Ричард Длинные Руки – ярл
Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки #9
Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – ярл
Грехи смертные:
гнев, лень, гордыня, зависть,
скупость, чревоугодие, блуд.
Часть 1
Глава 1
Копыта коня сэра Смита и мула Кадфаэля начали скользить, едва мы покинули жаркую, прокаленную солнцем долину и стали взбираться по широкой горной тропе. Сэр Смит еще вчера благоразумно подковал коня особыми подковами с острыми шипами, Кадфаэль внял предупреждению и сделал то же самое с мулом, сейчас я слышу сухой стук, словно копыта ступают по стеклянным глыбам или по хрустальному плато. Рядом тянется в синее небо стена из гигантских кристаллов не то соли, не то кварца: тускло блестит, солнце рикошетит и больно бьет в глаза.
Смит жизнерадостно напомнил про знатоков, что пугали злым солнцем выше в горах. На вершинах почему-то холодно, хотя вроде бы к солнцу ближе, но блеск стал невыносимым, надо смотреть сквозь тряпочки.
Воздух начал свежеть уже на второй день, а на третий забыли, что на дворе еще лето. Мы захватили с собой не только теплые одеяла, но и дрова, вдруг да в горах не отыщем, для ночевки отыскали небольшую каверну, почти пещеру. Из стены вывалился крупный кристалл, то и куча, но, скорее, в структуре кристаллической грозди случился сбой, вот и выемка, как дупло в зубе. Поместились все трое, Пес намерился было с нами, я сказал укоризненно:
– А твой друг Зайчик один останется? Да и сторожить кто будет? Ты же у нас самый-самый!
Пес виновато опустил голову и помахал хвостом. Кадфаэль погладил его по огромной голове.
– Брат паладин, ты слишком… слишком. Это к людям нужно быть строгим, особенно – к себе, но твари неразумные целиком от нас зависят, у них нет дарованного нам Господом права выбора. Пусть спит с нами. Все равно услышит, если какой зверь шевельнется или почешется в радиусе полмили.
Я похлопал Пса по загривку.
– Ладно, ложись с нами, лежебока. Благодари брата Кадфаэля. Если бы он так же людей любил…
– Я люблю человечество, – ответил Кадфаэль кротко и посмотрел на меня чистыми честными глазами киллера. – Это достойнее.
– Да-да, – согласился я. – И через это счастье еще пройдем!
Рано утром я выбрался на четвереньках, справа и слева отвесные стены, нещадный блеск льда больно бьет в глаза. Хребет, разделивший континент, упирается в небо. Все, кто видел, куда мы идем, в один голос говорили, что никому не перейти через гребень, человек начинает задыхаться еще задолго до вершины. А если упорствует – падает и помирает, хватаясь за грудь. И вот только в двух местах древние маги прорубили дорогу.
За спиной зашелестело, сэр Смит вышел из пещеры, могучие челюсти еще мерно перемалывают сухое мясо, на усах хлебные крошки. Задрал голову, долго смотрел на циклопическую стену, затем недоверчиво потрогал стену.
– Сэр Ричард, – произнес он в сомнении, – я просто не решаюсь даже сказать…
– Мне можно, – ответил я. – Мне все можно.
– Начинаю понимать, почему хребет настолько высок! Почему такая крутая стена не рассыпается под собственной тяжестью…
– Почему же?
– Либо я идиот, либо это почти цельный кусок кварца… или чего-то вообще ценного, что Господь поставил нам в назидание… Я этого не понимаю и от этого чувствую себя забитым и несчастным.
Из пещеры вышел, сильно щурясь, исхудавший и очень бледный Кадфаэль.
– Задача, – объяснил он кротко, – сделать человека счастливым, не входила в план сотворения мира.
Смит огляделся, горестно вздохнул.
– Вообще-то за шесть дней трудно сделать что-либо путное.
– Что сделано за шесть дней, – поддакнул я, – приходится доделывать вечность.
– Если мне не изменяет память, – задумчиво проговорил сэр Смит, – на седьмой день от начала сотворения мира Господь решил отдохнуть. И, боюсь, все еще отдыхает.
Кадфаэль посмотрел на обоих с укором.
– А вы ждали, что все сделает за вас? Господь чудотворец, но не фокусник. Он не станет делать ту работу, которую обязаны сделать мы.
Я молча оседлал Зайчика, Кадфаэль и Смит сняли с морд своих животных мешки с остатками овса. Пес, отоспавшись, прыгал и приглашал коней бегать с ним наперегонки.
Горная тропа то расширяется, то исчезает под рухнувшими камнями, приходится где искать обход, где осторожно перебираться через завалы. Пес рыщет, как скаут, однажды унесся так далеко, что видели только исчезающую черную точку, потом разглядели, что далеко-далеко впереди из земли, преграждая дорогу, торчат четыре спицы, сверху вроде бы наколото кривое бревно, но по мере того, как подъезжаем, под ложечкой сосало сильнее. Четыре неправдоподобно тонкие и длинные колонны возносятся на неслыханную высоту, а там соединены остатком стены, видны три изящно выгнутые арки, однако то, что наверху, давно рассыпалось в пыль, внизу не осталось даже камней, но бесконечно хрупкие с виду колонны все стоят, странные и непонятные…
Брат Кадфаэль тут же на всякий случай перекрестил их и прочел молитву, а Смит воскликнул предостерегающе:
– Сэр Ричард, не подходите! Это колдовство, не иначе!
– Ну еще бы, – согласился я. – Все, что не вино и бабы, – есть магия и колдовство.
Он спросил недоверчиво:
– А что есть еще?
Я буркнул:
– Есть армированный титаном бетон, есть конструкции с примесью ванадия и хрома… Честно говоря, сам не знаю, что это. Вижу только, что нечто прочное…
– Значит, – сказал он хмуро, – тоже колдовство.
Я спешился, ощупал колонну, не толще моего туловища, однако же устремилась на высоту десятиэтажного дома. Камень, обыкновенный камень. Правда, не песчаник или базальт, а прочный гранит, но и гранит не простоял бы так долго. К тому же камни уложены как будто с нарочитой небрежностью. Впечатление такое, что пихни чуть-чуть, и все здесь развалится, но спинной мозг твердит, что я еще не встречал ничего более прочного.
Брат Кадфаэль пустил мула вперед, протиснулся между колоннами и поехал дальше. Смит постарался не прикоснуться даже краем одежды, вдруг да какое колдовство прицепится, я на всякий случай попробовал поцарапать камень острием меча, бесполезно, пролез с конем между колоннами и пустился догонять Пса.
На горной тропе копыта скользят, кони оступаются и быстро устают, мы делали короткие привалы через каждую пару часов, кормили коней овсом, сами иногда ели сыр и хлебные лепешки. Брат Кадфаэль ест так мало, будто питается святым духом, Смит на каждом привале берется любовно точить меч, у него никогда такого меча не было, как сообщил мне еще раз, уж он себя с ним покажет…
– Да, случаи будут, – пробормотал я. – Отдохнули? Пора.
Я пошел впереди, пусть кони отдохнут, да и тропка слишком уж узкая, и так приходится держаться за стену. Вдруг показалось, что пальцы уперлись в жуткую оскаленную пасть, я отдернул руку, пугливо посмотрел вперед. Там из стены торчит еще одна такая же, разве что чуть мельче. Я помотал головой, соображая, но видение не исчезло: из ледяной глыбы торчат головы двух рыбин. Морды страшноватые, одни шипы да зубы, только глаз нет, совершенно безглазые, словно неведомой силой перенесенные из глубоких подземных озер, где вообще никогда не бывает света.
Смит перекрестился, опасливо посмотрел на меня, но я слишком выбился из дыхания, чтобы удивляться, ну рыбы и рыбы, что такого? Есть речные рыбы, есть озерные, есть морские. Значит, есть и горные, а то что за дискриминация. Говорят, есть летучие рыбы, есть лазающие по деревьям. Значит, есть и такие, что лазают по скалам. Брат Кадфаэль дышит еще тяжелее, но остановился, чтобы перекрестить рыб, сказал с хрипами:
– Господь явил свою мощь… и сотворил чудо!
– А зачем? – спросил Смит.
– Господь не объясняет, – сказал Кадфаэль терпеливо.
– Почему?.. Так бы облегчил жизнь… А то как будто потешается!
– Не богохульствуй, – сказал Кадфаэль строго. – Мы сами должны… да, должны доискиваться. На то и дан разум, чтобы постигать Божественное.
Прошли еще с десяток шагов, Смит ругнулся, а Кадфаэль сотворил крестное знамение: впереди прямо на тропке, что не тропка, а вроде русла быстро иссякшего и превратившегося в лед ручья, сразу три рыбины в локоть длиной, толстые, страшноватые. В лед вмерзли наполовину, а одна вовсе поверху, словно подпрыгнула, а бурно сбегающая с гор вода за это мгновение превратилась в лед.
Рыбину от пинка унесло по льду, словно крупную льдинку. Ударившись об угол, она крутнулась, с хрустом обломился плавник. Кадфаэль перекрестился, а Смит заметил озадаченно:
– Это что же… Никто не поднимался?
– А здесь нет дороги вверх, – пояснил Кадфаэль. – Это мы, как сумасшедшие… Обычно поднимаются либо правее, чтобы выйти к Западному Перевалу, либо левее – к Восточному. Нам к Восточному, оттуда ближе к порту.
Я подумал, сказал со вздохом:
– А мне лучше Западный.
– Сам Западный ближе, – заметил Смит, – но потом до порта три дня скакать. Впрочем, на вашем коне…
Он нагнулся, рассматривал диковинную рыбу, чем– то похожую на сома, только усы подлиннее, а один и вовсе на середине лба, что поставило Смита в тупик, а для меня это сигнал, что рыба привыкла зарываться в ил, выставляя кончик уса, а когда какая глупая рыба принимала его за червяка и хватала, то сама оказывалась в пасти.
Промороженная, рыба выглядит почти прозрачной, потому Смит и всматривается с таким интересом, уж он за всю жизнь и оленей наразделывал, и рыб напотрошил на три учебника анатомии. И сразу видит, что это рыба не та, к каким привык, но в то же время – простая рыба, а не какая-то волшебная. Вся как из перламутрово-прозрачных чешуек, по бокам диковинный узор, красивый, как спинной гребень дракона, еще один поменьше ближе к хвосту, да и сам хвост роскошный, дивный, странная такая избыточность красоты, ведь кому ею любоваться?..
Пес остановился далеко впереди, машет хвостом. Кадфаэль всмотрелся, воскликнул с апостольской благодарностью:
– Господь привел нас к королевской дороге!
– Мог бы и раньше, – проворчал Смит. Усы печально опустились, он с тоской смотрел на сверкающую льдом стену, похожую на поставленное стоймя плато. – Или дорогу бы опустил ниже…
– Потому и уцелела, – ответил Кадфаэль серьезно, – что в камне, а не протоптана в земле… Сэр Ричард!
Пес напрыгнул, пытаясь столкнуть Зайчика, тот попер корпусом, как бык, попытался хватануть его страшной пастью, Пес отскочил, копыта застучали по каменной плите, что уходит в бесконечность.
Воздух свеж, слишком прохладен для жаркого летнего дня, но мы на высоте почти в милю от пробитых в земле колей далеко внизу. Дорогу можно называть даже императорской: ровная, широкая, тянется вдаль и теряется в туманной синеве.
Послышалось тяжелое сопение и надсадное дыхание, мул Кадфаэля и конь сэра Смита кое-как вскарабкались по осыпающейся гальке. Кадфаэль сложил ладони и вознес горячую молитву, а у сэра Смита снова поднялись усы. Он подбоченился и гордо оглянулся.
– Наконец-то!
– Впереди долгий путь, – напомнил Кадфаэль.
Я повернул голову, дорога уходит вправо и влево, ровная и бесконечная, врезанная в стену. Печаль стиснула мое сердце. Я повернулся к друзьям, оба умолкли, лица очень серьезные.
– Мне направо, – сказал я. – Там Западный Перевал.
Смит сказал бодро:
– Сэр Ричард, на Юг быстрее через Восточный.
– Знаю, – ответил я. – Я уже говорил, у меня там одно дело.
Мы обнялись, длинные усы пощекотали мне щеку, Кадфаэль подъехал невеселый, потянулся ко мне со своего мула, как ребенок с игрушечного пони. Я нагнулся, обнялись, Смит подкрутил усы и сказал с натужной бодростью:
– Не думаю, что Юг так уж огромен. Мы еще обязательно встретимся!
– Встретимся, – согласился Кадфаэль печально.
