Худышка
Донна Кунер
Бумажные города
«Я слышу их. Отчетливо. Постоянно. Я знаю, о чем они думают, потому Худышка сидит на моем плече и нашептывает мне их мысли прямо в ухо: толстуха, уродина, фрик, слониха, свинья».
Эвер пятнадцать лет, и она весит сто тридцать килограммов. Больше всего на свете девушка хочет петь на сцене. И она готова на все, чтобы осуществить свою мечту. Но для начала ей нужно похудеть. Эвер соглашается на опасную операцию, которая поможет ей сбросить вес. После этого жизнь Эвер меняется, и она верит, что у нее все получится. А потом снова начинает звучать голос Худышки…
Это история сильной и смелой девушки, которая не умеет сдаваться и готова следовать за мечтой. «Худышка» – книга о поисках себя и своего счастья.
Донна Кунер
Худышка
Моей сестре Марти, которая всего лишь хотела, чтобы я прекратила читать и вышла на улицу поиграть
Пепел
Глава первая
Я знаю, о чем они думают, потому что она нашептывает мне их мысли прямо в ухо. Я слышу их. Отчетливо. Постоянно.
– Если я когда-нибудь буду выглядеть так же, просто пристрелите меня.
Ее зовут Скинни[1 - Skinny (англ.) – тощая, худышка, кожа да кости. – Здесь и далее примеч. переводчика.].
Я даже не могу вспомнить, с каких пор она сидит на моем плече, нашептывая мне свои послания. Она внезапно появилась, когда мне было около десяти и я начала набирать вес после смерти матери. Поначалу ее голос раздавался нечасто… Негромко… Но чем старше становилась я, тем больше сил набирала она. Наверное, она похожа на готическую фею Динь-Динь, на какое-нибудь крылатое сказочное существо, но на самом деле я никогда ее не видела. Я только слышу ее.
Сопровождаемая свистящим звуком трущихся друг о друга с каждым моим шагом бедер, я протискиваюсь по проходу в дальний угол кабинета, где мы, десятиклассники, занимаемся алгеброй.
– Ты просто огромная, – нашептывает Скинни мне в ухо мысли Уитни Стоун с нулевым размером[2 - Нулевой размер – самый маленький размер одежды в США.], когда я, толкнув ее парту, чуть не сбиваю сумочку. Уитни с нескрываемым отвращением делает глубокий вдох, закатывает глаза и переставляет поддельную Prada на другую сторону стола.
Поверь мне, Уитни, я бы и близко к тебе не подошла, если бы могла. Но я не могу. Я не могу избегать саму себя. Пойманную в ловушку слоев жира и избыточного… всего. Все такое тесное… растянутое… неудобное. С момента, когда я просыпаюсь утром и изо всех сил стараюсь встать с постели, вплоть до времени, когда вечером ложусь спать, я попадаю в эту огромную оболочку.
Гнев, который я сдерживаю под всеми этими слоями, просачивается к Уитни, легкой мишени.
– Кстати, Уитни, моя сестра сказала, что ты неплохо выступила на пробах чирлидеров. Ну, знаешь, кроме одной части… – Затихаю в ожидании, когда в ее глазах появится страх. Довольно приятно. Чувствую укол вины и заталкиваю гнев обратно. Иду дальше.
– О чем это она? – слышу голос Уитни у себя за спиной. Моя старшая сводная сестра Линдси, капитан команды чирлидеров Хантсвиллской школы, за последние недели и двумя словами со мной не обмолвилась. Нет, Линдси вовсе не злится на меня. Я просто недостойна ее внимания. Но Уитни об этом не знает. Она поворачивается к своей недалекой лучшей подруге-подражательнице Кристен Роджерс и с обвинительными нотками в голосе говорит:
– Ты же сказала, все было прекрасно.
– Неплохо. – Помешанная театралка Джиджи Ритодо улыбается моему комментарию. Когда я ковыляю мимо нее по проходу, она толкает меня в плечо, словно мы друзья.
Но это не так. Думаю, она просто не любит меня чуть меньше, чем Уитни. Очевидно, по мнению членов драмкружка, «жирный» выигрывает у «популярного».
– Ты похожа на Зефирного человека – огромного монстра из того старого фильма «Охотники за привидениями». Мягкая. Липкая. Ужасная, – тихонько говорит Скинни мне в левое ухо.
Я плетусь дальше по проходу, потому что у меня нет выбора.
Сдвигаюсь в сторону, пропуская идущего справа от меня Джексона Барнетта. На нем джинсы и синяя футболка, надетая под рубашку с длинными рукавами. Замечаю три кожаных браслета на его правом запястье, когда он поднимает руку, чтобы убрать темные волосы, падающие ему на глаза. Каждая деталь его стиля продумана так, чтобы казаться совершенно случайной. Мне нравится это в нем. Но на самом деле мне в нем нравится абсолютно все. Если бы я только могла прикоснуться к нему… Я бы прижалась к его боку и, обняв его, почувствовала бы твердый живот, привстала бы на цыпочки и положила голову на его широкое плечо. И я точно знаю, каково это. Потому что так уже было. Давным-давно.
Я жду, когда Скинни прошепчет мне в ухо мысли Джексона. Но ничего не происходит.
И я не знаю, что лучше, а что хуже: то, что Джексон не думает обо мне гадости, или то, что он не думает обо мне вообще. Когда он был тощим мальчишкой с брекетами и в очках, он все время думал обо мне. Теперь, когда он высокий, с ровными белыми зубами и носит контактные линзы, он забыл о домике на дереве, который мы построили на заднем дворе его дома, и о поцелуе, который он подарил мне позади уличного знака на Гардениа-стрит, о поцелуе на футбольном поле. Пока я топила себя в горе и жире на протяжении нескольких лет, его воспоминания обо мне как лучшем друге все больше таяли, потому что я стала совершенно неузнаваема. Я знаю это чувство. Я и сама себя не узнаю.
Джексон поворачивается, чтобы посмеяться вместе с Уитни, слыша, что та рассказывает о вечеринке на прошлых выходных. Я замираю. Смотрю прямо перед собой. Оцениваю свободные места. Последний ряд всегда заполняется первым, но обычно я прихожу достаточно рано, чтобы отхватить себе местечко. Но сегодня не мой день. Сканирую взглядом кабинет. Найдется ли для меня хоть что-нибудь? Свободны только два стула. И оба с откидывающимся столиком, который, когда садишься, фиксируется на уровне твоего живота. Только вот мой живот там не поместится. Я могу не опускать столик, но тогда мне придется удерживать тетради и учебники на коленях. Коленях, которых на самом деле даже не существует.
– Все твои вещи свалятся на пол. И ты не сможешь их поднять. Все будут таращиться, хихикать и показывать на тебя пальцем. Ты привлечешь всеобщее внимание. Ты действительно этого хочешь?
Я еще раз окидываю кабинет взглядом. Другого варианта нет. Опускаюсь на один из стульев, и мои бедра буквально сползают с краев сиденья. Ставлю рюкзак на пол рядом с собой и оборачиваю одну из лямок вокруг запястья. Нельзя позволить ему упасть. Если он упадет, вплоть до конца урока я не смогу ничего из него достать. Тяну рюкзак за лямку, пока у меня не получается забраться внутрь. Мне приходится хорошенько покопаться, прежде чем я нахожу ручку и тетрадь. Вытаскивая их, старюсь не шуметь. Мне не нужно лишнее внимание. Неловко опустив тетрадь на живот, пытаюсь найти чистую страницу. Наконец я готова. Ох, как же все непросто.
Учитель бросает на меня взгляд.
– Ты только посмотри на жалость в его глазах.
Полагаю, это все же лучше презрения, которое я вижу в глазах других учителей, и уж точно лучше нескрываемого страха, исходящего от подростков. Страха, что такое может произойти и с ними.
– Смотрите, она даже не помещается на стуле.
Скинни не приходится шептать мне это на ухо. Я и так слышу эти слова. Кристен Роджерс даже не пытается говорить тише. На ней коротенькая розовая маечка с блестящим словом «Сочная» на груди.
– Я даже не знала, что бывают штаны таких размеров, не останавливается Кристен. – Может, мне стоит сесть на диету? Я говорила тебе, что джинсы стали мне немного тесноваты?
– Не волнуйся. Ты никогда не будешь такой, – успокаивает ее Уитни. Я знаю, что она права. Ни одна из них никогда не будет похожа на меня. Не могу объяснить откуда, но я точно знаю, что это правда.
– У Джиджи Ритодо есть объявление, которое она должна сделать до начала урока. – Мистер Блэр взмахом руки приглашает Джиджи к доске. – Пять минут, не больше, предупреждает он.
У Джиджи сливочно-оливковая кожа и почти черные миндалевидные глаза – экзотическое сочетание, полученное от ее отца-филиппинца и матери, родившейся в Техасе. Но ярко-синяя челка и розовые волосы, около шеи окрашенные в фиолетовый, отвлекают внимание от ее красивого лица. Именно они в первую очередь бросаются в глаза. Сегодня на ней красные легинсы и блестящие высокие теннисные туфли. Джиджи крошечная, с эльфийскими чертами лица и телом двенадцатилетнего мальчика. Сейчас март, но вокруг ее шеи все еще обернут шарф в фиолетовую полоску.
Движения Джиджи полны трепетной грации, словно она только что съела целый мешок леденцов, заставляющих ее парить.
– Театральный кружок приглашает всех на апрельский мюзикл, – говорит Джиджи удивительно громким для такого крошечного человечка голосом. А затем с поразительной нехваткой чувства неловкости заливается песней: О-о-о-о-о… Оклахома![3 - «Оклахома» (англ. Oklahoma) – песня из мюзикла «Оклахома!», впервые поставленного на Бродвее 31 марта 1943 года.]
Джиджи танцует перед классом, словно повзрослевшая Яркая Радуга[4 - Яркая Радуга (англ. Rainbow Brite) – девочка лет пяти, персонаж серии мультфильмов производства Японии и США. Впервые по-явилась на экране 27 июня 1984 года.]. Ее голос громок и хорошо поставлен, даже без музыкального сопровождения Джиджи приятно слушать. Отличный голос, но я могу петь лучше. Это моя тайна, о которой никто в этом классе не знает.
– Но кто захочет смотреть на танцующего слона?
Класс взрывается бурными аплодисментами, когда Джиджи заканчивает свое выступление эффектным поклоном. Я бросаю взгляд на Джексона. Его белые зубы сияют в радостной улыбке, пока он восторженно хлопает. Раньше на этих зубах были брекеты. Я помню.
Мистер Блэр успокаивает класс, и я стараюсь сосредоточиться на алгебре. Скинни умолкла. Хорошо. Возможно, если я буду двигаться как можно меньше, это хотя бы на время остановит ее шепот.
Ченс Леманн – его густые черные волосы торчат во все стороны из-под бейсболки с эмблемой «Нью-Йорк Янкиз»[5 - «Нью-Йорк Янкиз» (англ. New York Yankees) – профессиональный бейсбольный клуб, базирующийся в Бронксе, одном из пяти районов города Нью-Йорк.], которую он опустил на глаза, – проскальзывает на стул рядом со мной. Он опоздал на десять минут. Для него это, можно сказать, еще рано пришел. Встретившись с ним взглядом, я качаю головой, но уголок моих губ непроизвольно приподнимается в полуулыбке. Вот так Ченс обычно влияет на людей. Уголки его губ опускаются, карие щенячьи глазки наигранно грустны, а затем он поднимает руку и приветственно машет мне. Его кожа темного медового оттенка. Но самое интересное – сверкающий фиолетовый лак на ногтях.
– Нравится? – Ченс протягивает ко мне руки ладонями вниз. – Называется «Клёвые желейки».
Я смотрю, не привлекли ли мы внимание мистера Блэра. Но учитель обсуждает домашнее задание с кем-то из учеников на первом ряду.
– И педикюр такой же? – шепчу через проход.
– Конечно! Я в полной гармонии со своей женской стороной.
Ченс усмехается мне, обмахивая лицо рукой с фиолетовыми ногтями. Возможно, это и верно, но он также «в полной гармонии» с бейсболом и может подать великолепный крученый мяч, который откроет ему дорогу в любой университет, где он будет учиться, красить ногти на ногах и делать все, что пожелает.
– Ты тоже попробуй, Эвер. Маникюр-педикюр – именно то, что тебе нужно.
– Грязь есть грязь, в какой цвет ее не крась, – шепчет Скинни мне в ухо.
Бросаю на Ченса хмурый взгляд и снова поворачиваюсь к учителю. Мистер Блэр вызывает несколько учеников к доске для решения задач. Я паникую. Только не меня. Только не меня. Начинаю задыхаться от одной мысли, что мне придется идти по проходу к доске, а со всех сторон будут сыпаться обидные комментарии.
– Эвер Дэвис, – отчетливо произносит мистер Блэр, чтобы привлечь мое внимание, – не желаешь решить семнадцатый пример?
Несмотря на формулировку, это вовсе не просьба. И вот я в ловушке. Внутри своего тела и снаружи. Встаю со стула, который цепляется за меня, не желая отпускать, и направляюсь по проходу к доске. Кристен Роджерс смотрит на Уитни, демонстративно закатывая глаза.
– Боже мой! Опять эта корова, – насмехается надо мной Скинни.
Мне пятнадцать, и я вешу сто тридцать семь килограммов.
Глава вторая
– Эвер!
Я оглядываюсь в поисках голоса, зовущего меня по имени, но толпа спешащих из школы учеников – это самый настоящий хаос. Парни и девушки выбегают на улицу из каждого дверного проема, визжа, крича, смеясь. Подростки собираются кучками, не обращая внимания на начавшийся дождь. Небо все покрыто грозовыми облаками.
Выбравшись на улицу, прохожу мимо небольшой компании мальчишек. Один толкает другого в грудь и кричит:
– Придурок!
Другой вопит ему в ответ:
– Заткнись!
Толчки продолжаются. Остальные мальчишки лишь смеются. Обхожу их на почтительном расстоянии, дабы случайно не стать непреднамеренной жертвой.
К обочине подъезжают три сверху донизу покрытых грязью школьных автобуса. Немного отступаю, чтобы не попасть под вонючий черный выхлоп, рвущийся из трубы одного из них. В большинстве окон уже виднеются уставшие лица учеников. Ну, мне хотя бы больше не нужно ездить домой на автобусе. Уклонившись от парня с футляром от тромбона, я чуть было не расплющиваю девушку, собирающую рассыпанные по парковке бумаги прямо у меня под ногами. Наконец замечаю Рэта[6 - Рэт (англ. Rat) – крыса.], отчаянно машущего мне рукой, в его видавшей виды «хонде-цивик» на другой стороне дороги. Пробираюсь сквозь толпу, изо всех сил стараясь никого не задеть, и жду на переходе, пока мимо проедет красный грузовичок, полный парней.
– Поздравляю с получением литературной награды десятиклассников[7 - В школах США награда, вручаемая лучшему старшекласснику за успехи в классе английского языка и литературы.], – говорит мне Кевин Как-То-Его-Там, высокий бледный подросток с проблемной кожей, который сидит в самом конце класса во время нашего общего урока английского языка.
– Гм… Спасибо. – Улыбаюсь ему, чувствуя себя немного виноватой за то, что никогда особо не обращала на него внимания и даже не могу вспомнить его фамилию. Из-за комплимента я чувствую себя неловко. – Мне вообще вся эта система кажется странной. Вручать награду в марте как-то преждевременно, не находишь? До конца учебного года я еще сто раз могу успеть напортачить.
– Да ладно. Тебе не придется ничего делать. Просто улыбайся и маши, когда твое имя назовут.
Я киваю, как будто вручение наград для меня – обычное дело.
– Смейся над собой. От этого твои собеседники чувствуют себя лучше, – говорит Скинни.
– Да без проблем. У меня огромный опыт еще со времен конкурсов красоты. – Я лучезарно улыбаюсь и машу толпе, словно настоящая королева красоты, от чего Кевин начинает смеяться. Довольно приятно, когда ты причина чьей-то улыбки. – Ты и сам неплохо пишешь, – продолжаю я. Ему это, кажется, польстило, и я ищу в своей памяти что-нибудь еще, что сможет сохранить улыбку на его лице. – Твое эссе о глобальном потеплении на прошлой неделе было одним из лучших. Сделать научные факты интересными всегда нелегко.
– Спасибо, – говорит Кевин. – Но твое сочинение все-таки было самым лучшим в классе. Вне конкуренции. Блестящая идея превратить научные факты в мюзикл. Кому не захочется подпеть «Гипотезе сновидений»? Я даже представить не могу, как ты это придумала.
– Спасибо, – говорю я, ощущая, как кровь приливает к моим щекам.
Полный парней красный грузовичок замедляется у обочины. Один из пассажиров наклоняется и кричит мне:
– Эй, жиртрес!
