– Пощупаем, – заверил я и положил трубку.
Фадей усмехнулся, посмотрев на меня:
– Ну что, подтвердилась гипотеза?
– Подтвердилась. К Борову общую кассу свезли.
– У криминального элемента это называется общак.
– Этот самый общак они намерены из города завтра вывозить.
– Отлично! – расплылся Фадей в улыбке из разряда «кот и сметана». – И не надо наворованное искать. Сами все собрали.
По агентурному делу «Грызуны» в отношении руководства треста «Русский текстиль» и их партнеров мы работали давно и располагали раскладом на всю шайку. Заворовались ответственные товарищи знатно. И вот настала пора наведаться к основному фигуранту, – как его агент назвал, лишенцу и вредителю, – под псевдонимом Боров.
– Собирай бойцов, – сказал я Фадею. – Работаем по четырем адресам…
Глава 5
Что-то в нас есть от ночных хищников. После полуночи выходим на охоту и чувствуем себя лучше, чем днем. Так принято еще со славных времен ВЧК – все задержания и обыски при лунном свете. Или без него, но ночью. Это чтобы накрыть объекты разработки тепленькими, сонными, в гарантированном месте – и сразу обыск.
Так и живем. Ночью обыски. Утром – совещания и бумаги. Дома иногда неделями не бываю, благо, как у большого начальника, к кабинету примыкает небольшая комната отдыха, где есть скрипучая раскладушка. И даже санузел свой, так что можно не маячить перед сотрудниками и посетителями с зубной щеткой во рту.
Схема отлажена. Сбор перед выездом в моем кабинете. Разбивка по группам. Вручаю подписанные ордера на обыск и арест. Определяем порядок выдвижения, старших групп, транспорт. Едем работать по воровскому гнезду – тресту «Русский текстиль».
Опергруппа обычно выдвигается на легковой машине или специальном фургоне для перевозки арестованных, прозванными в народе «черными воронками». В последнее время эти наши машины вызывают ужас во всем городе, потому что зачастую люди, которых пригласили проехаться в них, домой не возвращались.
Первый час ночи. Город давно спит по патриархальным традициям и из-за отсутствия злачных мест для загульной ночной жизни – чай, не Париж. Моя «эмка» урчит мотором. К Борову, он же директор треста Никола Свинолупенко, мы выдвигаемся втроем на одной машине.
Останавливаемся за квартал до «Боярского терема» – так прозвали в народе дом для номенклатуры. В Москве, как я знаю, прославился Дом на Набережной, специально отстроенный для расселения жившей прямо в Кремле партноменклатуры. Вот и у нас в городе возвели похожий огромный серый дом с кинотеатром и двумя магазинами. И, главное, с отдельными квартирами – от клетушек для начальства пожиже до барских хором матерых ответственных работников. Как и свой московский близнец, в последнее время «Терем» стал пользоваться дурной славой. Слишком много людей оттуда увез «воронок». Скоро там, как в английском замке, будут бродить призраки замученных совпартработников. Теперь суеверные руководители с административными возможностями отчаянно пытаются съехать из «Терема», благо солидного жилья в нашем купеческом городе хватает.
– Притормози, – велел я водителю.
«Терем» за поворотом. И незачем будить его обитателей звуками мотора.
Своих людей я всегда настраивал на боевой лад. Ведь не народной самодеятельностью занимаемся, пляшем и танцуем, а арестовываем людей, которых лишают всего. И они часто сами способны на все. Поэтому нельзя выставляться под окнами, чуть ли не сигнализируя: готовьтесь, мы приехали.
Взять, к примеру, специальную следственную группу. Вот кто любители заявиться в адрес с помпой, без оглядки и опаски. Тот же Грац всегда больше красовался, чем делал работу. А красоваться на таких мероприятиях – это много говорит о человеке. Пофыркивая, с удовольствием плескаться в горе окружающих – это умственное извращение. Я этого страшно не любил. А Грац наслаждался самим фактом своей власти над людьми, считая, что сама эта власть уже надежный щит. Ну и допрыгался.
Однажды, войдя в квартиру секретаря фабричного райкома ВКП(б), он привычно завел лекцию о врагах народа, неминуемой и справедливой их суровой ответственности перед страной и партией. Старый большевик, уличенный в саботаже решений Политбюро по очищению рядов, создавший у себя в районе убежище для троцкистской оппозиции, мрачно кивал. Потом грязно выругался. И рванул гранату, которая у него была привязана под столом.
Грацу сказочно повезло – взрывная волна прошла мимо. А вот двоим его сотрудникам – не очень. Один погиб на месте, вместе с секретарем райкома. Другой с тяжелыми ранениями был доставлен в госпиталь. Тогда начальник следственной группы, пребывавший в шоке, и помешался на своих боевых ранениях, а потом получил кличку Раненый.
Эх, головотяпы. Счастье того же Граца, что он не участвовал в арестах военных. Лихие командиры Гражданской войны вполне могли пальнуть по оперативной группе НКВД. Один знаменитый военачальник вообще выкатил на даче пулемет «Максим» и прижал очередями к земле опергруппу, приехавшую его арестовывать. Потом начал названивать по кремлевской АТС Сталину: «Иосиф Виссарионович! Ко мне враги народа лезут!» Тот приказал отозвать группу. Так и остался герой войны на свободе.
После случая с гранатой я строжайше приказал на мероприятиях действовать по инструкциям и максимально жестко. Не ломиться толпой в подъезд, а просачиваться по одному. Проникать в квартиру путем выбивания двери или под благовидным предлогом, а не вопить на лестничной площадке: «НКВД! Готовься, контра!» Действовать решительно, без сантиментов. «Всем встать!» И неважно – женщины, дети. Однажды жена арестованного глубоко порезала нашего сотрудника кухонным ножом. Так что: «Руки за голову!» Личный досмотр и быстрый осмотр квартиры на предмет колюще-режущего, стреляющего и взрывающегося. Потом уже разговоры по теме и тщательный обыск.
Окна нужной нам квартиры не горели. Спят жильцы после трудового дня.
Третий этаж. Массивная, аккуратная, обитая дерматином дверь с медной ручкой.
Давлю на звонок… Еще раз. За дверью шарканье тапочек. Настороженно-раздраженный хрип:
– Кто? Чего надо?
– Пакет. По мобилизационной разнарядке, – объявляю я.
Дело нередкое. Свинолупенко как руководитель областного звена находится в мобилизационных планах облвоенкомата. Военные время от времени устраивают учения и проверки. Особенно любят делать это по ночам, чтобы увериться – человек бдит.
Что-то нечленораздельное донеслось, похожее на ругань. Дверь открылась.
Проем закрывал некогда широкий в кости, а ныне расплывшийся в жире до неприличия, недовольный хозяин в пушистом халате. Курчавые волосы, пышные усы и кабаний взгляд человека, ищущего, на ком бы сорвать злость.
Ну, поехали. Вперед!
Вжимаем хозяина в стену.
– НКВД! Все остаются на местах!..
И вот вся семья в сборе. В просторной столовой за квадратным столом сидит Свинолупенко. Рядом его полноватая взъерошенная жена с вошедшими глубоко в полные пальцы бриллиантовыми кольцами, с которыми не расставалась даже ночью. Она тоже завернута в халат – шелковый, с лебедями и японскими иероглифами. Что-то пыталась верещать и возмущаться. Зря, с нами так себя не ведут.
– Сейчас в наручники и в камеру, если еще слово без спроса, – с явной угрозой отчеканил я.
– Да я…
– Молчать! – рявкнул я так, что стекла задрожали.
Она и замолчала. Истерика сменилась на парализовавший все тело ужас.
Еще две дочки-близняшки тринадцати годков. Они перепуганы, слезы текут, и сердце мое будто пальцы сжимают. Детские слезы – это очень тягостно. Но иначе нельзя. Мы вершим пролетарское правосудие.
Я кивнул старшему оперуполномоченному экономического отдела УГБ Саше Александрову. Он извлек из папки ордер и продемонстрировал его.
«НКВД СССР.
Управление НКВД по области.
Ордер № 1196.
Выдан 1 июня 1938 года.
Действителен трое суток.
Сотруднику УНКВД области тов. Александрову А. А. поручается провести обыск и арест гр. Свинолупенко Н. У., проживающего по адресу: улица Энгельса, д. 11, квартира 114.
Всем органам советской власти и гражданам надлежит оказывать законное содействие предъявителю ордера при исполнении им возложенных обязанностей.
Зам. начальника УНКВД Ремизов
Секретарь Румянцев».
Александров предложил сдать оружие, деньги, валюту, материальные ценности, нажитые преступным путем, антисоветские материалы и другие вещи, запрещенные к обороту на территории СССР.
Ничего не выдали. И начался тщательный обыск.
Квартира трехкомнатная, странной планировки, с изломанными длинными коридорчиками, множеством кладовок, заваленных всякой рухлядью. Шкафы с кучей пыльных шмоток, туфель, сапог. Трюмо с зеркалами. Буфеты с хрусталями, слониками, фарфоровой посудой с вензелями. Барахло, барахло, барахло.
Надрывались мы пару часов. В основном находили всяческие предметы женского немудреного счастья: серьги, драгоценности, ридикюли, броши-бутоньерки с запаянными в стекло цветами. Становилось понятно, почему директор треста принялся столь активно и отчаянно воровать. Такую жену насытить невозможно.
Свинолупенко все это время сидел насупившись. Привычно бурчал насчет фатальной ошибки и ужасных последствий для нас. Такие монологи каждую неделю мне льют в уши.
Черт, но куда он запрятал клад? Я прикинул, как сам поступил бы на его месте. Простучал полы. Потом Кольку – тщедушного молодого сотрудника – заставил лезть в идущий из кухни, перекрытый решеткой воздухопровод, в который вполне мог пролезть мелкий человек.
Шарился Колька в воздухопроводе долго. Отчаянно чихал.
– Возвращаюсь! – наконец крикнул он.
Интересно, на щите или под щитом?
И вот он вылез на стремянку. На секунду замешкался. И резко, едва не навернувшись, выдернул фибровый чемодан.
Открывал замки и крышку я с предельной аккуратностью, используя носовой платок. Нельзя же криминалистов работы лишать, пусть отпечатки пальцев ищут.
Вот он, клад! Царские и советские золотые червонцы. Гора драгоценностей.
– Ваше? – спросил Александров.
Свинолупенко издал нечленораздельный рык. И всхлипнул.
Чемодан устроился на обеденном столе рядом с другими вещами. Там же лежал наградной пистолет, из которого я вынул ради безопасности обойму и выщелкнул патрон из патронника. На вороненой стали табличка: «Красному командиру Свинолупенко за подвиги на Гражданской войне. Семен Буденный».
Хозяин квартиры посмотрел на именное оружие. И неожиданно увесистым кулаком ударил по столу, так что вещдоки подпрыгнули.
– Ну как? Почему это? – кивнул он на чемодан. – Зачем мне все это? Как я дошел до такого? Красный командир. И вот – червонцы!
Зыркнул зло на жену. Та съежилась, понимая, что шуточки кончились.
– Позор. Позор-то какой!
– Откуда вещички? – спросил Александров.
– Мои. Откуда… Потом скажу. Надо подумать. Подумать мне надо. Потом, – забормотал Свинолупенко.
Крокодиловы слезы. Видел их не раз. Раскаянье. Воспоминания о былых заслугах. А потом будет требовать доказательств. Бухгалтерских экспертиз. С соучастниками примутся валить вину друг на друга. Нет ничего нуднее и трудозатратнее дел о хищениях социалистической собственности.
Вот только не будет дела о группе расхитителей из «Русского текстиля». Будет дело о вредительской организации в «Русском текстиле». А это тройка. Несколько дней допросов. И расстрел.
И не жалко.
Не зря Сталин еще в 1934 году на съезде припечатал таких вот деятелей: «Это люди с известными заслугами в прошлом считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков. На что они рассчитывают, нарушая партийные и советские законы? Они надеются на то, что советская власть не решится тронуть их из-за их старых заслуг. Эти зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы».
Вот передо мной типичный экземпляр, решивший, что он над законом. Пробудивший в себе беса стяжательства.
Отпусти его сейчас, оставь на должности, и он снова примется воровать. Потому что страх потерял. А страх для нашего общества – это как скелет для организма…
Глава 6
Я пролистнул газету «Социалистическая индустрия». Стройки пятилетки… Славословия Сталину… Выпущены серии почтовых марок по случаю прошлогодней высадки экспедиции во главе с Папаниным на Северный полюс, а также перелета Чкалова, Байдукова и Белякова через Северный полюс в США… Вышла вторая серия фильма «Петр Первый». Надо сходить. Первая серия получилась на редкость убедительной.
В турке закипел кофе. Все же хорошо иметь по должности доступ к спецраспределителю. В магазинах такого кофе не достать. А мне он необходим, как и хорошая папироса, чтобы не свалиться с ног после очередной бессонной ночи. И кофейный запах для меня как дурман-трава, просто пленяет сознание.
Я с удовольствием сделал маленький глоток. И тут с обходом вотчин и владений появился начальник УНКВД. Не было заметно, что он очень рад нашим вчерашним подвигам.
– Уже места в камерах не хватает для ваших воришек. Это мусор, который вымести ума большого не надо. Вы настоящих врагов народа ищите, Ермолай Платонович. Подайте мне троцкистско-зиновьевский сброд! Берите пример с Граца. Вон как глубоко он этих «литераторов» из университета копает. И без всякой агентуры. Следственным путем и по сигналам граждан. И вот шпионская организация уже у нас, – последние слова Гаевский произнес как-то ласково, будто шпионская организация была ему чем-то родным и приятным, вроде пушистого неприкаянного котенка, которого пригрел в голодную зиму.
– Так уж и шпионская, – хмыкнул я.
– К чему этот скепсис? – неодобрительно спросил Гаевский.
– Никакого скепсиса. Завидую. Настоящий шпион – зверь редкий…
Лично я отвечал за оперативную работу Управления. Агент – это самое острое и мощное оружие органов. Он в стане врага вскроет и коварные планы, и участников вражеской организации, принесет тебе их на блюдечке. И требовал я от агентуры настоящих врагов, а не трепачей, что по пьяни Русь к лаптям от тракторов зовут. Много лет я результативно выбивал врагов советской власти. Настоящих. С помощью агентуры, мотивированной, подготовленной, воспитанной мной. Ну а ныне выясняется, что агентура – это не главное. Главное – донос.
Доносов ныне столько, что пришлось создать специальный сектор, входящий в следственную группу Граца. Еще со времен инквизиции известно, что донос – прекрасный способ свести личные счеты и заполучить материальные блага. Вот и писали люди без устали – на сослуживцев, родственников, врагов, друзей. Именно из доносов происходили самые провокационные и фантастические дела.
Мне кажется, у начальника следственной группы Граца имелся редкий дефект психики. Он получал удовольствие, подгоняя факты под нужную ему картинку сущего. А что на деле – да кому это интересно? Вон, татарская община. Ругались правоверные, что им мечеть закрыли и хадж в Мекку перекрыли, что для истинного мусульманина удар. На них кто-то написал донос: «Занимаются антисоветской пропагандой». Грац с энтузиазмом принялся играть с окружающей реальностью. И вот – получите татарскую антисоветскую организацию. Ну да, татары за языком не следили. Но это не организация. Что такое антисоветская организация, я узнал еще в Гражданскую. Не одну такую раздавил. Их участники безраздельно во власти лютой ненависти к политическим противникам, готовы лить кровь в любых количествах. Здесь же просто трепачи, любящие намаз, традиции предков и не шибко любящие советскую власть.
– Ну пусть черканет перерожденец-текстильщик, что золотишко для бухаринского подполья собирал, – предложил начальник УНКВД. – Ему уже все равно. А нам хлеб.
– Попробуем, – кивнул я.
Да и господь с ним – для подполья так для подполья. Главное, этот нарост сковырнули, и государственное добро не будет обращаться в царские червонцы.
Меня больше тревожила информация по «Пролетарскому дизелю». По фигуранту, на которого навел железнодорожный грабитель. Это дело серьезное. Нам только теракта там не хватало.
Я посмотрел на часы. Ну что, пора.
Взял папку и сбежал вниз по лестнице. Кивнул сидевшему в дежурке водителю:
