Как эти слова режут ухо современного человека, которому с младых ногтей внушают, что разум и наука – главный фактор, определяющий вектор развития человеческого общества! Впрочем, они уже резали ухо многим современникам Достоевского, особенно представителям «образованных» сословий. Наверняка, эти слова были необычны и для Николая Ставрогина, к которому обращался Шатов.
Представления о доминирующей роли науки и сопряженной с ней техники стали складываться в период перехода человечества от Средних веков к Новому времени. До этого, по мнению «просвещенных» умов времен Достоевского (особенно таких, как Герцен, Белинский, Добролюбов, Чернышевский и др.), на протяжении многих веков человечество находилось в состоянии «дикости», «предрассудков», «мрачного средневековья». Мол, это был период «застоя», «потерянного времени», «вычеркнутых страниц истории». И вот на арену европейской общественной жизни выходят философы и прочие мыслители, которые призывают активно заниматься выявлением тайн природы, открытием законов живой и неживой материи, применением этих законов для установления господства над силами природы, создания более совершенного общества и сотворения «счастливого» человека.
Английский философ, историк и политический деятель Фрэнсис Бэкон (1561–1626) провозгласил знаменитый лозунг «Знание – сила». Был подхвачен афоризм французского философа, механика, математика и физика Рене Декарта (15961650): «Мало иметь хороший ум, главное – хорошо его применять». Английский философ Томас Гоббс (1588–1679) говорил: «В науках мы ищем причины не столько того, что было, сколько того, что могло бы быть».
Научное познание существовало и в Древнем мире, и во времена так называемого «мрачного средневековья». Но со времени, когда в Европе началась Реформация, стал складываться автономный институт под названием «наука», который не ограничивался пассивным постижением законов природы, но стал пытаться оказывать активное воздействие на эту самую природу, а также общество и человека. Поначалу наука не порывала с религией и Церковью. Но стала все более заметно добиваться сначала «автономии» от Церкви, а потом и претендовать на то, что может не хуже религии отвечать на любые вопросы человеческого бытия. В том числе на «вечные вопросы» о происхождении Вселенной, человека, о его душе, о судьбе человека после смерти, о том, что есть добро и зло, и т. д.
Наступил момент, когда наука заявила, что может вполне обходиться без религии и Церкви. Так, французский математик, физик и астроном Пьер-Симон Лаплас (1749–1827) в ответ на вопрос Наполеона Бонапарта, почему в трудах этого ученого не упоминается Бог, высокомерно ответил императору: «Я в этой гипотезе не нуждаюсь». А еще позднее наука стала заявлять о том, что обладает монополией на истину, а Церковь и религия – пережиток прошлого. На такую позицию встали, в частности, французские философы эпохи «Просвещения» (XVIII век).
Так, Дени Дидро (1713–1784) заявил: «Человек никогда не станет свободным, пока он не изгонит Бога из своего разума». В связи с подобными «откровениями» ученых и философов-атеистов французский математик, физик и философ Блез Паскаль (1623–1662), сохранявший веру в Бога, не без иронии заметил: «Атеизм свидетельствует о силе ума, но силе весьма ограниченной». Да, возводившееся в Новое время грандиозное здание науки создавало впечатление роста ума, укреплявшейся знанием силы человечества; однако ум и знание «просвещенных» ученых становились все более ограниченными, ибо они научились обходиться без Бога.
Наиболее завершенное «научное обоснование» атеизма было положено Карлом Марксом (1818–1883), которого еще при жизни восславили как «ученого», основателя «научного» коммунизма. Вот некоторые его высказывания о религии: «…Религия есть самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял»[2 - К критике гегелевской философии права. Введение (конец 1843 – январь 1844 г.) – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 1, с. 414.]. «.Религия сама по себе лишена содержания, ее истоки находятся не на небе, а на земле, и с уничтожением той извращенной реальности, теоретическим выражением которой она является, она гибнет сама собой»[3 - Маркс – Арнольду Руге в Дрезден (30 ноября 1842 г.) – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 27, с. 370.]. «Чем больше человек вкладывает в Бога, тем меньше остается в нем самом»[4 - Экономическо-философские рукописи 1844 года. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 42, с. 88. (В редакционном примечании утверждается, что здесь Маркс воспроизводит одно из положений «Сущности христианства» немецкого философа Людвига Фейербаха.)].
В XIX веке подобные заявления казались многим обывателям в Европе и «образованной» публике в России уже почти «аксиомами», которые никто не дерзал оспаривать. Наука заменила «образованным» людям Бога. В христианской Европе (до Реформации) почти все полагали, что ход истории определяется промыслом Божиим. А в Новое время Бога заменила наука и техника[5 - См.: Катасонов В. Лжепророки последних времен. Дарвинизм и наука как религия. – М.: Кислород, 2017.].
Часть философов и ученых говорили, что направление развития общества может определять сам человек, используя для этого такой инструмент, как наука и техника. Мол, человек повзрослел, «вышел из пеленок» и сам стал богом. И этот человекобог с помощью науки и техники строит себе по своему проекту царство на земле. Мол, лучше «синица в руке» (рай земной), чем «журавль в небе» (Царство Божие на небе).
Тот проект рая земного, который захватил ум «прогрессивного» человечества на момент написания «Бесов», назывался «социализмом». Сам Достоевский в молодости увлекался идеями французского социалиста Шарля Фурье (1772–1837), но позднее разочаровался в них. В своих произведениях Федор Михайлович сравнивал социалистический проект с построением Вавилонской башни. По ходу отмечу, что другой социалист – француз Анри Сен-Симон (1760–1825) – отводил существенно большую роль науке и технике в деле построения будущего социалистического общества, чем Фурье. В 1808 году им была написана специальная работа «Введение в научные труды XIX века». В 1823 году им была опубликована работа «Катехизис индустриалов», в которой он особое внимание уделяет прикладному использованию науки в промышленности.
Другие апологеты говорили, что все-таки у науки и техники есть свои внутренние законы, которые человек должен постигать и учитывать в своей жизни. Т. е. настаивали на том, что богом все-таки является «наука и техника», а не человек. Тот же Маркс утверждал, что развитие общества всецело зависит от развития производительных сил (техники). Но от ответа на вопрос, чем определяется развитие самих производительных сил, он ушел.
Третьи акцентировали внимание на новых открытиях естественных наук, доказывавших, что все в этом мире детерминировано, в том числе поведение человека. Человек низводился до физического объекта, атома с заранее заданной и просчитываемой траекторией движения. У него, мол, нет выбора, все предопределено. Наиболее последовательными сторонниками детерминизма были Ф. Бэкон, Декарт, Лаплас, Галилей, а позднее – некоторые французские просветители. Детерминизм неизбежно приводит к выводу: свобода, якобы данная человеку Богом, – фикция. Дело довершила «теория» Чарльза Дарвина, которая возвещала, что человек – не творение Бога, наделенное свободой, а продукт «случайных стечений обстоятельств», получивших «умное» название «эволюция»[6 - См.: Катасонов В. Лжепророки последних времен. Дарвинизм и наука как религия. – М.: Кислород, 2017.].
В любом случае Бог, Которому христиане следовали на протяжении многих веков, оказался забытым. «Просвещенные люди» стали воспринимать Бога лишь как «предрассудок» или «атрибут традиционной культуры». А человек либо сам, на основе своего «суверенного» разума определяет, что есть добро и зло, и прокладывает свою жизненную траекторию на основе таких «суверенных» представлений. Либо (согласно другим представлениям) он «атом» во вселенной, двигающийся по законам физики, механики и биологии, и тогда вопрос о добре и зле вообще снимается с повестки дня. «Атом» не может влиять на свою траекторию, у «атома» не может быть никаких нравственных мучений.
Многие современники Достоевского были буквально заворожены научными открытиями и техническими нововведениями в XIX веке (электричество, телеграф и телефон, железнодорожный транспорт, фотография, электролиз, открытия в области органической химии, бессемеровский метод выплавки черных металлов, открытие клетки, зарождение микробиологии, первые опыты в области генетики и т. д.). Возникала иллюзия, что научно-технический прогресс становится решающим, чуть ли не единственным фактором, влияющим на жизнь общества и отдельного человека. Фридрих Энгельс под впечатлением достижений науки и техники поспешил сделать вывод: «… Наука движется вперед пропорционально массе знаний, унаследованных ею от предшествующего поколения, следовательно, при самых обыкновенных условиях она. растет в геометрической прогрессии»[7 - Энгельс Ф. Наброски к критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, Т. 1, – М.: «Политиздат», 1961, с. 568.].
Переиначивая слова Шатова, «просвещенные» люди века Достоевского рассуждали примерно так: «Разум и наука в жизни народов всегда, теперь и с начала веков, исполняли должность первостепенную и важнейшую; так и будут исполнять до конца веков». Так думали в Европе и еще более в России. В нашем Отечестве, как неоднократно подчеркивал Федор Михайлович в «Дневнике писателя» и других работах, европейские заблуждения приобретали гипертрофированный вид. «На западе Дарвинова теория – гениальная гипотеза, а у нас давно уже аксиома», – писал он в 1876 году.
Целый ряд героев Достоевского выражают мысль писателя о том, что наука и техника без нравственного начала не в состоянии сделать человечество более сытым и счастливым. Вот, например, в романе «Идиот» есть герой, которого зовут Лукьян Тимофеевич Лебедев. Далеко не положительный герой. Часто бывает пьяненьким. Но его рассуждения (чаще всего в моменты, когда бывает пьяненьким) удивительно интересны. Особенно с учетом того, что этот герой значится как знаток книги Апокалипсиса. Вот в одном из разговоров с участием Лукьяна Тимофеевича затрагивается вопрос о железных дорогах (события романа происходят в 60-е годы XIX века, когда и в России, и во всем мире начинается бурное развитие железнодорожного транспорта).
Железные дороги Лебедев называет олицетворением, «картиной, выражением художественным» человеческих надежд на то, что наука и техника накормят человечество и сделают его счастливым. Как говорит Лебедев, железные дороги «спешат, гремят, стучат и торопятся для счастия, говорят, человечества! „Слишком шумно и промышленно становится в человечестве, мало спокойствия духовного", жалуется один удалившийся мыслитель. „Пусть, но стук телег, подвозящих хлеб голодному человечеству, может быть, лучше спокойствия духовного", отвечает тому победительно другой, разъезжающий повсеместно мыслитель, и уходит от него с тщеславием. Не верю я, гнусный Лебедев, телегам, подвозящим хлеб человечеству! Ибо телеги, подвозящие хлеб всему человечеству, без нравственного основания поступку, могут прехладнокровно исключить из наслаждения подвозимым значительную часть человечества, что уже и было…» И далее продолжение разговора: «„Эти телеги-то могут прехладнокровно исключить?" – подхватил кто-то. „Что уже и было", – подтвердил Лебедев». Уже после выхода в свет романа «Идиот» было бесчисленное количество случаев, когда «телеги переставали подвозить хлеб человечеству».
«Телеги с хлебом» и сегодня доходят далеко не до всех. И это следует понимать не аллегорически, а буквально. Значительная часть населения Земли, несмотря на впечатляющие достижения науки и техники, продолжает голодать, как она голодала во времена Достоевского. Вот, летом 2019 года вышел очередной доклад ООН «Состояние продовольственной безопасности». Из него мы узнаем, что число голодающих последние три года росло и составило 821 миллион человек. Это более 10 % общей численности населения на Земле. Плюс к этому 2 миллиарда человек едят некачественную пищу или недоедают. Это еще более четверти всего населения планеты.
На началах науки и разума народ устроиться не может
Очевидно, что Достоевский был против подобных воззрений (о первостепенной и важнейшей роли разума и науки в жизни народов). Этим его протестом наполнены все произведения писателя. Вот что, например, писал Достоевский в «Дневнике писателя» за 1873 год: «Все эти европейские высшие учители наши, свет и надежда наша, все эти Милли, Дарвины и Штраусы преудивительно смотрят иногда на нравственные обязанности современного человека.
Дай всем этим учителям полную возможность разрушить старое общество и построить заново – то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое и бесчеловечное, что все здание рухнет, под проклятиями человечества, прежде чем будет завершено. Одна из современных фальшей»[8 - Упоминаемый в отрывке Милль – Джон Стюарт Милль (1806–1873) – британский философ, социолог, экономист и политический деятель. Сторонник этического учения утилитаризма. Внес основополагающий вклад в философию либерализма. В отрывке также упоминается Давид Фридрих Штраус (1808–1874) – германский философ, историк, теолог и публицист. Исходя из принципов гегелевской философии, разбирая содержание Священного Писания, проводил мысль, что оно представляет собой набор мифов. Штраус не отрицал исторического существования личности Иисуса, но находил, что большая часть представлений о Нем имеет позднейшее происхождение. Он пытался выяснить, из каких греческих, еврейских и восточных элементов составились эти представления.].
И вот заявление Ивана Шатова о том, что «ни один народ еще не устраивался на началах науки и разума», прозвучало как гром среди ясного неба. Это был вызов «образованной» публике России, которая в романе «Бесы» была представлена Степаном Трофимовичем Верховенским, Варварой Петровной Ставрогиной, семейством фон Лембке (губернатор и его жена), Семеном Егоровичем Кармазиновым. Не лишены некоторых упований на науку и разум также некоторые из тех героев романа, которые относятся к «бесам».
И вот Шатов как бы встряхивает Николая Верховенского, напоминает ему азбучную истину: «Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо. Эта сила есть сила неутолимого желания дойти до конца и в то же время конец отрицающая. Это есть сила беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти. Дух жизни, как говорит писание, „реки воды живой“, иссякновением которых так угрожает Апокалипсис. Начало эстетическое, как говорят философы, начало нравственное, как отождествляют они же. „Искание Бога“, как называю я всего проще».
Да, конечно, Шатов не богослов и даже не церковный человек, он ищущий, мятущийся, пока еще агностик. Но сердце ему подсказывает, что надо «искать Бога» и что наука и разум не могут заменить человеку Бога. Он рассуждает «от обратного», говорит, где Бога не надо искать.
Очень жестко о науке говорит в романе «Братья Карамазовы» Великий инквизитор. Он считает, что слабое и слепое человечество, не умеющее пользоваться свободой, будет пытаться полагаться на свой разум и науку. И они (разум и наука) заведут слепое человечество в окончательный тупик: «Свобода, свободный ум и наука заведут их (людей. – В. К.) в такие дебри и поставят перед такими чудами и неразрешенными тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные и несчастные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: „Да, вы были правы, вы одни владели тайной Его (Духа, искушавшего Христа в пустыне. – В. К.), и мы возвращаемся к вам: спасите нас от себя самих"».
О полунауке и полуинтеллигентах
Наука, как правильно замечает Шатов, не может определить, где добро, а где зло. Особо он обрушивается на так называемую «полунауку», которая может увести человека окончательно в болото и уничтожить: «Никогда разум не в силах был определить зло и добро, или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные. В особенности этим отличалась полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, не известный до нынешнего столетия. Полунаука – это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, пред которым все преклонилось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, пред которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему». Итак, полунаука стала богом «просвещенного» человечества, причем деспотическим. Этот бог дает такие способы разрешения человеческих проблем, которые герой Достоевского назвал «кулачными». Он также обратил внимание на то, что даже настоящая наука стала пасовать перед полунаукой. Как пример: наука второй половины XIX века не смогла дать должного отпора дарвинизму (который можно назвать не только полунаукой, но даже лженаукой) и в ХХ веке он захватил все так называемые «храмы науки» (университеты, с кафедр которых стала преподаваться теория эволюции и учение о происхождении человека от обезьяны).
На мысль Достоевского о полунауке в романе «Бесы» обратил внимание русский философ Иван Ильин. Представителем такой полунауки, как отмечает Ильин, является полуинтеллигент, который посмеивается над религией и слепо верит в науку и технику: «Полуинтеллигент есть человек весьма типичный для нашего времени. Он не имеет законченного образования, но наслушался и начитался достаточно, чтобы импонировать другим „умственною словесностью". В сущности, он не знает и не имеет ничего, но отнюдь не знает, где кончаются его знание и умение. Он не имеет своих мыслей, но застращивает себя и других чужими штампованными формулами; а когда он пытается высказать что-нибудь самостоятельное, то сразу обнаруживает свое убожество. Сложность и утонченность мира, как Предмета, совершенно недоступна ему: для него все просто, все доступно, все решается сплеча и с апломбом. Главный орган его – это чувственное восприятие, обработанное плоским рассудком. Духа он не ведает; над религией посмеивается; в совесть не верит; честность есть для него „понятие относительное". Зато он верит в технику, в силу лжи и интриги, в позволенность порока»[9 - Ильин И. А. Наши задачи // Зависть как источник бедствий].
Еще до Ильина понятие «полуинтеллигенты» использовал писатель А. В. Амфитеатров, который об этой публике писал следующее: «Во-первых, подавляющий процент ее состава, – то, что вы называете – полуинтеллигенты: люди не с образованием, но и не без образования; дикари, хватившие верхушки культуры, и – увы, как всегда почти бывает, верхушки не добродетелей ее, но пороков[10 - Амфитеатров А. В. Уголовная чернь, из сборника «Бабы и дамы» 1892–1902.].
Полуинтеллигенты Достоевского
Если применить понятие «полуинтеллигента» в определении Ильина к романам Достоевского, то, наверное, половину их героев можно отнести к разряду полуинтеллигентов. Многие исследователи творчества Достоевского обращают внимание на то, что основные герои романов писателя имеют свои «теории». Например, Раскольников из «Преступления и наказания», Лебедев и Ипполит из «Идиота», Аркадий Долгорукий из «Подростка», Шигалев из «Бесов», Иван Карамазов из «Братьев Карамазовых» и другие. «Теории» эти, как правило, не придуманы самими героями, не «высосаны из пальца». Чаще всего, они заимствованные, причем первоисточниками оказываются теории, которые были созданы в Европе. Сами герои неоднократно в своих разговорах упоминают имена этих «авторитетов»: Фурье, Вольтера, Руссо, Платона, Мальтуса, Милля и других. Есть основания полагать, что лишь немногие из героев Достоевского действительно серьезно изучали работы «авторитетов». Чаще всего идеи «авторитетов» воспринимались из газет, журналов, переводных романов и особенно из разговоров с более информированными людьми. Таким образом, этих «идейных» героев можно записать в разряд полуинтеллигентов. В их головах собраны обрывки разных теорий и учений (почти исключительно тех, что пришли в Россию из Европы). Но все это не переваренная умом мешанина.
Полуинтеллигентов много и среди не самых главных героев. Так, например, все основные герои «Бесов» из группы заговорщиков вполне могут претендовать на звание полуинтеллигентов: Петр Верховенский, Шигалев, Виргинский, Липутин, Лямшин, Толкаченко, Кириллов.
Так, главным идеологом и «умственно подготовленным» членом группы заговорщиков считается Шигалев. Достоевский рисует портрет этого героя, который выглядит карикатурно. Петр Верховенский с восторгом говорит Николаю Верховенскому: «Шигалев гениальный человек! Знаете ли, что это гений вроде Фурье; но смелее Фурье, но сильнее Фурье; я им займусь. Он выдумал „равенство"!»
И вот на заседании «У наших» (заговорщиков) Шигалев собирается читать «толстую и чрезвычайно мелко исписанную тетрадь». Он создатель новой системы «устройства мира» – шигалевщины. Вот заявление Шигалева перед собранием: «Я хотел изложить собранию мою книгу по возможности в сокращенном виде; но вижу, что потребуется еще прибавить множество изустных разъяснений, а потому все изложение потребует по крайней мере десяти вечеров, по числу глав моей книги. (Послышался смех.) Кроме того, объявляю заранее, что система моя не окончена. (Смех опять.) Я запутался в собственных данных, и мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом. Прибавлю, однако ж, что, кроме моего разрешения общественной формулы, не может быть никакого».
Шигалев в своем докладе предлагает для построения рая на земле разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Естественно, что первая часть – образованные граждане, приобщенные к науке; остальные – темная масса. Слушатели в недоумении: что же это за рай, если в нем будут такое вопиющее неравенство и несправедливость? Действительно, Шигалев приходит к неожиданному для него и слушателей выводу о «безграничном деспотизме». Но тут выход из этого противоречий предлагает один из «бесов» Лямшин: «А я бы вместо рая… взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться, и взорвал их на воздух, а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-ученому»[11 - Примечательна реакция Шигалева на эту реплику: «И, может быть, это было бы самым лучшим разрешением задачи! – горячо оборотился Шигалев к Лямшину».]. Естественно, Лямшин исходит из того, что в оставшуюся кучку людей войдет и он как «образованный». Все «бесы» из подпольной группы считают себя «образованными»!
Петр Верховенский, самый главный «бес» романа, полагает, что, когда они («бесы») захватят власть и установят диктатуру, то им надо будет в самом срочном порядке понижать образовательный уровень народа, всех выровнять по нижней планке. Ибо образованный народ опасен для власти: «Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. Жажда образования есть уже жажда аристократическая… мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство!»
Некоторые из героев, «заряженных» идеями европейских «авторитетов», при любом удобном случае начинают «просвещать» окружающих и порой напоминают не вполне здоровых на голову людей. Примером такого героя может служить Ипполит из романа «Идиот». Впрочем, Ипполит еще очень молод, ему лет 17, ему простительно. Но вот герой из романа «Преступление и наказание» Андрей Семенович Лебезятников постарше, чем Ипполит. Он очень любит рассуждать о науке, политике и правильном социальном устройстве. Систематических знаний не имеет, всего нахватался по верхам. В квартире, где проживает Лебезятников, к нему подселяется Лужин. И Андрей Семенович начинает с упоением пересказывать своему новому соседу учение Фурье и теорию Дарвина. Достоевский представляет этого героя в карикатурном виде. Про Лебезятникова можно сказать: «Слышал звон, да не знает, где он».
Есть категория героев, которые не погружаются в суть идей, а просто демонстрируют перед окружающими свой «интеллект». Тут невольно вспоминается коронная фраза из водевиля А. П. Чехова «Свадьба»: «Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном». Диагноз вполне применимый к некоторым героям Достоевского. К таким, например, можно отнести напыщенного и довольного собой писателя Кармазинова из романа «Бесы».
Целый ряд героев использует разные теории для оправдания своих не очень нравственных (или даже совсем безнравственных) поступков. Например, Петр Петрович Лужин из романа «Преступление и наказание». Лужин – человек очень жадный, нацеленный на богатство, прагматичный и беспринципный. Конечно, Петр Петрович книг не читает, но стремится выглядеть «современным», «прогрессивным», «просвещенным». «Передовые» идеи эти он заимствует «через уши» от других (может быть, отчасти и от Лебезятникова, с котором соседствует в одной квартире). В разговоре с Разумихиным Лужин демонстрирует свои «прогрессивные» взгляды. Он приветствует начавшееся в последние годы распространение в русском обществе идей европейской науки, которые, по его мнению, постепенно освобождают молодежь от «предрассудков» традиционной культуры: «По моему же личному взгляду, если хотите, даже нечто и сделано: распространены новые, полезные мысли, распространены некоторые новые, полезные сочинения, вместо прежних мечтательных и романических; литература принимает более зрелый оттенок; искоренено и осмеяно много вредных предубеждений… Одним словом, мы безвозвратно отрезали себя от прошедшего, а это, по-моему, уж дело-с.»
И в оправдание своего прагматичного поведения проповедует теорию разумного эгоизма: «Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано». Идея эта пришла в Россию из Европы, она заимствована у английского экономиста и философа Иеремии Бентама (1748–1832) и последователя Бентама – Джона Стюарта Милля (1806–1873)[12 - В XX веке идеи разумного эгоизма возрождает американская писательница Айн Рэнд (1905–1982) в сборнике эссе «Добродетель эгоизма», повести «Гимн» и романах «Источник» и «Атлант расправил плечи». Миллионы американцев являются почитателями творчества и философии Айн Рэнд, которая помогает им оправдывать свой «разумный эгоизм».].
Что касается людей, которые профессионально занимаются наукой, то большинство из них также слепы и глухи к вопросам духовным. Вот, например, в романе «Идиот» князь Мышкин беседует с Рогожиным. И рассказывает ему историю своего случайного общения с одним «настоящим ученым»: «Утром ехал по одной новой железной дороге и часа четыре с одним С-м в вагоне проговорил, тут же и познакомился. Я еще прежде о нем много слыхивал, и между прочим, как об атеисте. Он человек действительно очень ученый, и я обрадовался, что с настоящим ученым буду говорить. Сверх того, он на редкость хорошо воспитанный человек, так что со мной говорил совершенно как с ровным себе, по познаниям и по понятиям. В Бога он не верует. Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не про то говорил, во все время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, все мне казалось, что и говорят они, и в книгах пишут совсем будто не про то, хотя с виду и кажется, что про то. Я это ему тогда же и высказал, но, должно быть, неясно, или не умел выразить, потому что он ничего не понял…» Подобные «ученые» также с полным основанием могут быть отнесены к полуинтеллигентам.
В целом ряде произведений Достоевского герои рассуждают по поводу того, что наука в конце концов сумеет снять с человека ответственность за его поступки. Мол, поведение человека не определяется его свободной волей, а детерминировано «объективными причинами». Просто человечество еще не научилось выявлять в полной мере эти самые «объективные причины» и просчитывать их влияние на поступки каждого человека. Этакая «социальная механика», в рамках которой человек воспринимается как некий «атом» с заданной траекторией движения. Задача науки – вычислить эту траекторию. Тогда у человека будет, образно выражаясь, научно обоснованное алиби». Если, скажем, человек кого-то ограбил или даже убил, то это не вина человека, а результат действия «объективных причин». Рано или поздно наука, по мнению некоторых героев Достоевского, должна до всего докопаться, выступить бесстрастным адвокатом человека и в конечном счете объявить мораль и нравственность «анахронизмом», следствием недостаточной развитости науки. Ярким примером героя, рассуждающего в подобном ключе рационализма и детерминизма, можно назвать вымышленного Достоевским автора «Записок из подполья». Вот фрагмент рассуждений этого героя: «…сама наука научит человека (хоть это уж и роскошь, по-моему), что ни воли, ни каприза на самом-то деле у него и нет, да и никогда не бывало, а что он сам не более, как нечто вроде фортепианной клавиши или органного штифтика; и что сверх того – на свете есть еще законы природы; так что все, что он ни делает, делается вовсе не по его хотенью, а само собою, по законам природы. Следственно, эти законы природы стоит только открыть, и уж за поступки свои человек отвечать не будет, и жить ему будет чрезвычайно легко. Все поступки человеческие, само собою, будут расчислены тогда по этим законам, математически, вроде таблицы логарифмов, до 100 000-й доли и занесены в календарь; или, еще лучше, появятся некоторые благонамеренные издания, вроде теперешних энциклопедических лексиконов, в которых все будет так точно исчислено и обозначено, что на свете уже не будет более ни поступков, ни приключений».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=57088410&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Катасонов В. Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе». – М.: Кислород, 2020.
2
К критике гегелевской философии права. Введение (конец 1843 – январь 1844 г.) – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 1, с. 414.
3
Маркс – Арнольду Руге в Дрезден (30 ноября 1842 г.) – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 27, с. 370.
4
Экономическо-философские рукописи 1844 года. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 42, с. 88. (В редакционном примечании утверждается, что здесь Маркс воспроизводит одно из положений «Сущности христианства» немецкого философа Людвига Фейербаха.)
5
См.: Катасонов В. Лжепророки последних времен. Дарвинизм и наука как религия. – М.: Кислород, 2017.
6
См.: Катасонов В. Лжепророки последних времен. Дарвинизм и наука как религия. – М.: Кислород, 2017.
7
Энгельс Ф. Наброски к критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, Т. 1, – М.: «Политиздат», 1961, с. 568.
8
Упоминаемый в отрывке Милль – Джон Стюарт Милль (1806–1873) – британский философ, социолог, экономист и политический деятель. Сторонник этического учения утилитаризма. Внес основополагающий вклад в философию либерализма. В отрывке также упоминается Давид Фридрих Штраус (1808–1874) – германский философ, историк, теолог и публицист. Исходя из принципов гегелевской философии, разбирая содержание Священного Писания, проводил мысль, что оно представляет собой набор мифов. Штраус не отрицал исторического существования личности Иисуса, но находил, что большая часть представлений о Нем имеет позднейшее происхождение. Он пытался выяснить, из каких греческих, еврейских и восточных элементов составились эти представления.
9
Ильин И. А. Наши задачи // Зависть как источник бедствий
10
Амфитеатров А. В. Уголовная чернь, из сборника «Бабы и дамы» 1892–1902.
