– Мне нужно знать все это дерьмо, – настаиваю я. – Я работаю для Лайла немного.
Глаза Даррена загораются.
– И что же ты делаешь?
– Я наблюдаю за обстановкой, – гордо отвечаю я.
– Что? – хохочет Даррен. Он откидывается на спинку стула и чуть живот не надрывает от смеха. – Ха! Тинкербелл следит за обстановкой! Ну все, спасибо Господу – Тинкербелл на страже! Слава яйцам! И за чем именно ты следишь?
– Я подмечаю подробности, – говорю я.
– Подробности? – фыркает он, хлопая теперь себя по коленям. – Какого типа подробности? Вроде того, что сегодня на мне зеленые шорты и белые носки?
– Ага, – киваю я. – Вообще все. Все мельчайшие детали. Детали – это информация, говорит Дрищ. Информация – это власть.
– И Лайл хочет припахивать тебя на полный рабочий день?
– Наблюдение никогда не прекращается, – сообщаю я. – Это работа на двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.
– И что ты видел сегодня вечером?
– Расскажи про танец костей, и я расскажу, что видел.
– Расскажи, что ты видел, и я расскажу про танец костей, Тинк.
Я глубоко вздыхаю и смотрю через стол. Лучший друг Лайла, Тедди, все еще пялится на мою маму. Я видел мужчин, так глядящих на мою маму, и раньше. У Тедди пышные черные кудрявые волосы, оливковая кожа и толстые черные усы того типа, про который Дрищ говорит, что их носят мужчины с большим эго и маленькими членами. Дрищ говорит, что не хотел бы сидеть в одной камере с Тедди. Он никогда не поясняет, почему. В Тедди есть что-то от итальянца, возможно, от грека, с материнской стороны. Он замечает, что я смотрю на него, когда он глазеет на маму. Он улыбается. Я видел такую улыбку и раньше.
– Как дела, ребятки? – спрашивает Тедди, перекрикивая застольный шум.
– Спасибо, Тедди, все путем, – отвечаю я.
– Как жизнь, Гусси? – не унимается Тедди, салютуя Августу поднятым бокалом пива. Август в ответ приподнимает кружку с лимонадом, не совсем искренне вздернув левую бровь.
– Так держать, молодежь! – улыбается Тедди, сердечно подмигивая.
Я снова наклоняюсь к Даррену.
– Все самые крошечные подробности, – говорю я. – Миллион мелочей в один присест. То, как у тебя согнут правый указательный палец, когда ты держишь палочки для еды. Запах твоих подмышек и влажное пятно на твоей рубашке. У женщины, сидящей вон там, – на плече родимое пятно, формой похожее на Африку. То, что дочь Титуса, Ханна, ничего сегодня не ела, кроме нескольких ложек риса. Титус не убирает свою ладонь с ее левого бедра вот уже больше тридцати минут. Твоя мама сунула конверт нашему дружелюбному местному депутату, а затем наш общительный местный депутат вышел в туалет, а когда вернулся, то сел на свое место и, подняв бокал, кивнул твоей маме, которая стояла у холодильника с напитками. Она улыбнулась и кивнула в ответ, а потом спустилась вниз поговорить со старым крупным вьетнамцем, сидящим возле сцены и слушающим, как эта ужасная певица пытается вытянуть песню «New York Mining Disaster 1941» группы «Би Джис». Там у аквариума с форелью пацан машет перед рыбой бенгальским огнем. А старшая сестра этого пацана – Туи Чан, которая учится в восьмом классе средней школы пригорода Джиндейли; и она выглядит сегодня до охренения прекрасно в этом желтом платье, и взглянула на тебя уже четыре раза за вечер, а ты слишком тупая задница, чтобы заметить это.
Даррен смотрит в обеденный зал нижнего этажа, и Туи Чан ловит его взгляд, улыбается и отбрасывает прядь прямых черных волос с лица. Он тут же отворачивается обратно.
– Черт побери, Белл, – он удивленно крутит головой. – Ты прав. Я думал, там просто какая-то кучка придурков ужинает.
– Теперь расскажи мне про танец костей, – требую я.
Даррен делает глоток лимонада, поправляет пиджак и брюки. Затем опять наклоняется ко мне, и мы косимся на предмет нашего обсуждения, Ивана Кроля.
– Тридцать лет назад пропал его старший брат, – начинает Даррен. – Этого парня звали Магнар, и знаешь, даже его имя означало по-польски «злобный мудак» или что-то вроде того. Самый крутой ублюдок в Дарре. Настоящий садюга. Издевался над Иваном постоянно. Прижигал его сигаретами и прочее дерьмо, однажды привязал к рельсам и отхлестал электрическим проводом. И вот в один прекрасный день Магнар, по-видимому, перебрал польского самогона, на пятьдесят процентов состоящего из ракетного топлива, и вырубился в семейном сарае, где оба брата занимались каким-то кузовным ремонтом. Иван хватает брата за руки и тащит к задней стороне семейного выгула для скота, в сотне метров от сарая, и оставляет его там. Затем, спокойный, как удав, он набрасывает контакты на два провода, бегущие вдоль заднего забора, приносит циркулярную пилу, подключает ее и отпиливает своему брату голову так же хладнокровно, как срезал крышу с «Форда-Фалкона».
Мы смотрим на Ивана Кроля. Он поднимает взгляд, будто чувствует, как мы глазеем на него. Он вытирает губы салфеткой, взяв ее с колен.
– Эта срань действительно случилась? – шепчу я.
– Мама говорит, что слухи об Иване Кроле не всегда точны, – отвечает Даррен.
– Я так и думал, – говорю я.
– Да не, чувак. Ты меня не понял. Она имеет в виду, что слухи об Иване Кроле никогда не расскажут полной правды, потому что полная правда – это такой звездец, что большинство здравомыслящих людей просто не могут уложить это у себя в голове.
– Так что же он на самом деле сделал с Магнаром, и что осталось от Магнара?
– Никто не знает, – говорит Даррен. – Магнар просто исчез. Пропал. Больше его никогда не видели. Все остальное – просто перешептывания. И в этом гениальность Ивана. Вот почему он так великолепен в том, чем теперь занимается. Сегодня его цель бродит где-то по улицам. А завтра его цель не бродит вообще нигде.
Я продолжаю смотреть на Ивана Кроля.
– А твоя мама знает? – спрашиваю я.
– Знает что?
– Что Иван сделал с телом своего брата?
– Не, мама не знает всякую срань. Зато я знаю.
– Так что же он с ним сделал?
– То же самое, что он делает со всеми своими целями.
– И что именно?
Даррен вращает поднос, останавливая его, когда к нам подплывает блюдо, наполненное крабами в чили. Он берет песчаного краба, приготовленного целиком, и кладет на свою тарелку.
– Смотри внимательно, – говорит он.
Он хватает правую клешню краба, отрывает ее с корнем и высасывает внутренности. Хватает левую клешню и выворачивает ее из панциря так же легко, как вынимается палка из плеча снеговика.
– Это руки, – говорит он. – Теперь ноги.
Он отрывает три ноги с правой стороны панциря. Три ноги с левой.
– Все эти цели просто исчезают, Тинк. Стукачи, болтуны, враги, конкуренты, клиенты, которые не могут оплатить свои долги.
Затем Даррен отрывает у краба четырехсуставчатые задние гребные ноги, каждый сегмент которых напоминает маленькое плоское грузило. Он высасывает мясо из всех этих ног и складывает их неповрежденные оболочки обратно рядом с панцирем, в точности туда, где им положено быть анатомически, но не касаясь панциря. Он возвращает клешни на место, и ноги тоже, в миллиметре от тела краба, пропитанного соусом чили.
– Расчленение, Илай, – шепчет Даррен.
Даррен смотрит на меня и видит тупой взгляд на моем тупом лице. Затем он собирает все крабовые ноги и клешни и бросает их в перевернутый панцирь.
– Гораздо проще перевезти тело, разделанное на шесть кусков, – говорит он, кидая панцирь в миску, где уже высится гора высосанных и выброшенных ошметков.
– Перевезти куда?
Даррен улыбается. Он машет головой в сторону Титуса Броза.
– В хороший дом! – говорит он.
К Повелителю Конечностей.
В этот момент Титус встает и стучит по бокалу вилкой.
– Прошу прощения, дамы и господа, но я считаю, что пришло время отметить этот необыкновенный вечер кратким выражением благодарностей.
На обратном пути домой Орион уже скрыт плотными тучами. Август с мамой вырвались вперед от нас с Лайлом. Мы смотрим, как они балансируют на зеленых бревнах-заборах, окаймляющих парк Дьюси-стрит. Эти бревенчатые ограждения – каждое из одной длинной обработанной сосны, выкрашенной светло-зеленой краской и покоящейся на двух пнях, – вот уже примерно шесть лет играют для них роль гимнастических бревен, на которых выступают наши спортсмены-олимпийцы.
Мама изящно вскакивает на перекладину двухфутовой высоты и удерживается на ней. Она смело подпрыгивает, исполняет в воздухе фигуру «ножницы» и снова приземляется на перекладину. Август горячо аплодирует.
– А теперь великая Команечи[23 - Надя Команечи (род. в 1961 г.) – румынская гимнастка, одна из лучших мировых гимнасток XX в., пятикратная олимпийская чемпионка.] готовится к соскоку, – говорит она, осторожно приближаясь к краю бревна. Она делает серию завершающих взмахов прямыми руками с изогнутыми по-лебединому ладонями – для большего эффекта и признания толпой воображаемых монреальских судей и соперниц на непростой Олимпиаде 1976 года. Август протягивает руки вперед, присев на полусогнутых ногах. И мама спрыгивает в его объятия.
– Идеальная десятка! – говорит она. Август в восторге кружит ее в воздухе.
Они идут дальше, и теперь Август запрыгивает на очередное бревно.
Лайл наблюдает за ними издали, улыбаясь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=55542849&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
1
Крупнейший в мире коралловый риф, находящийся в Тихом океане и протянувшийся вдоль северо-восточного побережья Австралии на 2500 км. – Здесь и далее – примеч. пер.
2
Фибра здесь – это асбесто-цементная плита; их дом дешевый, и к тому же вредный для здоровья. Именно в штате Квинсленд сейчас есть даже законы, запрещающие мыть такие стены из шланга под давлением, чтобы волокна асбеста не вымывались. В современной фибре асбестовые волокна заменены на целлюлозу.
3
Регион на юге штата Квинсленд, где занимаются преимущественно сельским хозяйством.
4
В русской транскрипции имя начинается с буквы «Ка».
5
Чудовище, монстр (польск.).
6
Американский певец, обладатель мощного фальцета, фронтмен поп-группы «Четыре сезона».
7
Рыжий мальчик-хулиган, герой популярного австралийского комикса.
