Ян Терлау "Зима во время войны". Читать онлайн бесплатно.

Читать Ян Терлау "Зима во время войны
Отзывы на книгу Ян Терлау "Зима во время войны

Зима во время войны
Ян Терлау

Декабрь 1944 года. Нидерланды в оккупации уже пять лет. Михилю шестнадцать, и он живет в постоянном страхе. Недавно в соседнем поселке повесили на фонарях всех мужчин. А вчера арестовали соседей. У каждого есть родственник, вынужденный скрываться от нацистов, или друг в концлагере. Лишь бургомистр, отец Михиля, из последних сил сдерживает жестокость захватчиков.

А тут – просьба друга, попавшего в застенки гестапо. Просьба жизненно важная – и смертельно опасная. Михиль один не справится. Но кому можно доверять? Кто рискнет помочь? За любое сопротивление и неповиновение – казнь…

Ян Терлау (родился в 1931 году) – известный европейский политик и писатель. Сразу после выхода повести «Зима во время войны» в 1972 году он получил премию «Золотое перо» – главную награду Нидерландов в области детской литературы. Его книга – одна из самых популярных на родине – легко встает в ряд с такими классическими произведениями о военном детстве, как «Облачный полк» Эдуарда Веркина и «Когда я был маленьким, у нас была война…» Станислава Олефира.

В 2008 году повесть экранизировал Мартин Кулховен. В России фильм вышел под названием «Зима в военное время».

Ян Терлау

Зима во время войны

Jan Terlouw

Oorlogswinter

До чего же темно!

Шаг за шагом, вытянув вперед руку, чтобы ни на что не наткнуться, Михиль шел по велосипедной дорожке, пролегавшей вдоль широкого проселка. В другой руке у него была холщовая сумка с двумя бутылками молока. «Месяц еще совсем тоненький, да и тучами закрыт! – подумал он. – А ведь здесь уже должна быть ферма ван Оммена». Но как он ни всматривался в темноту справа от дорожки, ничего не видел. «В следующий раз без фонарика-жужжалки ни за что не пойду, – решил Михиль. – Пусть уж Эрика вернется домой не позже полвосьмого. В такую темень по улице ходить невозможно».

Последующие события подтвердили правильность этой мысли. Хотя Михиль и двигался со скоростью самое большее полкилометра в час, он всё равно задел сумкой один из столбиков, отделявших велодорожку от проселка. Черт возьми! Юноша бережно ощупал свою ношу. Мокрая! Одна из бутылок разбилась. А ведь молоко теперь на вес золота… Огорченный Михиль двинулся дальше, ступая еще осторожнее, чем прежде. Ну и ну, бывает же так темно. До дома осталось метров пятьсот, и ему здесь знаком чуть ли не каждый камень. Но сейчас это расстояние казалось каким-то нескончаемым. Как же успеть домой до восьми…

Погодите-ка, вон там… вон там какое-то свечение! Да-да, точно, это дом Богардов. Не все соседи соблюдали режим светомаскировки. Впрочем, Богардам и маскировать-то почти нечего – у них горит только одна свечка. Михиль точно знал, что здесь столбики заканчиваются, он вот-вот дойдет до начала своей улицы, а там уже будет не так тяжело. Фу-ты ну-ты, молоко капает в деревянный башмак. Кажется, там, вдали, человек? Вряд ли, ведь уже почти восемь. А после восьми выходить из дома запрещено. Но вот Михиль почувствовал под ногами твердую поверхность. Ага, значит, здесь дорога уже вымощена камнем. Теперь направо, главное – не угодить в канаву. Как Михиль и думал, идти стало гораздо легче. В темноте вырисовывались очертания домов. Вот дом де Рёйтеров, рядом живет юфрау Думен, затем дом Зомеров, а там и кузница, чуть дальше бюро Зеленого Креста[1 - Зеленый Крест – общественная организация в Нидерландах, занимавшаяся помощью больным на дому и следившая за соблюдением общественной гигиены. (Здесь и далее – примеч. пер.).] – и он, считай, дома.

Внезапно в лицо Михилю ударил луч карманного фонарика, юношу ослепил яркий свет. Он вздрогнул.

– Кто после фосемь часоф ходить по улице? – грозно спросил человек с фонариком на ломаном голландском языке. – Я тфою аррестовать! Что у тебя ф руке? Гранаты?

– А ну-ка выключи фонарик, Дирк, – возмутился Михиль. – Придумал тоже – людей пугать!

Несмотря на исковерканное произношение, он узнал голос соседского парня. Дирк Кноппер любил розыгрыши. Ему был уже двадцать один год, и он не боялся ничего на свете.

– Страх закаляет человека, – заметил Дирк. – Но вообще-то на самом деле уже восемь. Любой немец имеет право пристрелить тебя на месте как угрозу для Великого германского рейха. Хайль Гитлер!

– Тс-с! Не произноси это имя так громко.

– Почему? – ухмыльнулся Дирк. – Наши завоеватели всегда рады его слышать.

Дальше они пошли вместе. Дирк прикрывал свет фонарика рукой, так что пробивался только тоненький лучик. Но Михилю казалось, что идут они при свете дня. Он даже видел теперь край дороги, какая несказанная роскошь!

– Откуда у тебя фонарик и, главное, батарейка?

– Стянул у фрицев.

– Да ну, – не поверил Михиль.

– Ну да. Ты же знаешь, что у нас расквартированы два офицера. На этой неделе в комнате у одного из них, того, что поупитаннее, стояла целая коробка таких фонариков. Ха, в комнате у фрица, а ведь сама-то комната наша. Вот я один фонарик и прибрал к рукам.

– Ты что, заходишь к ним?

– А то как же! Каждый день проверяю, что там делается, когда они сматываются. И ничего. Единственный, кому про это нельзя знать, – отец. Старик боится всего до смерти. Узнай он, что я прихватил фонарик, всю ночь бы не спал. Да он и так не спит из-за Ринуса де Рата. Ну пока, тут ты уж и сам дойдешь, да?

– Конечно, всё в порядке. Будь здоров!

Шурша по гравию деревянными башмаками, Михиль поспешил по дорожке к дому. Он радовался, что ехидный Дирк не заметил капающего молока. А то поднял бы его на смех, как пить дать!

В гостиной в полную силу горела карбидная лампа. Так всегда бывало в начале вечера, после того как ее заправлял отец. Заправка лампы – удовольствие ниже среднего, ведь карбид ужасно воняет. Но как только отец закрывал металлическую крышку и спичкой зажигал у носика огонь, противный запах исчезал. Такая лампа светила немногим хуже электрической. Однако через час-другой свет слабел, а примерно в половине десятого в гостиной оставался только маленький голубой огонек, которого, впрочем, вполне хватало, чтобы не натыкаться на мебель.

Но Михилю по вечерам очень хотелось читать. Днем, когда светло, он ни минуты не сидел без дела. А вечером, когда у него наконец появлялось свободное время, было уже темно. Не так давно Михиль обнаружил в отцовском книжном шкафу восемнадцать пожелтевших томиков Жюля Верна и сгорал от нетерпения их прочесть. В начале вечера читать удавалось даже в метре-другом от лампы, а позже, чтобы различить буквы, держать книгу приходилось у самого голубого огонька. Но тогда он заслонял свет другим, а так делать нельзя, особенно когда в доме гости.

Гости же были почти всегда.

Вот и теперь гостиная оказалась полна народу. Кроме мамы с папой и Эрики с Йохемом, Михиль увидел еще человек десять. И все незнакомые, за исключением дяди Бена. Мама представила Михиля каждому из гостей. Супруги ван дер Хейдены восторженно сообщили, что он когда-то учился у них в школе. Пара пришла из Влардингена, так что их слова вполне могли быть правдой, ведь юноша родился в том городе. Пожилая морщинистая дама, назвавшая себя тетей Гердиной, потребовала, чтобы Михиль поцеловал ее в щечку. А он и знать не знал, что у него есть такая тетя! Мама объяснила, что это папина четвероюродная сестра, с которой он в последний раз виделся лет двадцать назад. Две женщины неопределенного возраста при виде юноши принялись наперебой восхищаться тем, как он вырос. Державшийся весьма уверенно мужчина настаивал, чтобы Михиль, которому едва исполнилось шестнадцать, называл его братом. В комнате сидело еще несколько подобных родственников и друзей семьи. Не считая новообретенного «брата», все они знали, кто такой Михиль.

– Да уж, домашнее задание выполнили на отлично, – хмыкнул себе под нос юноша.

Все эти люди пришли сюда из западной части страны. Страшная сила гнала их по дорогам родины на восток и на север – голод. Стояла осень 1944 года, не стихала война. В больших городах не хватало еды. Транспорт не ходил, поэтому передвигаться оставалось только пешком. За спиной каждого такого беженца было по несколько десятков, а то и сотен километров. Они тащились по шоссе и проселкам с какими-то тележками, детскими колясками, велосипедами без шин и прочими немыслимыми приспособлениями. А после восьми находиться на улице запрещалось – комендантский час. Так что было очень важно иметь родственников и друзей, живущих где-то рядом с дорогой. Родители Михиля никогда и не подозревали, что у них столько знакомых, точнее, что о них знает так много народу.

Каждый вечер, около семи часов, начинались звонки в дверь. Мама открывала и видела радостно улыбающихся людей, которые весело восклицали примерно одно и то же:

– Добрый вечер, как дела? Ты меня не узнаёшь? Я – Мип из Гааги. В последние годы я так часто о вас думала, ты просто не поверишь!

Это звучало бы до крайности смешно, если бы не было так грустно. Выяснялось, что родители Михиля действительно когда-то встречались с этой Мип у общих знакомых, которые в тот раз представили ее как госпожу ван Дрютен. Но, понимая, что эта голодная, изможденная старуха прошла пешком через всю страну в изношенных гимнастических тапочках, чтобы раздобыть в Оверэйсселе[2 - Оверэйссел – провинция на востоке Нидерландов, граничащая с Германией. Названа по имени реки Эйссел (правому рукаву Рейна), протекающей по территории этой провинции. Столица – г. Зютфен.] несколько килограммов картошки для внуков, мама отвечала:

– Да, конечно, тетушка Мип – я могу вас так называть? – заходите, пожалуйста, расскажите, как жизнь!

И «тетушке Мип» предлагали тарелку горохового супа, местечко у карбидной лампы и возможность выспаться – на кровати или брошенном на пол матрасе.

Поздоровавшись со всеми, кто сидел в комнате, Михиль кивком попросил маму выйти за ним на кухню. Чтобы не блуждать по дому в кромешной тьме, он взял тот самый фонарик-жужжалку, которого ему так недоставало на улице, и принялся энергично сжимать и разжимать вставленную в рукоятку динамо-машину, отчего пальцы быстро устали и онемели.

– Мама, простите меня, пожалуйста, я разбил бутылку молока.

– Ой, ну как же ты так!

Михиль перестал жужжать фонариком и поднял светомаскировочную занавеску. За окном хоть глаз выколи.

– Вот видите, луны сегодня нет, а у меня не было с собой фонарика, – объяснил он.

Затем опустил занавеску и снова стал сжимать-разжимать динамо, чтобы хоть что-то было видно. Мама уже успела пожалеть, что упрекнула сына. Погладила его по голове. «Он выполняет поручения, совсем как взрослый, – подумала она. – В кромешной тьме идет на ферму за молоком, а ведь я на это, наверное, не решилась бы. И я же его еще и попрекаю!»

– Прости, Михиль, – виновато проговорила мама. – Это у меня само как-то вырвалось. Конечно же, ты не виноват. Я просто очень расстроилась, что теперь не удастся угостить кофе всех, кто у нас собрался.

«Угостить кофе» – это, конечно, громко сказано. Сейчас все пили суррогат – коричневый безвкусный напиток, который начинал отдаленно напоминать кофе, только если добавить горячего молока.

– Мне очень жаль, но я не могу сходить на ферму за новым молоком – уже девятый час, – покачал головой Михиль. – Посветите мне, пожалуйста, я вытащу осколки.

– Давай разберемся с осколками завтра. А сейчас доставай целую бутылку. Спасибо. Как же так получилось?

– Задел сумкой о столбик, недалеко от фермы ван Оммена. Налить молоко в кастрюльку?

– Давай я сама налью.

Михиль снова взял у мамы фонарик, и вскоре они вернулись в комнату с кастрюлькой молока, которое поставили греться на дровяную плиту. До войны ее топили углем, но теперь уголь кончился.

Выпив кофе, гости стали рассказывать о жизни в больших городах на западе страны. Голод, холод, страх перед арестами – вот о чём они говорили. Нехватка всего. Полная неуверенность в завтрашнем дне. У каждого был родственник, вынужденный скрываться от оккупантов, или друг, отправленный в концлагерь; многие лишились крова из-за того, что в их дома попали бомбы. Потом заговорили о положении на фронте, об американском генерале Паттоне[3 - Джордж Смит Паттон (1885–1945) – генерал американского штаба, командовавший танковым корпусом во время военных действий на территории Франции.], теснившем врага с запада, о потерях, которые, по слухам, немцы понесли на русском фронте.

А потом вспомнились и смешные истории. В народе поговаривали, будто Антон Мюссерт[4 - Антон Адриан Мюссерт (1894–1946) – основатель Национал-социалистического движения в Нидерландах. Во время оккупации возглавлял марионеточное правительство. После войны был казнен по приговору суда.], лидер прогитлеровской нацистской партии в Нидерландах, был женат на своей тетушке. И вот менейр ван дер Хейден поведал, как в кино однажды показывали документальный фильм. Когда на экране показался Мюссерт, в зрительном зале кто-то воскликнул:

– Антон!

А из последних рядов послышался тоненький голосок:

– Что, тетя?

Все, кто сидел в комнате, от души хохотали над этим рассказом. А дядя Бен спросил:

– А вы слышали анекдот о том, как Геринг, Геббельс и Гитлер поспорили, кто дольше сможет пробыть в одной конуре со скунсом? Первым в конуру залез Геринг. Через пятнадцать минут выскочил бледный, едва сдерживая рвоту. Затем был черед Геббельса. Этот сдался через полчаса. И наконец в конуру втиснулся Гитлер. Через пять минут оттуда выпрыгнул скунс.

После всех горестей и тягот прожитого дня собравшаяся в доме компания была рада посмеяться над подобными бесхитростными шутками.

Карбидная лампа почти погасла. Со свечными огарками в руках гости разбрелись по своим спальным местам. Михиль проверил, лежат ли в ящике у плиты лучинки для растопки, чтобы утром было чем быстро разжечь огонь. Фонарик остался у мамы, а свечи? он не нашел, поэтому на ощупь поднялся в свою комнату на чердаке, разделся и нырнул в постель. Издалека донесся рокот самолетного мотора.

«Это Ринус де Рат, – подумал Михиль. – Надеюсь, сюда он не прилетит».

Потом заснул и уже ни о чём не думал всю эту тысяча шестьсот одиннадцатую ночь немецкой оккупации.

10 мая 1940 года, когда немецкая армия по приказу фюрера Адольфа Гитлера вторглась в Нидерланды и Бельгию, Михилю было одиннадцать лет. Он хорошо помнил, как по радио одно за другим передавали тревожные сообщения: первый десант был сброшен над аэродромом Ипенбург («Повторяю: Ипенбург»), второй – над аэродромом Ваалхавен («Повторяю: Ваалхавен»). Весь тот день через деревню, где жил Михиль, шла нидерландская конница. Солдаты-кавалеристы, с виду совсем не воинственные, обменивались шутками с местными девушками. Глядя на них, мальчик решил, что война – это что-то веселое и увлекательное и будет здорово, если она закончится еще не скоро.

Об этой мысли он потом очень жалел. Первые сомнения появились уже через пять дней. Нидерландская армия сдалась в неравной борьбе. Услышав об этом по радио, папа побледнел и вышел из комнаты, а мама заплакала. Потом все соседи стали тревожиться о парнях, призванных перед войной в армию. Всего из их деревни забрали четырнадцать человек. Восемь ребят вскоре сообщили, что живы-здоровы. Спустя несколько дней подали о себе весть еще трое. Однако о судьбе трех оставшихся солдат никто ничего не знал. Это были Геррит, сын пекаря, Хендрик Боссер, сын фермера, и Белокурый Маас (парня так прозвали из-за его светлого чуба), сын их садовника. Михиль отлично помнил, как в один из тех дней долго сидел на тачке рядом с домом и смотрел на отца Белокурого Мааса, молча трудившегося в саду. Старик ничего не говорил, только упорно работал. Неделю спустя, когда Геррит и Хендрик наконец вернулись, он продолжал подстригать кусты и полоть всё с тем же ожесточением.

Выяснилось, что Геррит побывал в плену. Его широкое лицо всё сияло от удовольствия, когда он рассказывал, с каким удивлением немецкий офицер рассматривал его бесчисленные веснушки. «Это заржавевшие окончания моих стальных нервов», – гордо объяснил тогда Геррит фрицу. Из-за такого ответа всем жителям деревни сразу показалось, что голландцы всё-таки не до конца проиграли войну.

Хендрик Боссер, оказывается, просто забыл послать домой письмо.

А вот Белокурого Мааса похоронили у Греббеберга[5 - Греббеберг – холм на востоке провинции Утрехт, где проходила линия укреплений. С 11 по 13 мая 1940 года здесь состоялось одно из самых значительных сражений между нидерландской и немецкой армиями. Сейчас там находится мемориальное военное кладбище.]. Его отец всё так же пропалывал сад бургомистра ван Бёзекома и упрямо молчал.

Да, уже тогда, через несколько дней после 10 мая 1940 года, одиннадцатилетний Михиль понял, что его мальчишеское желание было по меньшей мере глупым и лучше бы война закончилась сегодня, а не завтра. Но от его воли ничего не зависело. Война продолжалась уже четыре года и пять месяцев и становилась всё более беспощадной. Правда, Михиль знал, что в июне нынешнего, 1944 года американцы и англичане высадились во Франции и теперь теснили немцев на север. Союзники дошли до южной части Нидерландов, но преодолеть Большие реки[6 - Большими реками в Нидерландах называют реки Маас и Ваал (Рейн в нижнем течении), по которым зимой 1944–1945 годов проходила граница между освобожденными союзными войсками южными областями Нидерландов (в том числе Северным Брабантом) и остававшимися в руках немцев северными.] так и не смогли. А совсем недавно, в сентябре, они попытались перейти в наступление около городка Арнем. Увы, в битве за Арнем победили немцы. И вот теперь медленно приближалась зима. Темная и холодная. Немецкие захватчики понимали, что войну им не выиграть, и хозяйничали на оккупированной территории с особой жестокостью. Всё продовольствие было конфисковано и отправлено в Германию. В больших городах начался голод. Поскольку контроль над небом немцы утратили уже полностью, американские и английские истребители летали над Нидерландами и расстреливали весь попадавшийся им на глаза транспорт. Это вынуждало немцев передвигаться по дорогам только по ночам, в полной темноте, что сильно затрудняло их действия.

Отец Михиля был бургомистром деревни Вланк, расположенной на севере области Велюве, недалеко от города Зволле. Между Вланком и Зволле протекает река Эйссел, и этот факт в конце войны оказался очень важным. Через Эйссел имелось два моста, один автомобильный и один железнодорожный. Союзническая авиация изо всех сил старалась уничтожить эти мосты, бомбы летели не переставая. Ведь, сумей союзники разбомбить хотя бы один, это нарушило бы немцам все их транспортные схемы.

Однако эти мосты были важны немцам еще по одной веской причине. Очень уж легко было останавливать всех, кто по ним шел, и проверять их документы. Молодых людей можно было сразу же арестовать и отправить работать на военный завод в Германию. Тех же, кто от немцев скрывался и не имел законных, выданных оккупационными властями документов, – задержать и посадить в лагерь. Отличная ловушка этот мост через Эйссел, считали немцы.