– Золотые кольца! Три кольца, с рубином, с бриллиантом и с крошкой бриллиантовой, такое широкое, – и она показала, каким широким было кольцо. Получалось, что в полпальца. – Жемчужные серьги и цепочка с кулоном, это подарок!.. На кулоне знак Зодиака Лев.
– И телефоны, – подсказала Регина, переставшая шуровать ведрами. – Телефоны тоже пропали. Они там рядом со шкатулкой лежали, все три.
– Когда вы проверяли драгоценности и телефоны?
Мать и дочь переглянулись, а Женька на лавочке вытянула шею, чтобы лучше слышать.
– Я… точно не знаю, но абсолютно уверена, что вчера все было на месте.
– Почему уверены?
– Потому что, – понемногу обретая прежнюю уверенность, сказала Тереза Васильевна. – У меня никогда ничего не пропадает, я за всеми своими вещами смотрю!..
– То есть вчера вы драгоценностей не видели?
– Нет, но…
– С телефонами понятно, они все равно не работают. Вы положили их рядом со шкатулкой и забыли про них.
– Да, но…
– С чего вы взяли, что ваши украшения пропали вчера? Они могли пропасть неделю назад.
– А вот и не могли! – торжествующе закричала Тереза Васильевна, и Плетневу показалось, что она сейчас покажет ему фигу. – Неделю назад я в город ездила, и все драгоценности были на месте!
– На чем вы ездили в город?
– Как?!
Глядя ей в лоб, очень медленно Плетнев повторил вопрос.
– На машине, конечно! Не на электричке же!.. – фыркнула Тереза Васильевна.
– Где ваша машина?
– Меня привез водитель, – сообщила Тереза Васильевна тем же тоном, в котором явственно слышалось: накося выкуси! – Или вы думаете, я сама должна править, как кучер?!
– Значит, неделю назад все было на месте, а сегодня вы обнаружили пропажу?
– А вчера, – подхватила Тереза Васильевна, – у меня убиралась Любка! Вот вам и вся история, дорогой товарищ сыщик! Или кто вы там? И я этого дела так не оставлю! Она все-о-о вернет, все-о-о! Я в Газпроме работаю, у меня связи! Да я ее… посажу! Жулики кругом, одно бандитье! А я еще ей платила как порядочной, мальчишку конфетами угощала! Попомнит она мои конфеты!..
Тут на крыльцо, зевая и почесываясь, выступил из дома патлатый пацан, очень худой и очень белый. Плетнев невольно посмотрел на свой живот, такой же белый, как у пацана.
Если тебе некогда отдыхать, с нежной заботой говорила ему Маринка, давай я запишу тебя в солярий!.. Ну, посмотри, это же ужасно! А вдруг нас куда-нибудь пригласят на солнышко, а ты такой… страшный.
И они оба смеялись. Ну, что делать?.. Отдыхать некогда и загорать некогда, вот и страшный.
– Вы че тут? – спросил пацан и зевнул во весь рот. – Ма, а ветчины нет, что ли?
– Маратик, у нас беда! Горе у нас, Маратик, солнышко! У бабушки все украли!
– Как – все? – поразился Маратик и оглянулся в дом, как бы проверяя, что именно там осталось. – Совсем все?!
– Да нет, не пугайся, драгоценности из шкатулочки… Все, что там было! И еще телефоны, и мой, и бабушкин.
– Е-мое! – подумав, сказал пацан. – Непруха. Здрасти.
– Привет, – поздоровался Плетнев.
– Вы из дома Прохора Петровича?
– Маратка, привет! – закричала с лавочки фигуристая Женька. – Ты все самое интересное продрых!
Тут пацан весь покраснел, бледная кожица пошла пятнами, схватил себя за трусы, потом отпустил их и умчался в дом. Там что-то загрохотало, как будто он опрокинул платяной шкаф.
Тереза Васильевна поджала губы и взглянула на Женьку, как будто впервые увидела.
– Шла бы ты к себе, Женя. Тут тебе не представление в театре.
– А по-моему, очень даже похоже! – поднимаясь, заявила девица и пошла, покачивая бедрами, потом обернулась и сказала Плетневу нежно: – А вы к нам заходите! Заходите, у нас весе-ло-о-о! В карты сыграем!
– Распущенность какая, – так, чтоб девица слышала, сказала Плетневу Тереза Васильевна, как будто предостерегая. – Да и понятно, воспитания нет никакого! Одно слово, деревня! Я бы ни за что не разрешила Маратику с ней общаться, но ведь он здесь совершенно, совершенно без компании! Вот и приходится терпеть! Я не возражаю, когда она заходит, но есть же приличия…
Тут опять вывалился пацан в шортах, футболке с черепами и молниями и кепке козырьком назад, вид независимый.
– Ба, я завтракать хочу, – начал он с ходу, но тут обнаружил Женькины бедра, уже почти скрывшиеся за калиткой, и моментально весь задор с него слетел.
Плетневу даже жалко его стало.
– Конечно, Маратик, сейчас все, все будет, только бабушке надо в отделение собираться, заявление на Любку писать… Но сейчас, сейчас…
– А чего Любка поперла?!
– Марат, это тебя не касается, – подала голос его мать. Она нашла ключ и теперь зачем-то поворачивала его в замке туда-сюда. Ключ поворачивался с трудом, видно было, что пользуются им редко. – Это взрослые дела, не очень приятные.
– А я маленький, да?!
– Чего тебе, кашки или омлетик?
– Да ничего мне не надо!
– Маратик, ты же сказал, что завтракать хочешь! Бабушка так обрадовалась! Ты мало кушаешь! Совсем не кушает, – вдруг повернувшись, пожаловалась она Плетневу плаксиво.
– Здоровее будет, – задумчиво сказал он. – Потом не придется худеть… у французских докторов.
Нэлли Лордкипанидзе захохотала – между прочим, он уже заметил, что смеется она всегда с удовольствием и от души.
Маратик, окончательно раздумав завтракать, подбрасывал и ловил телефон и на бабушкины причитания не обращал никакого внимания, дочь Регина все ковырялась с замком, потом Тереза Васильевна удалилась в дом, велев Плетневу «подъезжать через пятнадцать минут».
Вместе с Нэлли они вышли на улицу, и она еще повернулась, чтобы накинуть крючок. Плетнев подождал.
– Как теперь ее спасать?
– Кого? – не понял Плетнев.
Нэлли вздохнула.
– Любу. Как-то же надо ее спасать!.. Тереза Васильевна человек… сложный. С ней лучше не связываться. Раз уж она взяла в голову, что Люба виновата, значит, Любе несдобровать.
– Н-да, – неопределенно заметил Плетнев. – А кем она трудится в Газпроме, не знаете?
Нэлли пожала плечами.
– Да вы поймите, – произнес Плетнев с досадой, – это все ерунда. Когда именно пропали кольца-серьги, никто толком сказать не может. То ли вчера, то ли в пятницу. А может, в среду. Двери у них не запираются, как и у всех. Они сами толком не знают, где ключи! Эта… дочь…
– Регина, – подсказала Нэлли.
– Дочь Регина долго не могла их найти, а когда нашла, оказалось, что замок почти не работает. Вы же видели! У меня в доме тоже замок плохо работает, им очень редко пользовались. Кто угодно мог зайти и взять из коробочки то, что там лежало. В любой момент. – Тут он вспомнил, что хотел спросить: – А внук Маратик у вас бывает?
Нэлли удивилась:
– У нас с мамой? Нет, никогда. Они вообще к нам не заходят, ни Тереза Васильевна, ни Регина. Они считают нас странными. А Тереза Васильевна, – тут она улыбнулась, – не одобряет странных людей. Она же в Газпроме работает. А там все приличные.
– Приличные, – повторил Плетнев. – И еще телефоны, которые тоже пропали!
– Что телефоны?
– Почему украли только два, а один оставили? Тот, что у внука? Его телефон в полной сохранности.
– И почему?
– А вы не догадываетесь?
– Нет.
– Вот и хорошо, – неожиданно заключил Алексей Александрович.
Она смотрела на него очень внимательно, и он тоже взглянул, хотя без темных очков на ее волосы смотреть было противопоказано.
А еще у нее… глаза.
Н-да. Глаза. Ну и что?..
Изумрудная трава, золотое солнце. Изумруды уволокли волки. Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной, идем дорогой трудной, дорогой непростой!..
– Элли, – спросил Плетнев, думая о волках и изумрудах и называя ее тем именем, которое больше всего подходило девушке из Изумрудного города, – Николай Степанович не рассказывал вам, как получилось, что кто-то застрелил собаку? Не просто какую-то там, а любимую собаку Федора Еременко?
Она подумала немного.
– Дело было зимой, а мы приезжаем летом. Зимой бываем, конечно, но редко. И вот когда мы летом приехали, про собаку разговор уже не зашел. Это стало далеким прошлым.
Она говорила очень чисто и правильно, и все же именно в этой безупречной правильности чувствовался даже не намек на акцент, а какой-то смутный штришок, и это было очень красиво.
– Николай Степанович сокрушался, что так вышло с Волком. Одно время он сам держал собаку, и мы очень ее любили. Она умерла в глубокой и счастливой старости. И мы горевали. А Николай Степанович решил больше собак не заводить, чтобы не портить воспоминания о той, которую звали Ласка.
– Вы смеетесь? – уточнил Плетнев, и она покачала головой.
Они дошли до забора, к которому был приткнут ее мотороллер.
– Вы точно хотите самостоятельно везти Терезу Васильевну в отделение? Я могу вас выручить, мне привычней.
– Нет уж, – сказал Плетнев. – Я съезжу. А вы на чем добираетесь в Москву? На этом? – И он показал на мопед.
Элли захохотала.
– На электричке, конечно! Пока был жив папа, он нас возил, а потом мы так и не научились водить. Мы, видите ли, бестолковые. Когда происходит открытие сезона, нас сюда доставляет кто-то из бывших папиных учеников. Это как заброска экспедиции на дрейфующую станцию «Восток»! Мы везем все, а все на электричке не увезешь. А летом на поезде. Наш дедушка, который очень любил эту дачу, до конца своих дней называл железную дорогу чугункой! Так и не мог привыкнуть.
– Вы не знаете, у кого в деревне может быть внедорожник? То есть я хотел сказать…
– Что вы имеете в виду? «Навара»? «Дефендер»? «Тундра»?
Вот чего Плетнев не ожидал, так это таких познаний!
– Я не до конца первобытная, – объяснила она деловито. – Я люблю большие машины и автомобильные журналы. И я точно знаю, что никаких таких машин у нас нет.
– Может, к Терезе Васильевне приезжают?
Она подумала немного.
– Я видела «Опель Астру», «Тойоту Короллу», какой-то маленький «Ниссан», они странно называются, то ли «Тушкан», то ли «Таракан».
– «Кашкай», – подсказал Плетнев, наслаждаясь.
– Совершенно верно. Еще была «Нива», к которой по какой-то роковой нелепой ошибке приписывают слово «Шевроле». По-моему, все.
– Гениально, – оценил Плетнев. – Гениально!
– Почему вы спросили?
– Потому что я видел след протектора. Такие протекторы ставят только на тяжелые внедорожники.
– След протектора – это похоже на советский детектив. Я очень люблю советские детективы.
При слове «детектив» Плетнев вдруг подумал, что на самом деле имеет смысл позвонить начальнику службы безопасности, пусть он во всем этом детективе разбирается, и ему, Плетневу, никаких хлопот.
В конце концов, не зря же он содержит «штат специально обученных людей»!
От этой мысли у него сразу испортилось настроение, изумруды померкли, и все стало так, как было на самом деле.
