– Здравствуйте!
Плетнев кивнул и встал. Что за паломничество к нему сегодня?!
– Вы ведь из города только что, да?
Плетнев опять кивнул, рассматривая ее. У нее были длинные волосы, которые его теща назвала бы неухоженными, просто какая-то грива, копна странного цвета, который его теща назвала бы неопределенным – то ли золотистые, то ли рыжие. И еще у нее были глаза.
М-да. Глаза. У нее глаза. Дальше что?..
– А у вас есть молоко?
Плетнев чуть не сел обратно на плитку.
– У нас закончилось, а привезут только послезавтра! Вы ведь наверняка из города захватили?
– Молоко? – недоверчиво переспросил Плетнев. Девица кивнула. – Ну, пойдемте, посмотрим.
Он вошел в дом, распахнул холодильник и посмотрел.
Наверняка секретарша, занимавшаяся отправкой припасов, не забыла про молоко. Или забыла? Вполне могла забыть, ибо Алексей Александрович никогда не пил никакого молока!
Сроду, как здесь говорят.
Штабель бутылок обнаружился на нижней полке. Плетнев вытащил одну и вышел на террасу. Девица за ним не пошла, так и маялась на улице.
– Такое подойдет?
– Конечно, спасибо вам большое! Я сейчас налью…
Тут он сообразил, что кружку она принесла неспроста, и сказал, чтобы она забирала всю бутылку.
Алексей Александрович был щедрым человеком, да и, в конце концов, для соседей ничего не жалко!..
– Мы вернем! Вы нас очень выручили! Просто здесь магазинов никаких нет, а в город ехать из-за молока глупо.
Он опять кивнул на манер холеного жеребца Алмаза.
– Спасибо! – бодро повторила девица и пошла было к калитке, но вдруг остановилась.
– Вы плитку чистите, да?
– Да, – сказал Плетнев с вызовом. – А что такое?!
Он был уверен, что она сейчас будет учить его, как именно следует чистить плитку.
…Наш Алешенька ничего не умеет делать руками, совсем ничего!..
– У Николая Степановича такая специальная штука есть, называется мини-мойка. Ею гораздо удобнее, я точно знаю! Я сто раз чистила! Хотите, покажу?
Девица пристроила бутылку и кружку под стену, в тенек, и быстро пошла куда-то к дальней стороне участка, старательно обходя набросанные Плетневым кучи травы – знамение его новой жизни.
Сильно и привычно потянув, она открыла дверь большого серого сарая, сложенного из кругляка, как в северных русских деревнях, канула внутрь, в пыльный полумрак, пронизанный наискосок солнечными лучами, и выволокла оттуда какую-то штуку, похожую на большой пылесос.
– Ну вот! – и она показала на штуку. – Там еще шланг и переноска такая здоровая, резиновая, тащите ее сюда!
Плетнев полез в сарай, девица посторонилась, заправляя за уши свои необыкновенные волосы – на солнце они горели, переливались, и смотреть на них без темных очков было трудновато, – и на широченном верстаке нашел переноску. Шланг, скрученный в кольцо и похожий на чучело удава, обнаружился на стене.
– Значит, электричество здесь, а вода вон там. Это сюда, а вот эту штуку туда. У Николая Степановича все очень удобно устроено! Он и нам так уличную проводку сделал, что мы не нарадуемся. Ну, вот и все. Теперь нажимаем вот здесь…
Штука, похожая на пылесос, издала странный ноющий звук, и Плетневу показалось, что она сейчас взорвется. Он даже шаг назад сделал.
– Так и должно быть! – прокричала девица, перекрывая вой. – Все правильно! Сейчас вода пойдет!
И пошла!.. Из длинной ручки, похожей на трость от зонтика, которую девица держала далеко от себя, вдруг вылетела тоненькая струйка сверкающих капель, почему-то напомнившая Плетневу бриллианты на тещиной шее, потом ручка дернулась, как будто напряглась, и вода забила сильной и ровной струей. Вокруг этого жесткого водяного прута сразу образовалось облако мелких брызг, и в эти брызги моментально впрыгнула радуга!
Впрыгнула и повисла.
Плетнев не мог оторвать от нее глаз.
– Смотрите! – Девица направила струю на плитку. Она искренне радовалась непонятно чему. – Только очень осторожно, руки не подставляйте, давление ужасное, пальцы оторвет!
Там, где водяной прут касался плитки, в разные стороны веером разлетались комья выбитого мха и травы, и плитка становилась розовой, чистой, мокрой!
– Это очень веселая работа! – кричала между тем девица, продвигаясь со своим аппаратом. – Я ее больше всего люблю!
Плетневу ужасно захотелось самому водить шлангом, и чтобы брызги летели, и радуга кувыркалась в них, и ему казалось, что это на самом деле очень весело!..
И тут все закончилось.
Девица нагнулась, нажала кнопку, аппарат засипел и затих.
– Ну, так же интереснее, правда?
У нее было абсолютно счастливое лицо, как будто она только что выиграла в лотерею виллу на озере Комо.
– Правда.
– И быстрее.
– Быстрее.
– Только лучше разуться, тут берегись, не берегись, все равно все ноги зальешь! Видите?
Плетнев посмотрел на ее ноги. Они на самом деле были мокрыми.
– Николай Степанович эту мини-мойку года два назад купил и был очень доволен! Он и нам ее одалживал.
Должно быть, подумал Плетнев, купил я. Крышу-то ведь тоже покрыл я! Впрочем, меня никогда не интересовало, кто именно и что именно покупает в этот дом. Как и во все остальные мои дома. Для этого есть «специально обученные люди», целый штат.
– А мы все отчистили, даже дедушкин самовар! Мама все охала, что самовар может испортиться, а я взяла и отчистила! И он не испортился, а улучшился и теперь сияет натуральным самоварным золотом! – добавила она хвастливо и вдруг спросила, сделав серьезное лицо: – Как ваша голова?
– Моя голова? – не понял Плетнев.
– Ну да! Мы же вас ударили так ужасно! Слушайте, вы нас извините, пожалуйста, – начала было она и замолчала, как будто сама себе заткнула рот.
– Вы кто? – грубо спросил Плетнев, который на самом деле ничего не понял. – Старухи ваши родственницы, что ли?..
Девица захохотала так радостно, словно Плетнев сказал ей невесть какой комплимент. Или преподнес в подарок виллу на озере Комо.
– Старуха – это и есть я, – объявила она и опять захохотала. – Ну, то есть одна из них. А другая моя мама! Та, что вас стукнула. А я вам таблетку приносила и воды запить!
– Позвольте, но вы же…
– Да ничего не мы же!.. Мы просто пытались выкурить ос! У нас на участке осиное гнездо, очень страшное! Николай Степанович обещал помочь, да так и не собрался! Пришлось самим. Мама все беспокоится, что они нас покусают! Она всего боится.
– Я знаю, – пробормотал Плетнев. – Особенно медведей и гадюк.
– И еще ос! Мы с мамой собирали малину, потом стало так жарко, даже осы затаились. Мы решили, что самое время из выкурить. Мы надели телогрейки, штаны ватные, накомарники, рукавицы брезентовые и стали брызгать, но мне кажется, ничего мы не выкурили, только распугали, потому что они в гнездо как лезли, так и лезут. А после того, как мы вас… оглушили, выкуривать ос было очень глупо, мы сначала переживали, а потом полночи хохотали. Не над вами, конечно, а потому, что мы такие идиотки…
– Как вас зовут? – перебил Плетнев.
– Нэлли, – сказала девица. – Нэлли Лордкипанидзе. По-моему, ужасное имя, да?
Плетнев не знал, ужасное оно или нет.
– А мою маму зовут Нателла Георгиевна, а вас Алексей, я помню. Я маме потом сказала, что, если бы вы не оказались абсолютно вменяемым человеком, плохо бы нам пришлось!
– Каким?! – поразился Алексей Александрович, но она не стала повторять.
– Так что спасибо вам большое! И за молоко тоже!
Она пошла по дорожке, прихватила из тенька бутылку с кружкой, обернулась и махнула ему рукой.
– Если мне удастся уговорить маму и она испечет пироги, я вам принесу! Как всякая порядочная грузинка, моя мама готовит так, что можно умереть! Только ленится всегда! Но ради вас, Алексей, она пойдет на все! – И девица поклонилась так низко, что ее необыкновенные волосы коснулись травы.
Это было очень красиво – золотое на зеленом. Он даже какое-то время думал о том, как это красиво.
Плетнев вычистил все дорожки, каменный фундамент террасы, а заодно еще и крыльцо.
Все теперь стало влажным, блестящим, как будто новым, и Плетнев был очень горд собой и началом новой жизни.
Полвечера он трусливо прятался в доме от Валюшки, которая взывала к нему из-за забора, приглашая на мясо, которое «Витюшка от так жарит!», поужинал какой-то диетической ерундой из пакетов и банок, тоскливо думая о том, что его французский доктор остался бы доволен, вытащил книжку из «Библиотеки военных приключений», пристроился было читать на своем диване, но тут его так сладко и неудержимо потянуло в сон, что он уснул щекой на «военных приключениях», как бывало только в детстве, когда он засыпал за уроками.
Под утро ему приснились изумруды, небывалые, невиданные, что-то зеленое и золотое, и это было очень красиво. Потом прибежали собаки, утащили изумруды, оглядываясь и скалясь, стали закапывать в снег, и он их пытался прогнать, хотя было страшно. Они отбегали, садились в отдалении и выли, а потом оказалось, что это не собаки, а волки, и нужно бежать, а он не может пошевелить ни рукой, ни ногой.
Плетнев вскочил, свалив на пол «военные приключения», сел, тараща глаза, и тут услышал вой, тот самый, из сна. Волосы у него на голове, кажется, встали дыбом.
– У-у-у! – на одной ноте выла то ли женщина, то ли собака, то ли волк. – Спаси-и-ите!..
– Да ну их совсем! – сердито сказал Витюшка, кинул в рот сигарету и переложил в другую руку топор. – Одурели бабы!
– Я думала, сердце лопнет, – поддержала его Валюшка и положила руку себе на бюст, где, по ее мнению, было сердце. – Пошли, Витюш, тут без нас народу хватит.
– Что случилось, я не понял?! – спросил Плетнев.
Витюшка махнул рукой.
– Хрен их разберет, баб этих. А ты бы штаны застегнул, Алексей, поберег бы хозяйство от посторонних глаз.
Валюшка захихикала, а Плетнев покраснел – ей-богу! – отвернулся и торопливо застегнул «болты» на джинсах. Хорошо хоть голый не выскочил!
Как все странно, пронеслось в голове, когда он просовывал в петлю последний «болт». Кажется, я стал жить по деревенским законам – если на улице шум, нужно немедленно мчаться и выяснять, в чем дело. Мало ли какая беда приключилась. Скоро буду держать под кроватью топор. А что тут такого?.. Так все живут.
И еще мне кажется, что я жил так всегда.
– Из-за чего такой крик?
– Вон, поди спроси их!
– Кого?!
– «Газпром», кого, кого! Это ихняя мать голосила! Я на двор к ним вбежал, думал, убивают, а никто там никого не убивает, а пропало у них чего-то, я даже не стал спрашивать, что!.. Плюнул да пошел! Напугали они меня, бабы эти!..
Плетнев посмотрел вдоль улицы.
Дома через два от его забора металась какая-то женщина в цветастом халате, на голову у нее было накручено полотенце, а за ней металась еще одна, точно такая же, только на голове у нее была бейсболка, а на бейсболку почему-то повязана косынка, и это Плетнева рассмешило. Из ворот Николая Степановича выглядывал зять Виталий, вытягивал шею, с другой стороны на велосипедах подкатывали ребята, останавливались и смотрели во все глаза. На ничейной лавочке с противоположной стороны улицы сидела фигуристая Женька, собиравшаяся поступать в модели, с таким видом, как будто она пришла в кино и предвкушает отличный фильм. Рядом сидела еще какая-то девчонка, не такая фигуристая, и ходила кура, совсем не фигуристая, а довольно облезлая.
Где-то близко застрекотал и смолк мотороллер, и Плетнев и Витюшка с Валюшкой разом оглянулись.
Чуть не наехав колесом на босую ногу Алексея Александровича, Нэлли Лордкипанидзе – что за ужасное имя – остановила свой агрегат и сказала бодро:
– Всем доброе утро! Что там случилось? Все живы?
– Здравствуй, Нелечка! Привет, – хором отозвались Валюшка с Витюшкой, а Плетнев по непонятной причине промолчал. Вообще-то он был вежливым человеком, но – промолчал.
– Да чума их разберет, что там!..
– Неля! – изо всех сил закричала та, что с полотенцем на голове. – Неля, подойди сюда!
Нэлли налегла грудью на мотороллер, подкатила его к плетневскому забору, пристроила и пошла. Плетнев двинулся за ней.
– Леш, ноги бы обул! – вслед ему сказала Валюшка. – Витюш, дай ему свои, чего он по камням шкандыбает!
Витюшка догнал Плетнева, сбросил с загорелых упористых ног обрезанные по задникам галоши и поставил перед Алексеем Александровичем.
Плетнев посмотрел на галоши.
– Надевай, надевай, – великодушно разрешил Витюшка. – Мне до участка два шага, а там у меня другие есть!
