Виктор Шендерович "Шестеро против Шекспира. Печальные комедии современности"

Шестеро против Шекспира. Печальные комедии современности
Елизавета Д. Комарова

Василий Александрович Товстоногов

Ксения Викторовна Драгунская

Виктор Анатольевич Шендерович

Игорь Моисеевич Иртеньев

Александр Ефимович Володарский

Новая драма

Шестеро против Шекспира

Печальные комедии современности

Тексты приводятся в авторской редакции

© Комарова Е. Д., составление, предисловие, 2018

© Володарский А. Е., 2018 © Драгунская К. В., 2018

© Иртеньев И. М., 2018

© Товстоногов В. А., 2018

© Шендерович В. А., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Пальмира», АО «Т8 Издательские Технологии», 2018

Предисловие

Дорогие читатели!

Прогуливаясь по городу, мы встречаем театральные афиши: «Ревизор», «Чайка», «Мастер и Маргарита», «Горе от ума», «Сирано де Бержерак», «Гамлет». Эти всемирно известные произведения и мы, разумеется, знаем. Режиссеры XXI века по-прежнему привлекают публику их новыми трактовками.

Не забыты и великие драматурги, более близкие нам по времени: Григорий Горин, Евгений Шварц, Михаил Зощенко, Николай Эрдман, Александр Володин, Виктор Розов. Они подарили свой талант не одному поколению зрителей и читателей.

В нашей первой книге пьес вышеназванных авторов нет. Они будут в наших следующих книгах: мы расскажем о грустном Горине, многие пьесы которого разлетелись на цитаты: «Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!» О сосланном в Сибирь Николае Эрдмане, который, несмотря ни на какие испытания, никогда не терял уникальное чувство юмора, а письма матери из Сибири подписывал – «твой Мамин Сибиряк». О самом ярком «юмористе» советских лет Михаиле Зощенко, который в конце жизни говорил: «Я приму любую судьбу взамен своей». Вы прочитаете пьесы Александра Володина, Евгения Шварца и всех тех, кто своим дарованием, собственно, и создал русскую драматургию XX века. Вопреки цензуре, войнам, репрессиям, а затем – серости и тусклости советских времен.

Эти авторы и есть – XX век в искусстве русского репертуарного театра.

Сейчас перед вами первая книга нашей театральной серии: сборник современных пьес. Их авторы на момент публикации сборника живы, здоровы, заняты творчеством и мечтают, чтобы их пьесы были интересны современным режиссерам и зрителям.

По признанию заведующих литчастью, ежегодно у драматургов случаются осеннее и весеннее «обострения» – они заваливают театры своими шедеврами по электронной почте. Сегодня необязательно обивать пороги, топтаться у кабинета художественного руководителя, прижимая к груди дорогую сердцу папку для бумаг на веревочках: достаточно нажать кнопку.

Но почтовый поток пьес, как правило, адресаты игнорируют. Интерес к пьесе не зависит ни от степени дарования автора, ни от темы его творения – он зависит от неизвестных автору обстоятельств.

Пьесы, приходящие в театр «самотеком», никто не читает и даже не открывает. Исключения есть, но редко.

Готовясь к очередному сезону, руководитель, не имеющий ни сил, ни желания читать новые пьесы, привычно замахивается на «Вильяма нашего с вами Шекспира», Гоголя или Чехова, как на авторов беспроигрышных. Вот почему на афишах мы видим любимые названия, указанные в начале предисловия. Нина Заречная, завернувшись в холщовое полотно, летает под потолком, от сцены поднимается дым, а огромный монитор показывает фрагмент жизни наркодилера – и все это шоу называется «Чайка», например. Зрителям интересно, что еще придумает режиссер, чтобы по-своему изуродовать, простите – раскрыть классические произведения.

Авторы пьес, представленных в нашей книге, не соревнуются с классиками, чьи звезды зажглись однажды и навсегда. Перед вами современные комедии; они и смешные, и печальные.

Когда мы собирали эти пьесы, мы ориентировались на свой вкус, в чем заранее просим прощения у читателей.

У одного из авторов в сборнике две пьесы: у Александра Володарского, драматурга, чьи трагикомические пьесы хочется репетировать сразу, как только начинаешь читать.

Нежный, таинственный и глубокий «правдоруб» Игорь Иртеньев, публицист и писатель Виктор Шендерович, который не нуждается в представлении читателю, Ксения Драгунская, драматург преуспевающий и яркий, участвуют в нашем сборнике.

Описания природы не придется пропускать – их здесь нет. Одни диалоги. Так что читать легко. Мы будем очень рады каждой вашей улыбке и благодарны за внимание к нашему творчеству.

Елизавета Комарова

Александр Володарский. Селфи со склерозом

Трагикомедия в двух действиях

Действующие лица

Майя Аркадьевна.

Склероз.

Рома Оськин, Арчил Александрович Микелтадзе, Вениамин Ионович Есафов— один актер.

Саша, племянник Майи Аркадьевны, – голос в те лефоне.

Действие первое

Комната Майи Аркадьевны. Телевизор на тумбе, стол, два стула. Софа. У софы на тумбочке телефон. Стенка. На софе спит Майя Аркадьевна. Рядом спит под одеялом Склероз. До поры – мы его не видим. Звонит телефон. Майя Аркадьевна просыпается, поднимается в постели, приходит в себя, потом накидывает халат, вскакивает и бежит к входной двери, хватает переговорное устройство, звонки телефонные тем временем продолжаются.

Майя. Кто там? Кто?! Мама дорогая, это же телефон! (Бежит, шаркая, обратно к телефону.) Сейчас, подождите, я бегу! (Хватает трубку телефона, садясь на край софы.) Алло!

Саша (бодрый голос по телефону). Майя Аркадьевна!

Майя (толком не проснувшись). Она… Это Саша.

Саша. Да. Вы уже встали?

Майя (глядя на себя). Я… уже села.

Саша. Отлично! Завтракайте, а после завтрака – примите таблетки. Они на столе, в блюдечке. И не забудьте записать, чтобы не принять второй раз. До вечера, я вечером зайду!

Майя. До вечера надо еще дожить… (Кладет трубку, кряхтя, медленно ложится обратно на софу.) Нет, вот вы мне скажите, кто выдумал старость? Я же ни черта не помню! Никогда не думала, что я буду такой склерозной. (Улегшись, вдруг вскрикивает.) А-а! Кто меня там трогает?

Склероз (появляясь из-под одеяла). Никто вас не трогает. Вы на меня сами легли.

Майя. Я легла не на вас, а на свою софу! И вообще, кто вы такой? И что вы здесь делаете?

Склероз. Я с вами живу.

Майя. Со мной?! Живете?! Вы знаете, сколько мне лет?

Склероз. Конечно знаю.

Майя. Скажите, вы что, этот, как его?

Склероз. Я не геронтофил. Вы просто забыли, я с вами уже давно живу.

Майя. Давно живете?! Мама дорогая… Подождите, я посмотрю у себя в паспорте.

Склероз. При чем здесь паспорт?

Майя. Как? Если вы со мной живете, там должен быть штамп.

Склероз. Нет там никакого штампа. Такие штампы еще не придумали.

Майя. A-а… Я сдала вам угол?

Склероз. Можно и так сказать.

Майя. Что вы говорите?! А я не помню. Убейте меня!

Склероз. Зачем мне вас убивать? Что я, некрофил?!

Майя. А кто вы? И почему вы спите в моей постели? У меня есть раскладушка.

Склероз. Майя Аркадьевна, я устал. Каждое утро вы спрашиваете, кто я. Посмотрите, у вас в тетрадке записано.

Майя Аркадьевна встает и начинает искать тетрадь.

Майя. Правильно! Врач сказал, Майя Аркадьевна, надо все записывать. И я все записываю, как Нестор-летописец… О, этого я помню… Где же мой бортовой журнал?.. Есть! (Берет тетрадку, открывает.) Это же надо – я все записываю, и все равно ни черта в голове не держится. Так, вчера. (Читает.) «Восемь тридцать. Встала, умылась, оделась. Позавтракала. Имела желудок»… Имела?! Видите, а я не помню. Убейте меня! Но все равно – это важно.

Склероз улыбается.

Что вы улыбаетесь? Будете в моем возрасте – поймете. Регулярно иметь желудок – это большое счастье! И у меня это счастье – к счастью, есть!.. Эх, если бы у меня так работала голова, как работает… Ой, а кто это из великих людей сказал: «Странно: слова – нет, а жопа – есть?» Кто же это сказал? Кто?..

Склероз. Раневская.

Майя. Точно – Раневская! (Мечтательно.) Чехов, «Вишневый сад», Раневская…

Склероз. У-у… Поехала… (Безнадежно взмахнув рукой и тяжело вздохнув, пробует снова уснуть.)

Майя. Я видела эту постановку во МХАТе. Раневскую играла Алла, Алла… Как же ее, ну… Тарасова! Это было что-то… (Преображается в Тарасову в роли Кручининой.) «Какое злодейство, какое злодейство! Я тоскую об сыне, убиваюсь; меня уверяют, что он умер; я обливаюсь слезами, бегу далеко, ищу по свету уголка, где бы забыть свое горе, а он манит меня ручонками и кличет: мама, мама! Какое злодейство!» (Рыдает почти как Тарасова.)