Иногда, когда ей кажется, что никто не смотрит, она движется по коридорам словно летит. La golondrina, как ее называла Мама?. Ласточка. Воплощенная грация и красота. Когда Отем танцует, все ее тревоги исчезают, и она светится.
Как бы я хотела, чтобы она танцевала вечно.
Madre de Dios[2 - Богоматерь (исп.).], как бы я хотела вечно смотреть на ее танец.
Но сегодня очередной понедельник. Жизнь продолжается. Собрание кончилось, и Отем выпрямляется, как шомпол. Я – единственная, кто знает, что она выпорхнет из этой клетки и оставит нас позади, как только сможет.
А меня поджидает зачет по американской истории, но я даже книги в руки не брала. Мама? снова не в себе. В прошлую субботу мы должны были вместе ехать в город, но когда Абуэло (дед) подал машину, она его не узнала. Она не хотела выходить из дома и не понимала, куда мы собираемся. Я несколько часов просидела с ней. Я разговаривала с ней – послушай, Мама?… Я рассказывала ей истории, которые скрепляли нашу семью вокруг нее. Она долго не приходит в себя после таких приступов, а я не могу избавиться от чувства, что с каждым днем она ускользает все дальше, как звездный свет на рассвете.
Ну хоть с историей все нормально. Там всегда известно, что все закончится хорошо.
Си Джей Джонсон
@CadetCJJ
Спааааать.
10:01 AM
Джей @JEyck32 10:01 AM
В ответ @CadetCJJ
#снежныйденькаксегодня
Си Джей Джонсон @CadetCJJ 10:01 AM
В ответ @JEyck32
На собрании будешь спать?
>_> #большепохоженапохмелье
Си Джей Джонсон @CadetCJJ 10:02 AM
В ответ @Клер_Морган
Можно попросить младших, чтобы принесли мне кофе?
Глава вторая
10:02–10:04
Томас
Я тянусь к вазе на столе и закидываю в рот мятные конфетки. Фар сторожит у двери. Когда он дает знак, что все тихо, я снова открываю шкаф с документами. Работы немного. Нужно только время.
Директор Трентон, похоже, все еще живет в доцифровую эпоху, но она сама – как киборг. Она всегда говорит ровно до десяти, оставляя пять минут до звонка на объявления. К концу собрания все разбегаются, чтобы попасть в классы к третьему уроку. Ну, теоретически. Учителя и остальной персонал тоже в зале, и они не торопятся.
Все поднимаются, чтобы уйти, потом шагают, тащатся, выскальзывают, чтобы затянуться или вдохнуть воздуха (одно не исключает другого, спасибо большое). В конце концов, даже никотин и деготь пахнут лучше, чем наш актовый зал, где царит уникальный запах тестостерона, пота и горелого кофе.
Но мы заходим слишком далеко.
– Ненавижу бумажки.
– Может, тебе стоит остаться на ферме, – подначивает Фарид. – Честная работа и тяжелый труд мозгов не требуют.
– Издеваешься.
Пальцы мои нащупывают его папку, и я вытаскиваю ее из ящика.
– Хочешь посмотреть рекомендательное письмо мистера О’Брайена к твоим заявлениям в колледж?
Фар протягивает руку, и я передаю ему документы. Несколько листков выпадают из папки, прежде чем он ее подхватывает.
– Варвар.
Я фыркаю.
– Прости. Нет, не стоит.
– На этом снимке я такой юный и невинный, – вздыхает Фарид, глядя на обложку.
У большинства из нашего класса на обложке старая фотография, сделанная три года назад, когда мы были еще новичками. Но в его случае…
– Эту фотографию сделали в последний год!
– Как ты меня развращаешь! Без твоих блестящих идей я был бы нормальным отличником, не имел бы проблем с законом, да и девушки возле меня увивались бы.
– Ну конечно… – Я достаю из шкафа другую папку. – Рассказывай.
Фарид что-то бормочет под нос, но я не обращаю внимания.
С обложки на меня смотрит знакомая фотография.
Бинго.
Браун, Тайлер. Напомаженные светлые волосы, блеклые глаза и такой знакомый пустой взгляд. Единственный раз в его глазах не было презрения, когда я зажал ему голову в шкафчике. Руки чешутся повторить.
Интересно, делает администрация отметку в ученических документах о правонарушениях? Наверное, нет, раз эти документы так легко получить. И уж точно ничего нет, если ученика отчислили в конце выпускного года. Кроме того, я даже не знаю, были ли у него правонарушения. Судя по оценкам, Тайлер вполне благополучный троечник. Три года в Оппортьюнити, и все три без происшествий.
Вот только Гуманитарный курс 101 он провалил с треском.
Последняя запись в его документах недвусмысленна.
Восстановлен. С сегодняшнего дня.
Сильвия говорила об этом в выходные. Впервые за несколько месяцев она доверилась мне. Ее чуть ли не выворачивало, так она была напугана, но не сказала почему. И вот мне приходится рыться в школьных документах. Чтобы убедиться, что она в безопасности. Долг брата-близнеца.
Я никогда не признаюсь и даже не намекну, что для меня это важно.
Репутация брата-близнеца.
Я прислоняюсь к столу директора и читаю.
Дата рождения, адрес – скукота. Телефон для экстренной связи – отца, мать умерла. Дата приема в школу – ничего, чего бы я не знал. Класс: неприменимо. Пока неприменимо. Рейтинг: 2140 баллов.
Ха. Гений из шкафа.
Может быть, поэтому, несмотря на всю браваду, Тайлер никогда не выполнял своих угроз. Может быть, он и скотина, но самая умная: безвредная.
Отем
Спина у меня болит. Я развожу плечи, чтобы расслабить напряженные мышцы. Сильв что-то замешкалась. Она не торопится в класс. Сильв громко щелкает пальцами:
– С тобой все хорошо?
– Я… – Я медлю.
Прошлой ночью я проснулась в холодном поту, ожидая стука в дверь, как два года назад. Но в это утро мы завтракали, как обычно. Тая нигде не было. Впрочем, после тех выходных я была только рада. Числа. Отец и не подумал подняться. Прошлым вечером он снова пил. И даже не пытался этого скрыть. Когда мама была жива, он напивался, только когда ее не было и лишь в самые мрачные моменты. Он до сих пор умеет улыбаться и может рассмешить нас с Таем.
А сейчас он зол на весь мир, на все, что напоминает ему о маме.
На меня.
Не знаю, как выразить это словами. Со мной не все хорошо. Со мной давно не все хорошо. И дело не только в маминой смерти. Отец – иногда я его боюсь.
И Тай… Я боюсь, что и Тая потеряю тоже.
Но Сильв и Тай ненавидят друг друга. Как заставить ее понять?
Она кладет руку мне на плечо, потом вспоминает, где мы, и нервно заправляет длинные черные пряди за уши. Ярко-синий топ, подведенные блестящие глаза. В Оппортьюнити, где многие предпочитают прятаться, она – яркая звезда на темной сцене. Сильв смотрит на меня выжидающе:
– Я все понимаю, можешь не говорить. Годовщины всегда даются тяжело. Конечно, тебе грустно. Тебя никто не осудит, и уж точно не я.
Я киваю, но слов все равно нет. Голоса звучат вокруг нас. Ученики поднимаются по ступенькам между четырьмя блоками мест. Глаза Сильв устремляются в другой конец аудитории, где веселятся футболисты из нашей команды.
Я пожимаю плечами:
– Все в порядке. Со мной все в порядке.
Она никогда не поняла бы.
Я считаю минуты до седьмого урока, когда музыкальный класс за сценой станет темным и пустым. В тени я останусь одна.
Я буду в безопасности.
Сильв открывает рот, словно хочет что-то сказать, но тут рядом появляется девочка из ее класса, Аша.
Я размышляю. Сильв вечно ссорилась с моим братом, пока его не исключили. Я не могу – не хочу разбираться с ними всеми. Они лишь привязывают меня к этому месту, а забота всегда причиняет боль.
Аша впилась в учебник истории. Разноцветные пряди падают ей на лицо. Губы кривятся в полуулыбке. Она что-то шепчет. Сильв напрягается, а потом хохочет, и голос ее разносится над толпой:
– Что бы вы все ни думали, я вовсе не мечтаю о зачетах.
Аша закатывает глаза:
– Тебе-то не о чем беспокоиться.
Сильв краснеет, но Аша права. Сильв – отличница, учителя ее обожают. Она не сможет провалить экзамен, даже если захочет.
Когда Аша поворачивается ко мне, наступает моя очередь. Я расплываюсь в фальшивой улыбке:
– Тест по истории не для меня. Мне было чем заняться на каникулах, помимо зубрежки.
– Мещанка, – вздыхает Сильв. – И почему я с тобой дружу?
Потому что я твоя.
Щелкают кнопки на сумке Аши.
Она отводит с лица фиолетовую прядь.
– Не учила? Счастливая! Они должны были назначить зачеты после каникул, чтобы держать старших в руках.
