Рой-маршал был в футболке с дохлой божьей коровкой – лапками вверх – и надписью «Всё тлен». Его безмятежный вид возражал натянутой струне внутри зачёхленной в обольстительный наряд Маррады. Ей стало тесно, душно. На своей или чужой территории, Кайнорт наступал первым:
– Ладно, ты чего здесь? – он запустил пальцы ей в волосы, намотал и потянул к себе. – Где-то не приняли мою кредитку?
– Нет.
– Коридор снаружи выложен красной дорожкой?
– Нет, Кай.
– О. Сдаюсь.
Лицо Маррады ласкало тёплым дыханием, но рука маршала удержала её от поцелуя за локоны, как за поводок. Это он-то сдаётся? Запрокинутой мордашке, поддавшейся кончику его пальца?
– Я… соскучилась.
Бритц увернулся от грешных губ.
– Кажется, со мной уже не проходят номера для двухсотлетних, – он отступил к стеллажу с пособиями по октавиарским диалектам. – Прости, у меня нет времени на интервью.
– Нет времени на меня?
– Не передёргивай. Маррада, я здесь на работе.
– Я тоже! Кай, я… летела почти неделю, прорывалась в зону боевых действий. А ты говоришь…
– В зону боевых действий? – переспросил Бритц. – Прорывалась? Маррада, милая, опомнись, мы ни с кем тут не воюем. Рядовой конец света для примитивной добычи. Эзерам ничто не угрожает. Рейтинги провалятся. Тебя уволят.
– А в эзер-сейме считают, что здесь творится история. Это они заказали материал.
Кайнорт сощурил алебастровые глаза. После третьей линьки радужки минори седели, теряя окраску. Какого цвета они были до?
– Хорошо. С отбоя до без двадцати одиннадцать я в твоём распоряжении.
– Сорок минут? Ты шутишь?
– Мне важно хорошо высыпаться.
И вернулся к пособию по шчерским идиомам. Чтоб уж если угрожать – так остроумно. Маррада заглянула ему через плечо на разворот вариаций со словом «убить».
– Нет света, нет воды, – бормотала она. – Дикость. Неудивительно, что и ты озверел… Как хоть здесь моются?
– Языком.
В его ответе подтаяла улыбка. Быстрым шагом – только так, иначе осечка – Маррада порхнула к Кайнорту. Её руки были слишком холодны, чтобы ласкать, но… как он сказал? Кончиком коготка она отвела воротник Бритца и коснулась кожи язычком. Смелее, вверх по плечу, шее, по заколотившейся вене – к тёплой жилке на виске, впитывая парфюм-эксклюзив: кофе и бергамот…
– Так?
Спросила на вдохе, а выдохнула уже ему в губы. Кай развернулся и захватил её, как анаконда. После горечи уличного смога его язык казался сладким на вкус. Гибкая и упрямая, Маррада извивалась в шести стрекозиных лапах и двух сильных руках. Цепкие когти разорвали блузу рядом с застёжкой. Он не скучал, нет. Он жаждал. Властвуя над всею влагой на планете, он упивался одним этим раскалённым зноем. С преимуществом третьей линьки, как полубог драйва и пламени, Кайнорт растрепал волосы бабочки когтями. Его руки высвобождали грудь Маррады из тисков корсета. Под шумное дыхание Бритц приподнял Марраду хвостом к себе на пряжку, поцеловал и швырнул на край стола.
Галактики голографических карт разметались и маялись, сверкали вокруг, не имея возможности вернуться назад. Их место заняли двое. Маррада сжала бёдра Кайнорта коленями и потерлась о мягкие брюки, – требуя, требуя… Она завелась от силы его желания. Ее пальчики порхали под хлопком с божьей коровкой. По напряжённому рельефу на животе. По позвоночнику Бритца вниз. Вдоль спины с пластичными перекатами мышц к чеканным плечам. Вокруг ремня… Кайнорт позволил расстегнуть пряжку, наконец приласкать себя. В ответ он прикусил ей острый сосок и слизнул боль прочь.
Маррада, уже не владея собой, распахнула крылья и впивалась ногтями в затылок эзера. Стол шатнулся под телами, когда стрекоза рывком распяла бабочку на списках пленных. Вдыхая голографические звёзды, Маррада судорожно дёргала ремешки на своих чулках. Сейчас же: долой влажные кружева, прижаться обнажённым пеклом к горячему, опасному, люб…
– Мне… – шёпот болезненно хриплый, – некогда.
– Что?
Кайнорт спрыгнул со стола и отстранился, придержав Марраду за талию. Его не мигом отпустило. Ещё маниакально блестящие, глаза искали кратчайший путь от безумия к равновесию.
– Надо идти, – голос вернулся в безразличное русло. Дыхание эзер укротил, пока застёгивал брюки.
– Кай!
– Дело жизни и смерти.
Он выскользнул за клинкет. Ещё не вполне в сознании и надеясь подавить эрекцию по пути.
Маррада качалась в расхристанном наряде и пыталась прийти в себя. Между ног ломило – сладко, тяжело. Вдо-ох – выдох. Засаднили царапины от стрекозиных лап. На спине, шее. В пылу похоти она их не чувствовала. Символическая плата за близость с хищным эзером: автограф зверя. Маррада поёжилась и натянула рваный лиф.
Хотелось свежей крови.
* * *
Поперёк коридора тянулся стеклянный заслон. Он отделял основной рукав от закутка без окон и дверей. Изнутри закуток медленно наполнялся влажным чёрным песком – тем, в котором нельзя засыпать. В песке, глубиной уже до подмышек, барахталась шчера. Она не знала первого правила букашки в трясине: расслабиться, а если бы и знала, ничто в мире не заставило бы ему подчиниться. Давление песка не давало вдохнуть полной грудью, и пленница, уже не чуя ног, в паническом смятении делала себе только хуже. Для шчеры четыре стены вокруг были глухим бетоном. Стекло просматривалось только снаружи, и Альда едва не касалась заслона носом, изнемогая в нетерпении.
– Я ничего не знаю! Я не знаю! Не зна-аю! – пластинка за стеклом не менялась часа полтора.
– Ну… ну же… – Альда притопывала каблуком по полу, когда почуяла рой-маршала. – Бритц! Где тебя носит?
Он материализовался – иначе не скажешь – из темноты коридора и коснулся сенсора на стекле, убавляя звук криков.
– Уточнял спряжение глагола «увязнуть» на октавиаре.
– Зачем ты её заткнул?
– Соблюдаю акустическую гигиену. Я читаю по губам: она всё ещё не знает… не знает… ничего не знает.
Альда косилась на него сбоку. В профиль глаза Бритца были совершенно прозрачными, отполированными лупами.
– Значит, твоя зазноба явилась, – усмехнулась Хокс, жадно охотясь на его реакцию.
– М-м, – рассеянно моргнул Кайнорт. – Шчера говорила что-нибудь кроме этих четырёх слов?
– Нет. В помойку эти твои штучки! – она покрутила пальцем у виска. – Мой экзекутор час назад вытащил бы из неё координаты бункера.
– Вы, госпожа, вольны пытать своих пленных, как считаете нужным. Но это моя добыча.
В такие моменты Альде хотелось его стукнуть. Треснуть упрямого отморозка, разбить его ледяную корку, чтобы хоть одним глазком взглянуть: да есть ли там внутри кто-нибудь живой? Или сгинул столетия назад.
– Ну, согласись, – рассуждала она, – если хочешь послушную рабыню, физической боли не избежать. Я знаю, тебе ближе ломать внутренне, но с пауками нет ничего лучше старых добрых ударов током.
– Зачем? Она всё равно заговорит так или иначе, но будет счастлива, когда её выпустят. А не помешана на идее меня убить.
– Чёрта с два: дура хлебнула песка, – фыркнула Хокс. – Всё кончено.
Шчера попыталась лечь на спину, чтобы перестать тонуть, но опоздала, и провалилась с головой. Бритц вернул звук на прежний уровень. С той стороны стекла заскоблила худая рука. Грязное лицо, вынырнув на секунду, закричало:
– …скажу! Пустите, всё скажу!..
Кайнорт отдал команду на пульте и тронул Альду за плечи, поторапливая отступить на пару шагов от стекла. Барьер стал опускаться. Из закутка посыпался чёрный песок – струйкой, фонтаном, и наконец валом повалил. Вместе с ним под ноги эзерам упала пленная шчера.
Она плевалась песком и дрожала. Откуда ни возьмись, в руках Бритца возник термос воды. Не обращая внимания на грязь и не пытаясь отцепить чумазые пальцы от своих брюк, он помог шчере отпить из бутылки и умыться.
– Ну? – потребовала Альда, отряхиваясь.
– В Вермильоне они, – шептала паучиха, ощупывая новенький ошейник. – Бункер, в котором прячется атташе Лау, находится в регионе Вермильон.
– Откуда тебе известно? – спросил Бритц.
– Между бункерами налажена связь, и недавно наш эвакуратор обмолвился, что где-то там обживается семья посла с Урьюи. Уитмас, Амайя и двое детей.
– Имаго? Диастимагия?
– Да помилуйте, минори, откуда же мне знать!
Несуразная, запуганная девчонка с тревожным взглядом. Её взяли в слабо защищённом убежище по наводке местных.
– Не переживай, Лимани, – эзер посмотрел на неё сверху вниз, не опуская головы. -Ты действуешь на благо шчерам, просто они этого не понимают.
– Вы убьёте меня быстро? Пожалуйста…
– Вставай. Идём за мной.
Лимани потащилась за насекомыми, непрерывно ощупывая обновку. Ей ещё предстояло узнать, что гладкий ошейник перестанет мешать уже дня через три. И что теперь она сможет выпускать клыки, но не превращаться.
– Умно с бутылкой, комбинатор, – похвалила Альда.
– О чем Вы?
– Ты открыл для неё новую. Как для… равной.
Бритц посмотрел на бутылку, будто видел её впервые, но ничего не сказал. Альда остановилась, припоминая:
– Кстати, тот дозорный воланер…Он пропал где-то в Вермильоне, но следов мы так и не нашли. Значит, там действительно есть бункер, серьёзный, с оружием.
– Дозорные вылетают, как я просил?
– Исключительно с полуночи до рассвета. Только не пойму, зачем. Шчеры смекнули, что мы вылетаем по расписанию, и в эти часы тихарятся. Внезапностью их не взять. Плохая была затея.
– А воланер этот пропал по расписанию?
– Нет. Он чинился и запоздал.
Кайнорт улыбнулся:
– Прекрасно. Не шчеры смекнули о расписании, Альда. Мы их выдрессировали, – он прикрыл веки, как сытый кот. – А внезапность ни к чему. Достаточно сократить место поиска так, чтобы уложиться в один час. Сегодня в полночь пусть вылетают, как обычно. Пошумят, постреляют барьяшков. Как только вернутся, мы тихонько обследуем весь сектор. Гектар за гектаром.
– Но бункер успеет спрятаться.
– Бункер – да. Следы останутся. Теперь мы знаем, где искать: ветер и солнце не успеют их замести.
Альде даже позавидовала, что блестящая идея пришла не ей. В который уже раз надо было отдать должное опыту проходимца. Опыту и исключительному таланту быть злодеем.
– Лимани, – щелкнул Кайнорт, и шчера втянула голову в плечи – так, будто её учили этому с детства. – Умеешь варить ботулатте?
– Нет, минори.
И снова сжалась в ожидании не то удара, не то крика.
– Приведи себя в порядок. Потом найдёшь Ёрля.
– Кого?..
– Ёрль Ёж – главный по персоналу. Он научит обжигать зёрна и карамелизировать миндаль. Подашь мне в каюту две чашки минут через сорок. Яд отдельно.
Лимани дёргано кивнула и отправилась, куда указали.
– «По персоналу», – усмехнулась Хокс. – Не перестаю удивляться, сколько у тебя терпения. Любишь ты носиться с рабами: пояснять им, разжёвывать.
– Что касается ботулатте, лучше потратить лишнюю минуту, – возразил Бритц, – чем умереть в страшных муках из-за невнимательности баристы.
– Я не только об этом. Ты вечно…
Альда еще что-то говорила о неприемлемом для хозяина поведении, но Кайнорт не дослушал: показалась его каюта, и… пш-ш… Он скользнул за клинкет, как призрак сквозь стену.
Коридоры, чёрный песок – всё испарилось. Маррада выкинула козырь: она ждала на краешке стола во всеоружии. Тихая, обнаженная, с распущенными по плечам волосами и распростёртыми крыльями. Укрытая свежей вуалью весенних лугов. Молекулы её аромата Кайнорт уловил из коридора. Он приблизился, и у Маррады побелели костяшки, так она вцепилась в столешницу. Чтобы не как всегда. Чтобы не первой. К чёрту, пусть он теперь! Не вынимая рук из карманов, Бритц задышал ей в ушко с бриллиантовой капелькой.
– Я люблю тебя, Маррада.
Он выпустил стрекозиные лапы и хвост, сцапал бабочку и взмыл с нею к иллюминатору. Распластал на бронированной панораме, как на витрине, лицом к метеоритному кратеру. Соски обожгло холодное стекло, а спину горячие пальцы. Двое видели всех, а их – никто.
– Полчаса до ботулатте, – Бритц коснулся своего позвонка, обнажаясь.
– Мало…
– Значит, остынет.
Панорама запотела целиком, прежде чем прибыл кофе.
