Наполовину друг
Юрий Мори
2062 год. Привычный мир рухнул тридцать лет назад после войны. Радиация, мутанты и сталкеры? Нет, всё вышло куда сложнее, землю поделили странные Полосы, изолировав людей друг от друга. Появление Проводников, способных пересекать Полосы, мало что изменило. Цивилизация скатилась в средневековье. Но не все с этим согласны. И не все бредут в темноте на ощупь: человечество имеет шанс возродиться. И этот шанс зовут Вран.
«В нашем деле не может быть друзей наполовину. Друг наполовину – это всегда наполовину враг»
«Трудно быть богом»
Аркадий и Борис Стругацкие
Пусть он в связке в одной с тобой –
Там поймешь, кто такой.
«Песня о друге»
Владимир Высоцкий
Кончики пальцев пощипывало, словно он окунул их в кислоту. Человек поднёс к глазам одну руку, потом вторую. Нет, никаких следов, даже не покраснели. Обычные пальцы человека, привыкшего держать оружие. С мозолями, с тонкими линиями шрамов от заживших порезов и пятнышками ожогов. Жизнь была не очень благосклонна к его рукам.
Всё как всегда. Всё как…
– Болит? – спросил кто-то. – Не волнуйся. Это пройдёт.
– Я… Нет. Дайте воды.
– Кружка на столе справа. Не сшиби на пол, с координацией у тебя сейчас плохо.
Человек кивнул. Человек нащупал кружку – со зрением тоже творилась ерунда. Он то видел ясно и чётко стену напротив, то не мог разглядеть стол перед носом. Казалось, что некто включает и выключает старинный, довоенный ещё фонарик, выхватывая световым пятном детали комнаты и тут же пряча их в чёрный бархат темноты.
Вода оказалась тёплой. Человек держал кружку двумя руками – чтобы уж наверняка – и пил, пил, жадно, проливая на подбородок. Одна струйка скользнула по щетине, вздрогнула на кадыке и прошмыгнула под рубашку.
Человек вздрогнул, но продолжал пить.
– Ты ничего не вспомнишь потом. Это и не важно: приказ на подчинение останется. Ты наш слуга. Ты – наш раб.
Человек кивнул и снова пролил воду.
– Именем Святой Седмицы нарекаю тебя… ха! Ну пусть будет агент Ева.
Смешок был невесёлым, будто голос просто имитировал эмоции, не ощущая на самом деле ничего. Вообще ничего.
– Почему – Ева? – тусклым голосом спросил человек.
– Сожрёшь нужное нам яблоко. – Голос откровенно издевался. – В подходящий момент. Вторая инквизиция тем и сильна, что использует всех. Всегда. Впрок. Даже такую шваль как ты.
Человек поставил пустую кружку на место. Сейчас он видел стол, но никак не мог рассмотреть говорящего. В глазах вспыхивали и гасли яркие пятна, расплываясь, убегая куда-то в стороны.
– Почему женское имя? – уточнил он.
– Да какая разница, – брезгливо ответил голос. – Я так хочу. Запомни кодовую фразу. Ты её уже не забудешь, но лучше впечатать приказ поглубже. В самую подкорку. Подкованными сапогами, это всегда действенно.
– Что такое подкорка?
– То, что у тебя в башке. Не мешай. Итак, безусловное подчинение при словах…
Дальше раздался звон. Размеренные механические удары, словно кто-то или что-то колотило по обрезку рельса на столбе, созывая жителей.
Пожар?
Враги?
И то, и другое?..
От звона трещала голова, пятна перед глазами закружились в безумном хороводе. Мучительно хотелось ещё воды. Ещё. Целую реку. Стать ущельем на пути бурного потока, в который по воле причудливой природы свернуло русло, и пить, пить.
Он знал, что запомнил фразу. Она горела в памяти, буква за буквой, как надписи на стене Валтасара. И когда-нибудь её произнесут вслух, напрочь непонятную и от того ещё более страшную. Он будет убивать друзей, он будет спасать врагов, он отдаст всю кровь, каплю за каплей, за того, кто не стоит и плевка на асфальте.
И не сможет ничего сделать.
Или нет?
Или да.
Или – как повезёт.
Человек поднялся из-за стола и, тяжело переставляя ноги, пошёл к выходу.
Обладатель голоса, которого человек так и не рассмотрел, смотрел ему в спину равнодушными глазами. Инквизиции нужны даже такие. Иногда – особенно такие. Грязные. Необразованные. Тля человеческая и падаль земная. Иногда именно они важнее напыщенного Конклава, сильнее оружия, страшнее зверей.
– Деньги и… то, что я обещал тебе выдадут перед уходом, – сказал он. – Используй. Там всё просто.
Человек вздрогнул, но не остановился и не обернулся. Так и прошагал механической игрушкой до двери, вышел и очень аккуратно закрыл за собой. Один из солдат невидимой армии, один из инструментов влияния.
Знать бы ещё, на что именно…
1. Табуретка
Едко воняло мочой.
Запах был хоть и привычным – с рождения нюхал, куда деваться, но глаза резал исправно. Ветер дул со стороны мастерской, приходилось терпеть. Да-да, моча, квасцы, немного тухлятины и острый аромат неведомой химии, которую отец разводил в чанах уже на финальной стадии обработки кожи. Жирование, дубление, окраска.
Нужная работа. Нужная.
Но больно уж вонючая, на всех этапах. Деньги только не пахнут, когда очередной караван увозит через Полосу возок-другой первоклассных кож в Венецк, тамошним сапожникам и скорнякам.
Вран вытер тыльной стороной ладони слезящиеся глаза, вполголоса ругнулся и снова склонился над табуреткой. Проклятая мебель, сработанная ещё в дедовские былинные времена, требовала ремонта. Так отец и сказал, вручив утром малый молот и десяток самодельных кованых гвоздей:
– Если больше ни к чему не способен, сына, чини табурет. Закончишь – покажешь.
Куда деваться? Вран второй час колдовал над несложной конструкцией. Сидение, четыре ножки и столько же распорок. Для прочности. Под отцовым весом вчера вся эта хреновина разъехалась, едва не уронив восьмипудовое тело на пол. Мачеха причитала, Жданка смеялась втихомолку, а они с Климом сразу поняли – чинить кому-то из них. У отца хлопот с кожами хватает, не до мелких домашних дел. Мачеха с сестрой тоже заняты: и огород, и скотина, и на стол подать…
Вран примерился и вогнал гвоздь в ножку сбоку. Опять неудачно: не попав в распорку, острый кончик расщепил дерево и вышел вбок. Опять подцепить, дёрнуть, вытащить. Парню хотелось плакать – таких дырок на ножках уже с десяток, не табуретка, а сыр какой-то!
На порог избы вышла мачеха, грузная, не по возрасту седая – прячет-прячет пряди под платком, а всё равно вон торчат. Светлые с совсем белыми прожилками.
Она приложила ладонь ко лбу, спасаясь от яркого солнца, осмотрела двор. Задержала взгляд на Вране, поджала мясистые губы. Недовольна… Ещё бы: её дети-то толковые, рукастые. Клим отцу первый помощник, да и Жданка молодец. А вот он, Вран, так… Не пришей к ушам портянки.
Гнилая кровь. Мачеха отцу так и говорит, когда думает, что Вран не слышит.
– Что, Арсений, – поинтересовалась она. – Никак?
Как же он ненавидел своё имя… Кто так назвал? Зачем?! Уж лучше Вран – прозвище куда точнее: худой, высокий, с шапкой чёрных – в покойную мать, говорят, – волос, с торчащим острым носом. Чистый воронёнок. А то – Арсений… Сенька же. По которому шапка.
– Получится, – стараясь говорить уверенно, буркнул он. – Всё получится.
Выдернул клещами косо пошедший гвоздь и едва не свалился назад с чурбака от рывка. Сильный ёжик, сильный… Но лёгкий.
– Ну-ну, – сообщила мачеха и ушла в дом, скрипнув дверью. Уверенности в голосе у неё не было ни капли.
Он и сам уже не знал, что делать с этой чёртовой табуреткой. Отложить бы в сторонку, спрятать инструмент и гвозди, и на реку с Антохой и – если повезёт – с Милкой. Но нельзя! Отцу что ж теперь, на полу сидеть?
Вран засопел от обиды на себя, на слабые руки, но снова прицелился молотком, держа гвоздь двумя пальцами. Получится. Всё равно получится.
– Руку отшибёшь! – заявил через забор Антоха. – Не бей сразу сильно.
Друг перемахнул невысокий плетень, будто и не заметив преграды, и подошёл к Врану:
– Отец велел?
– Нет, я сам решил развлечься, блин! Дай, думаю, по табуретке постучу с утра пораньше и перед обедом. Чтоб аппетит был!
Антон шмыгнул носом:
– Да ладно тебе. Не залупайся. Помочь?
– Сам…
– А на речку как же? Договаривались ведь. И Милка уже ждёт, я спрашивал. И дядька решил с нами пойти.
Вран так и замер с приподнятым молотком в руке. Мила – это отлично. А ещё лучше Антошкин дядя, третий день как приехал, а уже сколько всего рассказал! Интересная у них, наёмников, жизнь, не то, что здесь в Излучье. Пусть даже половину придумал – про мутантов там, про пузыри летающие, – а всё равно. Круто живут где-то там, за Полосой.
Не чета сонной лесной деревеньке.
Антоха так и стоял над ним, улыбался. Потом присел рядом, потеснив на чурбаке Врана, забрал молоток и гвозди. Всё молча, не переставая скалиться. Несколькими точными ударами вогнал короткие кованые железки в ножки с боков, намертво сцепив распорки. Поставил на ножки, положил сверху сидение, прибил и его. Одним движением подскочил с чурбака, уселся на готовое изделие, покачался.
Ни скрипа. На века теперь.
Вран ещё больше расстроился. Вот как так, а? За три минуты…
– Иди, мачехе отдай, – хмыкнул друг. – И на речку пошли, потом уже самая жара.
– Отец велел ему показать… – протянул Вран.
– Да хоть князю в подарок отправь, мне-то что? – засмеялся Антоха. – Сделано на совесть. Фирма, так сказать, гарантирует.
– Кстати, а фирма – это что?
– А хрен его знает. Что-то старое, довоенное. Как табуретка. Но гарантирует по любому.
И обидеться бы, да никак. Молодец Антон. А у него, Врана, точно руки из задницы растут, не шутил отец. Гнилая кровь… Зато он все книги у травника Игнатия прочитал, не только букварь, как… некоторые. Но букварём гвозди не забить, так что – у всех свои недостатки.
Зато Милка – его девушка, а не рукастого друга.
