал…». Сейчас же с Мальцевой даже главный врач остерегается связываться, понимает, что любой контакт может закончиться большим репутационным ущербом. Смолчал даже тогда, когда она во время утренней конференции на весь зал удивилась: «Вот интересно каким м…ком надо быть, чтобы по инфекционной больнице с бородой расхаживать?». Главный сделал вид, что сказанное к нему не относится, хотя из всех присутствующих мужчин только он был с бородой, а на следующий день явился на работу гладко выбритым. Мальцева, конечно, права, потому что бороду под маску полностью не спрячешь и мыть-обрабатывать постоянно не станешь, но форму выражения своих мыслей выбирать надо, да и место тоже.

Почему главный врач так держался за свою бороду, Данилов понял после того, как увидел его без бороды – выражение лица из солидно-решительного стало каким-то мягким, женственным, совершенно не начальственным. Подбородок нисколько не волевой, да еще и с ямочкой, нижняя губа выпячена в стиле «ой, сейчас наш малыш расплачется». Правда, самого главного никто никогда плачущим не видел, а вот подчиненных он запросто мог довести до слез.

– Давайте не будем терять время на пустые разговоры, Владимир Александрович! – нахмурилась Гайнулина. – Раздевайтесь. Вас Валерий Николаевич ждет. Срочно!

– Что случилось?! – опешил Данилов. – Пожар? Или какой-то козел снова больницу заминировал? И почему мне во время пятиминутки ничего не сказали?

Вопросы были глупыми и вырвались они машинально, из-за удивления. Ясное дело, что при пожаре или сообщении о заложенной бомбе события разворачивались бы иначе. Да и Гайнулина начала бы с самой важной новости. Что же касается утренней административной видеоконференции, которую Данилов привычно называл «пятиминуткой», то ее сегодня проводила заместитель по медицинской работе, а не главный врач.

– Нет, насколько я поняла, вопрос касается вас лично. И еще я поняла, что Валерий Николаевич сильно рассержен.

«Трианон вывесил очередное дацзыбао», обреченно подумал Данилов, добавив к этой мысли несколько нецензурных слов.

Некий сотрудник больницы, скрывавшийся под псевдонимом Юлиан Трианонов, публиковал на своей странице в Фейсбуке репортажи о жизни восемьдесят восьмой клинической больницы, в том числе и о борьбе с короновирусной инфекцией. Репортажи были живыми, что называется «с огоньком» и содержали много инсайдерской информации. Трианонов откровенно писал о всех косяках и недочетах, смело критиковал начальство всех уровней, но при этом не выходил за рамки дозволенного. Сведений, перечисленных в обязательстве о неразглашении служебной информации, которое приказали подписать всем сотрудникам в самом начале борьбы с коронавирусом, Трианонов не указывал и ничьих фамилий не называл, только должности. Все персонажи у него фигурировали под прозвищами, весьма, надо сказать, меткими. Данилов сразу же узнал себя в Железном Дровосеке и оценил руку мастера, точнее – глаз и язык. Он действительно был на работе Железным Дровосеком, неутомимым, правильным и лишенным эмоций.

Данилову повезло – прозвище ему досталось необидное. Роковую женщину доктора Пак Трианонов назвал Мадам Грицацуевой, корпулентную главную медсестру Анну Геннадьевну – Тетей-Ледокол, а главного врача – Минотавром. Так и писал: «и повели его на расправу к Минотавру» или «и вызвал его Минотавр, чтобы сожрать живьем». Тоже метко. Главный врач имел могучую стать, а когда гневался, то мог издавать звуки, похожие на рычание. Ну чем не Минотавр?

Все узнавали себя сразу, а директор Департамента здравоохранения без труда узнал в «Больнице Два Кренделька» восемьдесят восьмую больницу. Или ему объяснил кто-то знакомый с народными названиями бочонков в русском лото, что восемьдесят восемь – это «крендельки» или «два кренделька», они же «матрешки», они же «снеговики». В департаменте репортажи Трианонова читали и делали выводы, не очень-то благоприятные для главного врача. Вдобавок главному сильно не нравилось прозвище «Минотавр» и то, в каком свете его выставлял Трианонов. К гневу примешивалась и зависть. Подлый Трианонов имел в Фейсбуке впятеро больше подписчиков, чем главный врач, который от своего имени рассказывал в Фейсбуке о том же – как работает в сложных условиях возглавляемое им учреждение. Но рассказывал официально, то есть – сухо и неинтересно. А опусы Юлиана Трианонова хотелось читать и перечитывать, настолько хорошо они были написаны. Ну и вообще, все скандально-инсайдерское привлекает больше, чем официальное.

Себя «эта подлая мразь» (выражение главного врача) никак не называла, только «я» да «мне», и вообще строила свои репортажи таким образом, что нельзя было определить ничего – ни должности, ни места работы, ни прочей конкретики. Трианонов описывал то, что происходило по всей больнице, причем так, словно работал всюду.

Главный был уверен, что Трианонов работает врачом, но Данилов не исключал и того, что кто-то из медсестер или, к примеру, сотрудниц бухгалтерии, решил уйти из медицины в большую литературу и зарабатывает таким образом популярность. Сотрудники же общаются друг с другом, обмениваются информацией, да и на конференциях, реальных и виртуальных, все мало-мало выдающееся обсуждается. Все всё про всех знают.

Главный врач дошел до того, что несколько вечеров подряд просиживал в своем кабинете над историями болезни, пытаясь опознать Трианонова по сходству стиля. Бесполезная затея – у врачебных дневников и описаний стиль единый, казенно-шаблонный, один на всех. Состояние стабильное, кожные покровы бледные, частота дыхательных движений… и так далее. Пушкин, Толстой и Достоевский никак бы не проявили свою творческую индивидуальность в медицинской документации.

Данилов, на месте главного, поступил бы иначе – выделил бы из общей массы хороших рассказчиков, людей с хорошо подвешенным языком, и присмотрелся бы к каждому. Так бы было результативнее. Данилов любил решать логические загадки, он и медицину полюбил за ее загадочность, но сейчас, когда приходилось жить в режиме «отработал – упал, встал – начал работать» ему было не до логических упражнений. С пациентами так надумаешься – болезнь же новая, неизученная, «сюрпризная», как выражается Мальцева – что после работы хочется читать Чейза или смотреть индийские фильмы, на что другое интеллектуальных усилий не хватает. Кстати, в Мальцевой Данилов был уверен на сто пятьдесят процентов – не она. Если бы Мальцева начала описывать больничную жизнь, то в этом описании цензурными были бы только предлоги.

Главный попробовал обратиться в компетентные органы, но там ему дали от ворот поворот. Распространения заведомо ложной информации об опасных для жизни и здоровья населения обстоятельствах нет? Нет. Клеветы нет? Нет. Разглашения врачебной и служебной тайны нет? Читайте и наслаждайтесь, а у нас своих дел по гланды.

Трианонов публиковал опусы трижды в неделю и после каждой публикации главный требовал от заведующих отделениями «прекратить наконец-то это безобразие». А как прекратить? К гадалке обратиться? Так вроде бы все магические салоны на время карантина закрыты.

– Передайте Валерию Николаевичу, что я зайду к нему во время обеденного перерыва или вечером, – сказал Данилов. – Сейчас не могу, пациентами заниматься надо. Если что-то срочное, то мы можем обсудить это по телефону.

– С главным врачом так нельзя, – Гайнулина посмотрела на Данилова так, будто он сделал что-то крайне неприличное. – Когда он зовет срочно, то нужно идти срочно.

– Извините, Альбина Раисовна, но там у меня пациенты, за которых я отвечаю, – металлическим голосом ответил Железный Дровосек. – Елена Борисовна, подпишите меня пожалуйста, не будем время терять.

Гайнулина пожала плечами – тебе жить, начальник – и ушла.

– Напрасно вы так, Владимир Александрович, – мягко пожурила Елена Борисовна, – он теперь вам жить спокойно не даст. В отделении Дерун и Макаровская, на них вполне можно положиться.

– Я не люблю спокойную жизнь, – ответил Данилов. – Любил бы – пошел бы в статистики.

Сказал машинально, без задней мысли, а получилась заочная шпилька в адрес главного врача. Заочные шпильки были совершенно не в характере Данилова, так что он даже немного смутился. Но ободряющий хлопок по спине (так добрая Елена Борисовна «на счастье» благословляла всех после подписания защитного комбинезона) прогнал прочь все мысли, кроме тех, что напрямую касались работы.

* * *

Юлиан Трианонов

** апреля 2020 года.

Для начала, кукусики мои, у меня для вас задачка. Представим, что вы врач и у вас есть три пары перчаток, а пациентов, которых нужно осмотреть – четверо. Сможете ли вы осмотреть всех четверых без риска заразить себя и кого-нибудь из пациентов? Думайте, думайте, а пока что вот вам свежие новости из Больницы Два Кренделька.

«Кому война, а кому мать родная» – знакомо ли вам это выражение?

Знакомясь со статистикой и всячески при этом ужасаясь, имейте в уме следующее – за каждого выявленного больного с коронавирусом, больница получает хорошие деньги, толика от которых перепадает врачам. А реанимационная койка, если кто не в курсе, стоит много дороже обычной, что вполне естественно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что наш уважаемый Минотавр вознамерился переделать в реанимационное отделение (четвертое по счету!) пустующий операционный блок. Это же выгодно, а все, что выгодно – полезно.

Однако, как говорят в Одессе: «бордель – это не только койки, но и девочки». Расставить в оперблоке койки и оборудование – это половина дела, нужно же еще и персонал обеспечить. А где его взять, если у нас и так незаткнутых дыр куча? Но для гениев нет неразрешимых задач! (Потому-то они и гении, а мы с вами, кукусики мои, можем только восхищаться и аплодировать). «Зачем в смене нужно несколько реаниматологов? – спросил Минотавр. – Вполне достаточно одного, которого станет подстраховывать заведующий отделением. Недаром же у человека одна голова и две руки. Один опытный реаниматолог может спокойно руководить компашкой приданных ему врачей, давать им указания и контролировать их исполнение. Учитесь у доктора Хауса, господа. В конце концов, отдельные гении в одиночку стационарами руководят – и ничего!».