Ира вообразила себе обеспеченного отпрыска, почему-то рыжеволосого и конопатого, в меру развращенного и избалованного. Ей, в общем-то, все равно, с кем заниматься: с мальчиками, с девочками, с шестым классом, с одиннадцатым, с богатыми клиентами или не очень. Как показывала практика, степень порядочности не зависела от достатка в семье. Никогда не угадаешь, где нарвешься на грубость – в билетной кассе пригородного вокзала или на званом ужине у ректора.
Порой Ира стеснялась своей работы, оттого что в чужих глазах репетиторство представало чем-то легковесным, непостоянным, лишенным того ореола мужественности и будничного героизма, который окутывал фигуру школьного учителя, чей голос охрип от многолетнего искоренения невежества и чьи подушечки пальцев иссохли от скрипучего мела. Если учи?теля воспринимали как агента просвещения, то репетитор, подобно домашним кондитерам и установщикам пиратских программ для «Windows», приравнивался к безликим зашибателям деньги. Из-за этого Ира называла себя не репетитором, а преподавателем.
Ученик Рома жил в элитном микрорайоне у реки. Исполинский дом выходил окнами на роскошную набережную, а затемненные стеклянные панели неизвестного назначения, облепившие песчаного цвета фасад, напоминали солнечные батареи. Начиная с калитки, Ира не уставала изумляться, до чего здесь все избыточно: огороженный высоким забором двор, отделанный плиткой изумрудного цвета фонтан, консьержка в синей, как у проводников, униформе, четыре лифта на подъезд, кулер с артезианской водой на первом этаже, пышные цветы в горшках. Ира оценила бы великолепие, организуй его жители своими силами, однако, будучи навязанным управляющей компанией в довесок к коммунальным услугам, весь этот шик казался чуждым, как будто приклеенный к подарочной открытке ценник.
На пороге Иру вместо Елизаветы Евгеньевны встретил ее муж Сергей. На лице его блуждала труднообъяснимая улыбка. По развитой мускулатуре, по стрижке с выбритыми боками, по приталенной белой рубашке и модным джинсам, подпоясанным брендовым ремнем, чувствовалось, что он борется с годами, хотя выпуклый живот и приметные морщины наглядно демонстрировали, кто побеждает в битве. Сведенные плечи, согнутые словно под бременем богатства, делали Сергея похожим на сутулого мясистого бульдога. Ире почудилось, что она этого типа где-то видела. Или кого-то наподобие него, тоже с эспаньолкой.
– Учитесь? – поинтересовался Сергей.
– В магистратуре.
– Сами отсюда?
– Из Самары.
– Как вам наш город?
– Пока осваиваюсь.
Ира мимоходом отмечала для себя убранство прихожей. Паркетная доска, ковровые дорожки, семейные фотографии в рамках. Декоративную ветку оседлало чучело тетерева – бородатого черного красавца со сложенными крыльями и с распушенным хвостом. Тетерев словно замер со вздернутыми красными бровями. Ира поежилась.
– Как будто сейчас вспорхнет и улетит, – рассмеялся Сергей и обратился к чучелу: – Нет, птичка, ты от нас никуда не улетишь.
Ира безмолвно ждала, пока ее проводят к ученику.
– Жаль, конечно, что вы не из Элнет Энера, – сказал Сергей. – В магистратуре ведь два курса обучения?
– Все верно, два.
– Мы планировали три года заниматься, до окончания одиннадцатого класса. Так-то у нас на примете был преподаватель – профессор гражданского права из Беледышского университета, мой хороший знакомый. Не срослось, и жена настояла на молодом репетиторе.
– Если мы поладим, то никаких сложностей с продолжением занятий не возникнет, – произнесла Ира. – Не факт, что я через два года вернусь в Самару. Кроме того, есть вариант со «Скайпом». Тоже удобная форма обучения, сейчас педагоги ее активно практикуют.
– По сути, да, – согласился Сергей. – Главное – найти контакт, понравиться друг другу.
Ира не возразила, хотя перспектива понравиться избалованному сыну мажора, увлеченного таксидермией, ее не прельщала.
По пути к Роме в дверном проеме мелькнул бильярдный стол.
Когда Ира и Сергей вошли в одну из многочисленных комнат, отпрыск, восседавший на крутящемся офисном кресле за белым письменным столом, нехотя обернулся и поздоровался. Ира заняла уготованный ей табурет. Жесткий и вдобавок низковатый, ну да ладно.
– Зовите, если что-то понадобится, – велел Сергей, затворяя за собой дверь.
Обычно при знакомстве ученики встречали Иру у порога. Рома, худощавый подросток с безразличной миной, не стремился произвести впечатление любителя истории и обществознания. Для урока он заготовил тоненькую тетрадку и черную ручку, а на здоровенном игровом мониторе застыл на паузе неизвестный Ире фильм. Стол загромождали учебники, тетрадные обложки, беспроводные наушники, восьмой айфон.
– Компьютер лучше выключить, чтобы не отвлекал.
Рома свернул проигрыватель и перевел систему в спящий режим.
Чтобы оценить знания нового ученика, Ира традиционно задавала ему ряд произвольных вопросов из всего школьного курса. Каковы причины Великой Отечественной войны? Какая партия захватила власть во время Октябрьской революции? Когда правил Ярослав Мудрый? Что такое феодализм? Какие сословия существовали в XIX веке? Чего добивались декабристы? Кто такой Емельян Пугачев? Борис Ельцин? Павел Нахимов? Елизавета Петровна? Ира не добивалась точных ответов, а следила за течением мысли и за умением переключаться от общего к частному и наоборот.
Рома ориентировался в школьном курсе весьма приблизительно. Он отличал князя Владимира от Екатерины Второй, Суворова от Жукова, Ленина от Сталина, но Екатерина Первая, Брусилов и Троцкий в его картину мира не помещались. История в голове ученика не принимала линейную, циклическую или спиралевидную форму, а расплывалась на аморфные сгустки мифологем и идеологем: поганые монголо-татары уничтожали посевы и резали детей, Петр Первый под страхом смерти принуждал брить бороды, одноглазый старик Кутузов дальновидно жег Москву и путал все карты французам, избежавшие виселицы декабристы махали кирками в Сибири, Сталин хладнокровно казнил десятки миллионов людей, советские солдаты радостно били из «катюш» фашистскую нечисть.
– Тебе сколько лет? – спросил вдруг Рома.
– Мы с тобой на вы, – напомнила Ира.
– Сколько лет вам?
– Двадцать один.
– А вы еще учитесь?
– Учеба – понятие растяжимое, – сказала Ира и улыбнулась. – Великие люди вроде Ньютона и Эйнштейна учатся всю сознательную жизнь. Если же ты имеешь в виду получение образования, то я окончила четыре курса и теперь штурмую магистратуру. Но нам стоит вернуться к занятию. Как ты объясняешь для себя такой термин, как «общество»?
Рома вздохнул, словно к нему обратились с непомерной просьбой.
– Группа людей.
– Что объединяет этих людей в группу?
– Ну социум.
– Так, а что в таком случае называется социумом?
– Единство.
– Рома, мы крутимся вокруг одного и того же. «Общество», «социум», «единство» – это родственные понятия, но они не позволяют вникнуть в суть дела. Мы будто скользим по поверхности.
– Не понимаю, что вы от меня хотите.
Ира извлекла на свет последние запасы дружелюбия.
– Я не жду от тебя конкретного ответа, потому что единственного определения общества, раз и навсегда зафиксированного в словарях, просто-напросто нет.
– Тогда почему я должен найти это единственное определение, если его нет?
– Я не требую найти единственное определение. Есть множество критериев, из которых и складывается упомянутое тобой единство: территория, язык, система ценностей, социальное положение, средства производства. Можно назвать эти критерии строительной смесью, скрепляющей отдельных личностей в социум. Понимаешь?
– Допустим.
Иру задело это высокомерное «допустим».
– Мне не очень нравится твой подход к занятию.
– Мне тоже, – сказал Рома. – Я думал, что мы термины и даты начнем записывать, тетрадь вот приготовил.
У Иры задрожали губы. Тетрадь он тонюсенькую приготовил, одолжение сделал.
– С другим преподавателем и запишешь, – заключила она и направилась к выходу.
Хватит с нее унижений. Сперва ей сообщают, что ее, как дублера, взяли на замену профессору гражданского права, затем сажают на табуретку для прислуги, а в конце концов принуждают распинаться для господского сынка, имеющего свои виды на учебный процесс. И за две тысячи в неделю она якобы обязывается водить дружбу с таксидермической семейкой. Размечтались.
В коридоре Ира едва не уткнулась в Роминого отца. Он взирал на нее с недоумением.
– Мы заниматься не будем, – сказала она.
– Что так?
– Не подружились.
Ира обогнула Сергея и услышала в спину:
– Девушка! То есть как вас… Ирина Алексеевна! Потрудитесь объяснить, в чем дело.
– Пусть Рома объяснит. А я не хочу, чтобы ко мне относились как к сырью какому-то.
– Что за снобизм?
Ира не ответила. Разобравшись с первого раза с хитроумным дверным замком, она прошмыгнула за порог.
Он назвал ее девушкой!
Ну да, раз она девушка, от нее многого не ждут. Пусть, стало быть, не выеживается и не жалуется, раз ее угораздило родиться гендерно неполноценной.
Мало кому в голову приходило, что женщина способна изобрести двигатель или хотя бы самовар. Нет, снисходительно замечали они, ее удел – вдохновлять, следовать рядом и быть осыпанной за это горой однотипных комплиментов.
Теперь еще и приравняли к снобизму нежелание сливаться с ландшафтом.
Ни разу не оглянувшись, Ира покинула мажорный дом и шмыгнула за калитку. Хоть принципы и удалось отстоять, вместо восторга обретенной свободы Ира чувствовала горечь и злобу. Она не высказала Сергею и его заносчивому отпрыску всего, что о них думает.
Лишь огрызнулась, точно моська какая-нибудь.
Ира тряслась в ржавом трамвае и слушала в наушниках голоса птиц. Когда трамвай проезжал мимо парка, солнце мелькало между ветками лип и кленов. Как будто скачки напряжения.
Сергей
Он сразу узнал ее.
Сначала она растянула маленький бокал эля, а затем к ней подрулил незнакомый парень. Они угадывали имена друг друга и обсуждали «Инстаграм». Молодежь как она есть: легко сходится, легко заводится.
Ира с первого взгляда ему не понравилась. Гордячка с кусачими взглядами. Колючая и слабонервная. А уж как она отреагировала на шутку с тетеревом. Хрипонин поставил бы цистерну траппистского пива на то, что эта особа сочла обитателей дома купающимися в роскоши живодерами. Как это по-рабски: завидовать чужой жизни и думать, что свою обустроила бы лучше, если бы больше зарабатывала.
Жаль, правда, что Ира застала его в баре с Ксенией. Не ровен час, припишет ему, помимо прочих грехов, свидания на стороне.
– Она забросала меня вопросами, а потом вскочила и убежала, – сказал Рома.
– Какими именно вопросами?
– Разными. Про Петра Первого, про СССР.
– И внезапно прервала занятие?
– Она спросила меня: «Что такое общество?» Я ей ответил: «Единство людей». Она такая: «Неправильно». Я говорю: «Нас так на уроках учили». Она снова: «Неправильно, значит, учили». Я запутался и уточнил: «Что вы хотите от меня услышать?» Она мне: «Ничего не хочу услышать, мне определения из учебника не нужны». Как я ей другое определение дам, если мы только по учебнику в школе и занимались?
– Хм.
– Я специально для нее приготовил тетрадь, чтобы термины и даты записывать, а она мне заявила: «Ищи тогда новых репетиторов и показывай свою тетрадь им».
Сергей понимал, что слова сына, как лица заинтересованного, стоит делить как минимум на три. Но даже если допустить, что Рома преувеличил степень неадекватности Иры, то в сухом остатке все равно налицо ее тотальное дилетантство. Словно месячные в башку ударили. Это же позорище. Репетитора, который ведет себя как психованный, к детям подпускать нельзя.
Лиза тоже хороша. Нанимает девушек, и расхлебывай за ней. Женщины то, женщины это, женщины более ответственные. Будь вместо Иры парень, Сергей разобрался бы с ним. Позвал бы в кухню на профилактическую беседу за чашкой чая, научил бы манерам – аккуратно и вежливо. Расстались бы красиво, без этих показных жестов.
– Заметь, сынок, она вдобавок и приезжая. Казалось бы, деталь мелкая, но значимая.
– Почему это важно?
– Эта деталь сообщает кое-что о характере человека. Тот, кто скитается, обыкновенно нетерпелив по натуре. Он мечется из края в край, из крайности в крайность, приценивается, примеряется, прикидывает. Он неспособен определить, что ему дорого, а что нет. Слышал пословицу: «Не место красит человека, а человек – место»?
Рома потупил глаза.
– Слышал.
– Она как раз об этом. Тот, кто мотается с места на место, ищет, где бы его повкусней и поласковей встретили. Где можно меньше работать и больше получать. Такие не умеют благодарить, на них нельзя положиться. Помнишь ведь, что случилось с Римской империей?
– Она рухнула?
– Ее погубили легионеры. А легионер – это не кто иной, как наемник, гастарбайтер. Вот тебе урок истории и обществознания в одном флаконе.
Хрипонин почувствовал, что прошелся по Ире чересчур голословно, и поспешил подкрепить выводы:
– Разумеется, переезжают по разным причинам. Кто мигрирует из-за войны, кто перебирается из обнищавшей деревни в город ради лучшей доли. Я такие примеры не беру. Я о таких скитальцах, что без царя в башке. Как эта самая Ирина Алексеевна. Я еще в коридоре перед вашим занятием спросил у нее, откуда она. Так и так, отвечает, из Самары, в магистратуру у вас поступила. А дальше что? Она и не знает, что дальше. Вернется в родной город, не вернется, зачем учится, для кого – никакой ясности в голове. Нет ценностей. Зато претензий вагон.
Рома вроде как приободрился. Хрипонин гордился тем, что сумел перевести досадный эпизод в мудрое наставление для сына.
Единственный просчет Сергея состоял в том, что Ира видела его в «Рекурсии» с Ксенией. Не просчет даже, а невезение. Пригласил, называется, администратора на бокал ламбика – обсудить грядущий крафтовый фест и послушать горячую проповедь. Почти служебный диалог, ничего криминального или распутного.
Не исключено, конечно, что эта психованная подумает, будто Сергей проводил пятничный вечер с женой. Добро, если так. Кто-то смотрит сериал, кто-то навещает родственников, кто-то культурно пьет пиво в баре.
* * *
Лиза приехала из цветочного салона утомленной и довольной. Она заключила сделку, по которой обязалась обеспечить букетами пышную свадьбу на двести человек. Жених продает холодильное оборудование, невеста ведет популярный блог о здоровых отношениях, родители с обеих сторон состоятельные, медовый месяц на Доминикане – все эти бесполезные подробности Хрипонин вынес со стоическим спокойствием, позволив жене выговориться и заслуженно похвастать успехами за чашкой кофе.
– Как там Ромин репетитор? – наконец поинтересовалась Лиза.
