Комнату затопила тяжелая тишина, и Фродо услышал, как колотится его сердце. Снаружи все тоже будто замерло – даже ножницы Сэма перестали щелкать.
– Да, в Мордор, – повторил Гэндальф. – Оно и понятно, там приют всякой злобе и зависти: туда стягивает лиходеев Черный Властелин. А ведь Кольцо Врага исковеркало душу Горлума, и он внял неотступному зову. К тому же все шептались о том, что Мордор снова окутан мраком и что там клубится душная, беспощадная ненависть. Там, только там, были его настоящие друзья: они-то и помогут ему отомстить, думал Горлум.
Несчастный дурак! Да, он пробрался в Мордор и узнал много – чересчур даже много. Он долго бродил у границ этой страшной страны – тут и попался, и был притянут к общеобязательному допросу чужаков. Арагорн изловил Горлума после того, как он пробыл там очень, очень долго и возвращался назад. То ли его послали, то ли он сам надумал какую-нибудь пакость. Впрочем, это неважно: главный вред от него уже позади.
Да, но вред невосполнимый! Ибо Враг выпытал у него, что Кольцо Всевластья нашлось. Известно, где Горлуму досталось Кольцо. Известно, что это Великое Кольцо, оно дарует нескончаемую жизнь. Понятно, что это не одно из Трех эльфийских: эльфы их сохранили, и в них нет мерзости, они чисты. Понятно, что это не одно из Семи гномьих или Девяти мертвецких: тут все известно. Враг понял, что Кольцо – то самое. И вдобавок услышал про хоббитов и Хоббитанию.
Может статься, он ее сейчас и отыскивает – если уже не нашел. И знай, Фродо, что ваше родовое имя тоже выплыло заодно с прочим.
– Но ведь это ужасно! – вскричал Фродо. – Ужасней ужасного – даже твои жуткие намеки и неясные остережения так меня не пугали. Гэндальф, о, Гэндальф, надежный мой друг, что же мне делать? Теперь вот мне по-настоящему страшно. Скажи, Гэндальф, что мне делать? Какая все-таки жалость, что Бильбо не заколол этого мерзавца, когда был такой удобный случай!
– Жалость, говоришь? Да ведь именно жалость удержала его руку. Жалость и милосердие: без крайней нужды убивать нельзя. И за это, друг мой Фродо, была ему немалая награда. Недаром он не стал приспешником зла, недаром спасся; а все потому, что начал с жалости!
– Прости, не о том речь, – сказал Фродо. – Страх обуял меня, но Горлума все равно жалеть глупо.
– Не видел ты его, – сказал Гэндальф.
– Не видел и не хочу, – отрезал Фродо. – А тебя просто не понимаю. Неужели же ты, эльфы и кто там еще, – неужели вы пощадили Горлума после всех его черных дел? Да он хуже всякого орка и такой же враг. Он заслужил смерть.
– Заслужить-то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им – легион. А посчитай-ка таких, кому надо бы жить, но они мертвы. Их ты можешь воскресить – чтобы уж всем было по заслугам? А нет – так не торопись никого осуждать на смерть. Ибо даже мудрейшим не дано провидеть все. Мало, очень мало надежды на исправление Горлума, но кто поручится, что ее вовсе нет? Судьба его едина с судьбою Кольца, и чует мое сердце, что он еще – к добру ли, к худу ли – зачем-то понадобится. В час развязки жалость Бильбо может оказаться залогом спасенья многих – твоего, кстати, тоже. Да, мы его пощадили: он старый и жалкий, таких не казнят. Он остался в заточении у лесных эльфов – надеюсь, они обходятся с ним по-доброму.
– Все равно, – сказал Фродо, – пусть даже и не надо было убивать Горлума, но зачем Бильбо оставил себе Кольцо? А главное, зачем оно мне-то досталось? Ведь я уж тут совсем ни при чем! Как же ты у меня его не отобрал, почему не заставил выкинуть или истребить?
– Выкинуть? Истребить? – сердито откликнулся маг. – Ты что, пропускал мои слова мимо ушей? Думай все-таки, прежде чем говорить. Выкинуть его можно только по безрассудству. Магические Кольца не пропадают бесследно: со временем они возвращаются в мир, и мало ли кто их найдет, сам подумай. Ведь Кольцо может попасть в руки Врага, да и непременно попадет: он тянет его к себе могучим, тяжким усилием.
Да, милый Фродо, ты в большой опасности, оттого-то мне и неспокойно. Но ставки нынче такие, что опаснее всего – не рисковать, даже и тобою; однако помни, что, когда я отлучался, ты был под неусыпным надзором и охраной. Я знаю, ты ни разу не надевал Кольцо, и, стало быть, оно тебя не поработило. Пока что – нет… А девять лет назад, при нашем последнем свидании, я еще ничего толком не знал.
– Хорошо, нельзя выкинуть, так можно истребить: ты же сам сказал, что это давным-давно надо было сделать! – в отчаянии воскликнул Фродо. – Предупредил бы меня, написал бы, что нужно, – и я бы от него отделался.
– Отделался бы? А как? Ты пробовал?
– Нет, не пробовал. Но его же, наверно, как-то можно сплющить или расплавить?
– А ты попробуй! – сказал Гэндальф. – Возьми да попробуй!
Фродо опять достал Кольцо из кармана и поглядел на него. Оно было чистое и гладкое, без всяких надписей. Ярко лучилось золото, и Фродо подумал: какой у него густой и чудный отлив, как оно дивно скруглено. Изумительное и поистине драгоценное Кольцо. Он вынул его, чтобы швырнуть в огонь, но вдруг понял, что сделать этого не может, что себя не переломишь. Он нерешительно взвешивал Кольцо на ладони, вспоминая зловещую повесть Гэндальфа; наконец собрал все силы – и обнаружил, что поспешно запихивает Кольцо в карман.
Гэндальф невесело рассмеялся.
– Вот видишь? Уже и ты, Фродо, не можешь с ним расстаться, бережешь его от вреда. Не мог я «заставить» тебя – разве грубой силой, а этого ты бы не выдержал. И никакой силой Кольцо не истребить. Бей его сколько хочешь шестипудовым кузнечным молотом – на нем и следа не останется. Да что там ты – я и то ничего с ним сделать не смогу.
В огне твоего камина и обычное-то золото не расплавится. А Кольцо, ты видел, в этом огне только посвежело, даже не нагрелось. И во всей твоей Хоббитании нет такого кузнеца, который мог бы хоть чуть-чуть его сплющить. Ему нипочем даже горнила и молоты гномов. Было поверье, что Магические Кольца плавятся в драконовом огне, но теперешние драконы – жалкие твари, кому из них под силу расплавить Великое Кольцо, которое выковал сам Саурон!
Есть только один способ: добраться до Ородруина, Роковой горы, и бросить Кольцо в ее пылающие недра… если ты по-настоящему захочешь, чтобы оно расплавилось и стало навсегда недоступно Врагу.
– Да нет, я, конечно, очень хочу, чтобы оно… чтобы стало недоступно! – заторопился Фродо. – Только пусть это не я, пусть кто-нибудь другой, разве такие подвиги мне по силам? Зачем оно вообще мне досталось, при чем тут я? И почему именно я?
– Вопрос на вопросе, – сказал Гэндальф, – а какие тебе нужны ответы? Что ты не за доблесть избран? Нет, не за доблесть. Ни силы в тебе нет, ни мудрости. Однако же избран ты, а значит, придется тебе стать сильным, мудрым и доблестным.
– Да как же я! Ты, Гэндальф, ты и сильный и мудрый. Возьми у меня Кольцо, оно – тебе.
– Нет! – вскрикнул Гэндальф, отпрянув. – Будь у меня такое страшное могущество, я стал бы всевластным рабом Кольца. – Глаза его сверкнули, лицо озарилось изнутри темным огнем. – Нет, не мне! Ужасен Черный Властелин – а ведь я могу стать еще ужаснее. Кольцо знает путь к моему сердцу, знает, что меня мучает жалость ко всем слабым и беззащитным, а с его помощью – о, как бы надежно я их защитил, чтобы превратить потом в своих рабов. Не навязывай мне его! Я не сумею стать просто хранителем, слишком оно мне нужно. Предо мной – мрак и смерть.
Он подошел к окну, поднял шторы и отдернул занавеси. В комнату снова хлынуло солнце. Мимо окошка, посвистывая, прошел Сэм.
– Как видишь, – сказал маг, обернувшись к Фродо, – решать придется тебе. Но я тебя не оставлю. – И он положил руку на плечо Фродо. – Я помогу тебе снести это бремя, пока это бремя твое. Только не надо медлить. Враг не мешкает.
Настало молчание. Гэндальф снова сел в кресло и попыхивал трубкой: должно быть, задумался. И глаза прикрыл, но из-под век зорко следил за Фродо. А Фродо неотрывно глядел на темно-алые уголья в камине, только их и видел, и чудилось ему, что он заглядывает в огненный колодец. Он думал о багровых расселинах древней и страшной Горы.
– Так! – сказал наконец Гэндальф. – Ну, и о чем же ты размышляешь? Что решил?
– Ничего, – глухо откликнулся Фродо. Но огненная тьма вдруг выпустила его. Он снова сидел в светлой комнате, изумляясь яркому окну и солнечному саду. – А впрочем, решил. Я не все понимаю, что ты говоришь, но покамест придется мне, наверно, оставить Кольцо у себя и сберечь его, а там будь что будет.
– С тобой много чего может быть, – сказал Гэндальф, – но начинаешь ты очень неплохо. Не скоро Кольцо тебя склонит ко злу.
– Это тебе виднее, – сказал Фродо. – Только хорошо бы ты все-таки нашел какого-нибудь хранителя понадежней. А пока что, если ты прав, то я в большой опасности, и друзья мои тоже. Вряд ли мне, стало быть, удастся сберечь Кольцо и уберечь друзей, если я останусь дома. Придется мне бросить Торбу, покинуть Хоббитанию и вообще уйти куда глаза глядят. – Он вздохнул. – Лишь бы в Хоббитании все осталось как было – правда, я иной раз клял хоббитов за глупость последними словами, призывая на них землетрясение и драконов, но нет уж, лучше не надо. Пока у меня за спиной Хоббитания, мне как-то легче: я знаю, что есть отступление, хотя отступать и некуда.
Я, конечно, и раньше думал, не уйти ли мне, только представлял себе какой-то пикник, приключения, как у Бильбо или даже интереснее – разные ведь бывают, и все хорошо кончаются. А тут – из страха в страх, и смерть по пятам. Да и путешествовать мне, видно, придется одному, раз мне выпала такая доля – спасать Хоббитанию. Только я же маленький, для всех там чужой и – как бы это сказать? – не из них. А Враг такой сильный и страшный.
Он не признался Гэндальфу, что, пока говорил, в сердце его вспыхнуло желание пойти вслед за Бильбо – пойти и, быть может, даже встретиться с ним. Желание было такое сильное, что страх отступил: он, пожалуй, так бы и кинулся бежать, вроде Бильбо – без шапки и наобум.
– Ты ли это, Фродо? – воскликнул Гэндальф. – Верно сказал я когда-то: изумительные существа хоббиты. Кажется, и месяца хватит, чтоб их изучить, а они через сто лет тебя несказанно удивят. Вот уж чего не ожидал – даже и от тебя! Бильбо-то не ошибся с наследником, хотя не понимал, как это важно. Да, похоже, что ты как нельзя более прав. По нынешним временам Кольцу не место в Хоббитании: тебе – да и не только тебе – придется уйти и на время забыть, что ты Торбинс. Опасное это имя за пределами Хоббитании. Дай-ка я придумаю тебе другое. Назовись ты, пожалуй, Накручинсом.
А пойдешь ты все-таки не один. Кому там из своих приятелей ты вполне доверяешь, кто из них способен выстоять в смертельных испытаниях?.. Впрочем, таких, наверно, и нет; а все же подумай о спутнике, он тебе очень понадобится! И болтай поменьше, даже с близкими друзьями! У Врага повсюду шпионы, он все слышит.
Маг вдруг осекся и прислушался. В комнате и в саду стояла звонкая тишина. Гэндальф прокрался к окну, вспрыгнул на подоконник, протянул длинную руку – и в окне, жалобно пискнув, появилась курчавая голова Сэма Скромби, вытянутая за ухо.
– Так, так, клянусь бородой! – сказал Гэндальф. – Сэм Скромби, он самый! Под окном, значит?
– Да что вы, сударь, что вы, господин Гэндальф! – горячо возразил Сэм. – Под каким окном! Я тут просто полол и подстригал траву: видите? – Он показал в свое оправданье садовые ножницы.
– Вижу, – мрачно отозвался Гэндальф. – А вот щелкать твои ножницы давно что-то перестали. Подслушивал?
– Подсушивал, сударь? Да нет, зачем же, все и так подсохло.
– Ты дурака-то не валяй! Что ты слышал и зачем подслушивал? – Глаза Гэндальфа сверкнули и брови ощетинились.
– Господин Фродо, хоть вы-то! – в ужасе выкрикнул Сэм. – Вы-то хоть не позволяйте ему, а то он меня во что-нибудь – раз – и превратит. Доказывай потом моему старику, что это я. Я же ничего худого не хотел, честное слово, сударь!
– Ни во что он тебя не превратит, – сказал, еле сдерживая смех, изумленный и озадаченный Фродо. – Он знает, как и я, что ты подслушивал без худого умысла. Ты бояться-то не бойся, а спрошено – отвечай!
– Да что ж, сударь, – втянув голову в плечи, признался Сэм. – Я порядком слышал, хотя понял-то не все: и про Врага, и про Кольца, и про господина Бильбо – ну, там, драконы, Огненная гора – и, конечно, про эльфов. Вовсе даже не собирался подслушивать – а слышал: сами знаете, как нечаянно бывает. Меня ведь хлебом не корми, а дай послушать про эльфов, мало ли что там Тод говорит. Хоть бы одним глазком их повидать. Вы вот, сударь, пойдете – ну и мне бы эльфов показали, а?
Гэндальф вдруг рассмеялся.
– Ну-ка давай сюда! – крикнул он и, втащив через подоконник ошарашенного Сэма, поставил его, с ножницами и лопатой в руках, на пол. – Говоришь, эльфов тебе показать? – спросил он, всматриваясь в Сэма и невольно улыбаясь. – Ты, стало быть, расслышал, что хозяин твой уходит?
– Расслышал, а как же. Тут-то я и поперхнулся, а это уж небось вы расслышали. Да я нечаянно – ведь такое огорчение!
– Ничего не поделаешь, Сэм, – грустно сказал Фродо. Он вдруг понял, что прощание с Хоббитанией будет очень трудное и что прощается он не только с Торбой. – Надо мне идти. А ты, – и он сурово посмотрел на Сэма, – если ты и правда за меня тревожишься, то уж держи язык за зубами, ладно? Проболтаешься хоть о чем-нибудь, что ненароком подслушал, и Гэндальф, чего доброго, превратит тебя в пятнистую жабу, а с ужами, знаешь ли, шутки плохи.
Сэм задрожал и бухнулся на колени.
– Встань, Сэм! – велел Гэндальф. – Я придумал кое-что пострашнее: ни о чем ты не проболтаешься и впредь будешь знать, как подслушивать. Ты пойдешь с Фродо!
– Я? С хозяином? – воскликнул Сэм, подскочив, как собака, которую позвали гулять. – И увижу эльфов и еще много всякого? Урра! – крикнул он и вдруг расплакался.
Глава III
Дорога втроем
– Выйти надо втихомолку и как можно скорее, – постоянно напоминал Гэндальф.
С первого разговора прошло уже две или три недели, а Фродо в путь пока не собрался.
– Знаю, знаю, – говорил Фродо. – Только это ведь непросто – скорее, да еще втихомолку. Уйду я, как Бильбо, – и раскатится молва по всей Хоббитании.
– Нет уж, ты, как Бильбо, не уходи! – сказал Гэндальф. – Этого еще нам не хватало! Скорее – да, но не вдруг. Подумай, конечно, как покинуть Хоббитанию без лишнего шума, а все же не мешкай: как бы не замешкаться.
– Может, осенью, после нашего общего дня рождения? – предложил Фродо. – К тому времени я как раз все устрою.
По правде говоря, когда дошло до дела, у него начисто пропала всякая охота к путешествиям. Торба вдруг стала донельзя уютной, и он вовсю радовался последнему своему лету в Хоббитании. «А осенью, – думал он, – у нас поскучнеет, и сердце по-всегдашнему запросится в чужие края». Про себя он уже твердо решил дождаться пятидесятилетия и стодвадцативосьмилетия Бильбо. Будет годовщина – тут-то и в путь, по примеру Бильбо. Без этого примера он бы и шагу не сделал, в жизни бы с духом не собрался. О цели странствия он старался не думать, и с Гэндальфом не откровенничал. Может, маг и сам обо всем догадывался, но, по своему обычаю, помалкивал…
– Да-да, все устрою и отправлюсь, – повторил Фродо.
Гэндальф поглядел на него и усмехнулся.
– Ладно, – сказал он, – пусть так, лишь бы не позже. Что-то мне очень тревожно. Только ты смотри, никому ни слова о том, куда путь держишь! И чтобы Сэм твой тоже молчал, как убитый, а то он у меня и правда запрыгает жабой.
– Куда я путь держу, – сказал Фродо, – этого я и сам не знаю, так что тут мудрено проболтаться.
– Без глупостей! – насупился Гэндальф. – Я не к тому говорю, чтоб ты пропал неизвестно куда. Но Хоббитанию ты покидаешь – и надо, чтобы об этом никто не знал. Куда-нибудь ты да пойдешь, на север, на юг, на запад или даже на восток – это вот и надо сохранить в тайне.
– Мне так грустно оставлять Торбу и со всеми прощаться, что я даже не подумал, куда отправлюсь, – сказал Фродо. – А куда, в самом-то деле? Почем я знаю, где можно спрятаться? Бильбо – тот ушел за сокровищем, ушел и вернулся, а мне, значит, нужно вернуть сокровище, а самому сгинуть – так, что ли?
– Так, да не так, – отозвался Гэндальф. – Тут и я тебе не указчик. Может, ты дойдешь до Ородруина, а может, это вовсе не твое дело – как знать? Я знаю другое: пока что ты к такому пути не готов.
– Еще бы! – воскликнул Фродо. – Ну а мой-то путь – куда?
– По краю, – ответил маг. – По самому краешку, твердо и осторожно. Иди-ка ты, пожалуй, в Раздол. Это не слишком опасный путь, хотя на дорогах нынче неспокойно, а осенью будет даже и страшновато.
– В Раздол? – переспросил Фродо. – Хорошо, пойду на восток, к Раздолу. Сэм тоже со мной пойдет, повидает эльфов, то-то ему радость!
Он обронил это как бы между прочим; но ему не шутя захотелось побывать в той блаженной долине, где Дивный Народ все еще жил мирно и счастливо.
Как-то летним вечером в «Укромном уголке» и «Зеленом драконе» обсуждали невероятное – что там великаны и прочая нечисть на границах! Оказывается, Фродо продает, если уже не продал, Торбу – и кому? Лякошель-Торбинсам!
– Ну, за хорошие деньги, – говорили одни.
– За свою цену, – возражали другие, – будьте покойны, Любелия гроша лишнего не даст. (Оддо уже успел умереть, дожив до ста двух лет и не дождавшись свершения своих чаяний.)
О цене очень спорили; но больше о том, с чего бы это Фродо вздумал продавать такое прекрасное именье. Некоторые намекали – на это намекал и сам господин Торбинс, – что денежки счет любят, а у него они на исходе: еле хватит рассчитаться в Норгорде и переехать к родственникам в Зайгорд.
– Лишь бы подальше от Лякошелей, – добавлял кое-кто. Но все так привыкли к россказням о несметных богатствах Бильбо, что отвыкать было невмочь, и многие винили Гэндальфа. Того хоть и было не видать, не слыхать, но жил-то он, известно, у Фродо – прятался небось в Торбе. Положим, было не слишком понятно, зачем магу нужно, чтоб Фродо переехал в Зайгорд, но, видать, зачем-то понадобилось.
– Да, осенью переезжаю, – подтверждал Фродо. – Мерри Брендизайк подыскивает там для меня чистенькую норку, а может, и уютный домик.
Мерри в самом деле подыскал и купил премиленький домик в Кроличьей Балке, чуть подальше Зайгорда. Всем, кроме Сэма, Фродо говорил, что туда он и задумал перебраться. Путь на восток подсказал ему эту мысль: Заячьи Холмы – по дороге, Фродо жил там в детстве, так почему бы ему туда не вернуться.
Гэндальф пробыл в Хоббитании больше двух месяцев. Потом, однажды вечером к концу июня, как раз когда планы Фродо устоялись, он вдруг объявил, что наутро уходит.
– Надеюсь, ненадолго, – сказал он. – У меня кое-какие дела на юге. Я у вас и так засиделся.
Сказано это было невзначай, но Фродо показалось, что маг сильно озабочен.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
– Да пока ничего, но до меня дошли тревожные и не слишком понятные вести – надо разобраться. Я тут же вернусь или, на худой конец, подам весточку. А вы поступайте, как решено, только берегитесь, а пуще всего берегите Кольцо. И непреложный тебе совет: не надевай его! Когда вернусь, точно еще не знаю, – сказал он, прощаясь на рассвете. – Но уж к вашему отходу поспею непременно. Пожалуй, придется мне на всякий случай проводить вас по Тракту.
Сначала Фродо опасливо прикидывал, какие такие вести мог получить Гэндальф, но потом успокоился: уж очень хорошая была погода. Лето пышное, осень плодоносная – даже Хоббитания давно такого не видывала. Ветки ломились от яблок, соты истекали медом, и пшеница вздымала тугие колосья.
Лишь когда вплотную подошла осень, Фродо встревожился не на шутку. Середина сентября, а Гэндальф как в воду канул. На носу день рождения и переезд, а от него ни слуху ни духу. Между тем начались хлопоты. Приезжали и помогали упаковываться друзья Фродо: Фредегар Боббер, Фолко Булкинс и, уж конечно, Перегрин Крол с Мерри Брендизайком. Их общими стараньями в Торбе все было вверх дном.
20 сентября от жилища Фродо к Брендидуимскому мосту отъехали два фургона, груженные нераспроданной утварью. Следующий день прошел в ожидании Гэндальфа. Утро пятидесятилетия Фродо выдалось ясное и яркое, такое же, как в памятный день Угощения. Гэндальфа не было. Под вечер Фродо накрыл на пятерых праздничный стол, пытаясь разогнать свое уныние. Вот и с друзьями тоже скоро надо будет расставаться. Молодые хоббиты – Мерри Брендизайк, Фредегар Боббер, Фолко Булкинс, Перегрин Крол – веселились шумно и беспечно, прогорланили уйму песен, припомнили всякую быль и небыль, выпили за здоровье Бильбо, потом за обоих новорожденных вместе, как было заведено на днях рождения Фродо. Потом вышли подышать свежим воздухом, поглядели на звезды – и отправились спать. А Гэндальф так и не явился.
На другое утро они быстро, в десять рук, нагрузили последнюю повозку. С нею отправились Мерри и Толстик (так у них звался Фредегар Боббер).
– Кому-то надо печку для вас, лодырей, растопить в новом доме, – сказал Мерри. – Ладно, авось послезавтра свидимся – ежели вы не заснете в дороге мертвым сном.
Фолко позавтракал и ушел, остался один Пин. Фродо был сам не свой: он все еще ждал Гэндальфа и решил задержаться до сумерек. А там, если уж он очень понадобится магу, пусть сам идет в Кроличью Балку, глядишь, еще и первый доберется. Фродо решил пойти к Зайгордной переправе окольным путем, чтоб напоследок хоть поглядеть на Хоббитанию.
– Заодно и жир сгоню, – сказал он себе, глядя в пыльное зеркало на стене в полупустой прихожей. Он давно уже сидел сиднем и несколько расплылся.
Чуть за полдень явились Лякошель-Торбинсы: Любелия со своим белобрысым отпрыском Лотто.
– Насилу дождались! – сказала она, переступив порог. Это было невежливо и неверно: до двенадцати ночи хозяином Торбы оставался Фродо. Но что взять с Любелии – ведь она ждала на семьдесят семь лет дольше, чем собиралась: ей уже перевалило за сто. И пришла не просто так, а присмотреть, чтобы Брендизайки и прочие по ошибке не захватили бы с собой чего чужого, и еще за ключами. Спровадить ее было непросто: она принесла с собой опись проданного имущества и желала проверить, все ли на месте. Проверила раз, потом другой, получила запасные ключи и заручилась обещаньем, что третьи ключи будут ей оставлены у Скромби в Исторбинке. Она хмыкнула и поджала губы – мол, знаем мы этих Скромби, утром половины вещей недосчитаешься, – но наконец ушла.
И Фродо ей даже чаю выпить не предложил.
