– Но это вряд ли, – заверил он шефа. – Ты все-таки не президент США и не израильский премьер-министр.
Борису не понравилась мысль… Нет, что-то другое не понравилось. Петр посмотрел, куда смотрел Борис. В ближайшей к ним линии сбавил ход черный угловатый автомобиль в полной тонировке. По низкой осадке Петр понял: бронированный. Неуклюжий урод, когда-то объявлявший всем о крутизне владельца, как красный зад у альфа-павиана, но уже и в «нулевые» смотревшийся в Москве как-то странно. Не то что сейчас. Сейчас он смотрелся карикатурно.
Тонированное окно напротив заднего сиденья двинулось вниз.
Ни Борис, ни Петр ухом не повели. Не говоря о том, чтобы присесть или кинуться навзничь, из зоны обстрела. Оба знали: если из окна суждено высунуться стволу, автомобиль не стал бы тормозить. Ковбои бьют на скаку. Несколькими очередями из «калашей».
Стекло опустилось. Повисла улыбка – доброжелательная и отдельная от владельца, как улыбка Чеширского кота.
– Все хорошо? – поинтересовался Дюша. – Помощь не нужна?
Позади него истерически выли, лаяли гудки – громоздкая машина застопорила движение на оживленной полосе.
– Все отлично, – заверил Борис.
– Пошел на хуй, козел, жене своей погуди, – без выражения произнес Дюша тем, кто там, позади его машины, бил кулаком по клаксону. И к Борису: – Хорошо, когда все хорошо.
Стекло бесшумно скрыло его. Катафалк отчалил.
– Ты уверен, что все чисто? – опять спросил Борис раздраженно.
– Я ничего не нашел.
– Или они работают лучше, чем ты!
– Или у кого-то паранойя.
Борис помолчал. Распорядился:
– Поезжай дальше на Леше.
Водила – Леша – тотчас ожил, двинулся к своей дверце. Сам Борис не двинулся.
– А ты? – окликнул его Петр. – На метро?
Подколы помогали Борису прийти в себя. Вот и сейчас: не сразу, но помогли. Лоб у него разгладился.
– Я твою возьму.
Боится слежки, понял Петр. Не покушения, – как он было подумал, застав Бориса на цыпочках у машины. Боится, что кто-то узнает о нем то, чего не должен. В нашу уютную эру цифровых технологий информация – главный продукт, она же – главное оружие. А кто не боится? Секреты есть у всех.
– Нам пора это обсудить? – спросил он Бориса.
– Нет.
Петр бросил ему ключи, Борис поймал. И приподнимая пальцами брюки тем движением, каким в старину дамы приподнимали длинные подолы, ворча «свинство», двинул к машине Петра.
8
Лешу Петр тут же отпустил, и тот, обрадованный внезапным дембелем среди рабочего дня, который у Бориса обычно затягивался к полуночи, уехал домой – действительно на метро.
Москвичи, настоящие москвичи, ругали последние городские обновления. Петру они нравились. Стало удобнее, это надо признать. А что прежняя Москва ушла… А там разве было что портить или о чем жалеть? – искренне не понимал Петр: это же не Питер.
Место на парковке он нашел быстро. Нет, подумал он, вынимая ключ, расплачиваясь за парковку: стало лучше. Лет пять назад он бы точно предпочел поехать к театру на метро, вместо того чтобы наматывать круги в аду узких и кривых односторонних улиц, тыкаться, лезть колесами на тротуар, – ну уж нет, спасибо!
Петр потянул на себя высокую и тяжелую, как шкаф, дверь. Охранники на служебном подъезде сегодня были другие. Но тоже в костюмах, вежливые и подтянутые.
Петр протянул временный пропуск, выписанный Кирилловым для «консультанта» (как он предпочитал называть Петра в совместных похождениях) на два дня.
– Сюда, пожалуйста, вещи, – показал охранник на стол.
Петр выложил один телефон, второй… На третьем стражи не выдержали.
– Важная персона, – усмехнулся парень в будке.
– Или в дамах запутался, – тихо отозвался его напарник, глянул на Петра с хитрой искрой в глазах, подмигнул. Вроде и обхамил, но вроде и шутка. Пригласил жестом:
– Пройдите в рамочку, пожалуйста… Благодарю.
«Культурные, театр стерегут», – хмыкнул про себя Петр.
– Телефончики свои не забудьте, – ласково, но с насмешкой напомнил охранник.
Тот, что в будке, посадил погашенный пропуск Петра на кол – к остальным, бумажки топорщились на железной спице.
«Бездельники», – беззлобно проворчал Петр, рассовывая телефоны по карманам: молодые мужики, наверняка сатанеют от скуки.
– Что? – даже привстал со стула охранник.
– Спасибо, говорю. Что напомнили.
– Куда идти – знаете? – крикнул ему в спину охранник.
Петр, не оборачиваясь, показал ему пальцами: о’кей.
Увиденное Петра не то чтобы удивило. Не то чтобы он чего-то ожидал. Но немного разочарован все-таки, да, был: от театра хотелось чего-нибудь понаряднее. Нет, понятно, что днем люди репетируют, не разгуливают в гриме и костюмах. И все же. Одеты все были так, как будто состязались, кто расхристаннее: какие-то растянутые кофты, шаровары с низко висящей задницей и мотней между ног, сползающие толстые гетры. Какой-то парень присел прямо на пол, снял с ноги гетру, завязал на шее – получился шарф. Петр переступил через его длинные ноги – тот даже не подумал их подтянуть.
Из-за закрытых дверей вырывалась какая-то особенно залихватская музыка – Петр невольно представил себе: салун, дым кольцами, тапер лупит по клавишам. Дверь приоткрылась, выплеснув бряцанье и треньканье: много света, худенькие девочки одинаково присели, раздвинув колени, одинаково шаркнули ногой в бок, рука изнутри тотчас потянула и захлопнула дверь.
Мимо него люди сновали по коридору, не глядя, но все-таки косясь. Он шел по коридору с таким чувством, будто он на главной улице деревни, где все друг друга знают и чужака видно за километр.
Петр ловил на живца. Долго ждать не пришлось.
– Вам кого?
Тоненькая рыжеватая девушка в розовой тесной кофточке, охватывающей талию крест-накрест. Узел на затылке забран под черную сеточку. Петр сразу понял, кто перед ним. Местное СМИ, если можно так сказать. В любой конторе есть. Человек, для которого собирать и передавать дальше сведения так же необходимо, как дышать. Часть физиологии. Такие всегда клюют первыми. Петр сверкнул ламинированным разворотом – и тут же спрятал удостоверение, которое все равно никто никогда не изучал. Да если бы и прочитал, то там стояло столько пугающих обычного гражданина слов вроде «безопасность», «контртеррор», «федеральный» и совсем маленькими буквами «консультант», с лиловой двуглавой печатью на фото (Петр на нем специально сделал будку посуровее), что никто даже не врубался, что имеет полное законное право послать Петра подальше – и ничего за это не будет.
– А, – сказала девочка, – понятно.
– Вы на спектакле вчера в театре были?
– Это на вводе Беловой, что ли? А что случилось? – глазки блеснули.
– Когда в зале был президент, – веско заметил Петр, увидел: подсечка, есть! Добавил: – Строго конфиденциально. Мы можем поговорить, чтобы никто не слышал?
Петр, слегка презирая себя за дешевые кривляния, изобразил, что оглядывается исподтишка. Но комедия удалась.
– Ну есть одно место.
9
Маша, так ее звали, села на металлическую жердочку. В полумраке блестели глаза, сережки и ноготки.
– А мы где? – спросил Петр.
– Под сценой.
Петр сдвинул брови:
– Это надежное место? Вы же понимаете, Маша, когда речь идет о спектакле, на котором был президент…
Повесил на конце фразы вескую паузу. А сам подумал: «Ы-ы-ы-ы-ы, Пушкин, лопни мои глазоньки».
Маша понимающе кивнула:
– Что вы хотите узнать?
Было ясно, что узнать хочется ей: кто, зачем, что, кому. Даже нос у нее будто стал длиннее.
– Как прошел спектакль.
Маша пожала плечиком в розовой мохеровой кофточке.
– Хлопали.
– Ну а для вас лично, Маша, спектакль хорошо прошел?
– Ой, нервно.
– Правда?
– Да, с самого утра какая-то жопа.
– Даже так?
– Как сглазил кто. Может, Белова и сглазила. До нее такого не было. Чтобы сразу все. Все наперекосяк. Сначала репа…
– Репа?
– Ну репетиция.
– Ага.
– Да, прямо на репетиции чемоданы привезли, которые в Лондоне потерялись. А они не потерялись. Все сразу стали думать не про порядок, а как бы поскорее сбегать барахло забрать. Потом пожар.
– Пожар? – но подталкивать Машу не требовалось, она трещала без остановки:
– Ну не, потом поняли, что не пожар. Но уже, конечно, набегались, остыли. Потом опять потопали наверх. В лифты типа нельзя. Ну а чего нельзя – ведь не горит? Бред вообще-то… Ноги только забили. По лестницам-то столько ходить. Вообще!.. Потом костюм у Беловой был какой-то стремный. Из Питера, наверное, свой приволокла. Ей теперь типа можно все.
– Почему?
– Ну типа она прима. То есть не прима. Прима – Вероника. Но Вероника – как бы не прима.
Петр схватился за металлическую рейку, как будто это могло помочь не двинуться башкой вслед за этим причудливым рассказом.
– В каком смысле?
– В смысле – не сам костюм. Костюм нормальный, ей же Вероничкин отдали. А диадема – не как наша. Очень стремная. Питерская, наверное. Но туры все вышли, все поддержки тоже хорошо, прыгала прилично. Только диадема стремная… Не знаю, что там президент после всего этого подумал, – заключила она. И с надеждой посмотрела на Петра: теперь его очередь.
Он только собрался сказать, как…
– Да! – вдруг снова ожила она, словно внутри щелкнуло, сошло колесико: – И потом кто-то позвонил и сказал, что в театре бомба.
– Так-так, – опять изобразил агента на секретной службе его величества Петр.
– Но это была не бомба, как обычно. Все на уши встали. Антракт задержали. Я и так весь день после этих лестниц думала, как там мениск. А тут еще Верка Марковна прямо перед выходом ко всем девочкам пристала: кольца снимайте, сережки снимайте. Прикиньте?
Петр почувствовал, что теряет нить. Чемоданы, которые опоздали, пожар, который не пожар, диадема, которая не диадема, бриллианты, которые нельзя показывать, хотя их никто не видит, бомба, которая не бомба… Эта кувыркающаяся чехарда ехала по его голове, перемалывая мозг в фарш.
– Зачем?
– Чтобы на сцену никто не вывалил в своем. Раньше всем по барабану было вообще-то. Они после Лондона суетятся. Каждый день новые правила. Идиотизм, вообще-то. Кто там что из зала видит? Даже в бинокль. Лучше бы за дверью следили, чтобы чужие дети за кулисами не бегали.
Петр вскинулся:
– Вы тоже видели за кулисами ребенка? С кем он был?
– Девочки говорили. У кого-то из зрителей за кулисы убежал.
«У кого убежал, девочки видели?» – не успел спросить Петр. Маша быстро осведомилась:
– А что, ему спектакль не понравился?
– Кому? Ребенку?
Маша распахнула большие глаза:
