25 дней до открытия фестиваля
Стефани пропала уже неделю назад.
В округе все только об этом и говорили. Кто-то пребывал в уверенности, что она сама все подстроила, но таких было немного. Большинство считали, что с ней случилось несчастье, и тревожились: кто станет следующей жертвой? Мать семейства, отправившаяся в магазин? Девушка по дороге с пляжа?
В то утро, 1 июля, мы с Дереком и Анной завтракали в кафе “Афина”. Анна рассказала нам о загадочном исчезновении Кирка Харви; ни я, ни Дерек в свое время ничего об этом не знали. Стало быть, он исчез после того, как убийство было раскрыто.
– Я заезжала в архив “Орфеа кроникл”, – сказала Анна. – Копалась в статьях девяносто четвертого года о первом фестивале. И смотрите, что я нашла…
Она положила перед нами ксерокопию статьи; заголовок гласил:
ВЕЛИКИЙ КРИТИК ОСТРОВСКИ
ДЕЛИТСЯ СВОИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ ОТ ФЕСТИВАЛЯ
Я быстро проглядел начало статьи. Знаменитый нью-йорк ский критик Мита Островски высказывал свое мнение о программе первого фестиваля. Вдруг мой взгляд зацепился за одну фразу.
– Послушай-ка, – сказал я Дереку. – Журналист спрашивает у Островски, что его приятно и неприятно поразило на фестивале. Островски отвечает: “Безусловно, приятной неожиданностью – думаю, все со мной согласятся – стала великолепная постановка “Дяди Вани” с блистательной Шарлоттой Кэрелл в роли Елены. А неприятной – конечно же нелепый монолог Кирка Харви. Катастрофа от первого до последнего слова. Включать подобное ничтожество в программу – значит унижать фестиваль. Я бы даже сказал, это значит оскорблять зрителей”.
– Он сказал “Кирка Харви”? – недоуменно переспросил Дерек.
– Он сказал “Кирка Харви”, – подтвердила гордая своей находкой Анна.
– Это еще что за ребус? – удивился я. – Шеф полиции Орфеа принимал участие в фестивале?
– Больше того, – добавил Дерек, – Харви расследовал убийства 1994 года. То есть он связан и с убийствами, и с фестивалем.
– Может, Стефани потому его и разыскивала? – задумал ся я. – Нам непременно надо его откопать.
В поисках Кирка Харви нам мог помочь Льюис Эрбан – полицейский, на чье место Анна приехала в Орфеа. Он всю жизнь проработал в местной полиции, а значит, не мог не знать Харви.
Мы с Анной и Дереком отправились к нему домой и застали его в пышном цветнике перед домом. При виде Анны его лицо просияло ласковой улыбкой.
– Анна, вот так радость! – воскликнул он. – Ты первая из коллег, кто надумал меня навестить.
– Мы к тебе по делу, – с ходу призналась Анна. – Со мной сотрудники полиции штата. Нам бы хотелось поговорить с тобой о Кирке Харви.
Мы устроились на кухне. Льюис Эрбан, пожелавший непременно угостить нас кофе, рассказал, что не имеет ни малейшего представления о том, что сталось с Кирком Харви.
– Он что, умер? – спросила Анна.
– Понятия не имею, но вряд ли. Сколько ему сейчас? От силы лет пятьдесят пять.
– Значит, он исчез в октябре 1994 года, сразу после того, как было раскрыто убийство мэра и его семьи, так? – продолжала Анна.
– Да. Почти сразу. Оставил очень странное заявление об уходе по собственному желанию. Мы так и не поняли, почему и отчего.
– А расследования не было?
– Практически нет, – несколько смущенно ответил Льюис, уткнувшись в чашку.
– Как же так? – Анна даже подскочила. – У вас куда-то девается шеф полиции, и никто не пытается выяснить, что стряслось?
– По правде сказать, его все ненавидели, – ответил Эрбан. – К тому моменту, как Харви исчез, он в полиции уже ничего не значил. Власть взял в свои руки его помощник, Рон Гулливер. Ни один полицейский не желал иметь с ним дело. Мы его на дух не выносили. И прозвали его “шеф-одиночка”.
– Шеф-одиночка? – удивилась Анна.
– Именно так. Харви все презирали.
– Почему же его назначили начальником? – вступил в разговор Дерек.
– Потому что поначалу мы его очень любили. Он обаятельный был и очень умный. К тому же хороший руководитель. Страстный театрал. Знаете, чем он занимался на досуге? Писал пьесы! Отпуск всегда проводил в Нью-Йорке, ходил там на все спектакли. Одну свою пьесу даже поставил со студенческой труппой университета Олбани, она имела некоторый успех. О нем написали в тамошней газете и все такое. И подружку себе прелестную нашел, прямо куколку, студентку из труппы. В общем, все при нем, по полной программе.
– И что было потом? – спросил Дерек.
– Его слава не продлилась и года, – объяснил Льюис Эрбан. – Окрыленный успехом, он написал новую пьесу. Все уши нам про нее прожужжал, говорил, что это будет шедевр. Когда в Орфеа организовали театральный фестиваль, он буквально землю носом рыл, чтобы его пьесу сыграли на открытии. Но мэр Гордон ему отказал. Сказал, что пьеса плохая. Они все время ссорились по этому поводу.
– Но ведь его пьесу все-таки сыграли на фестивале, разве нет? Я видел в архиве “Орфеа кроникл” критическую статью про нее.
– Он читал монолог собственного сочинения. Это был полный провал.
– Я вот о чем, – уточнил Дерек. – Каким образом Кирку Харви все-таки удалось принять участие в фестивале, если мэр был против?
– Так ведь Гордона укокошили как раз в тот вечер, когда открылся фестиваль! Бразды правления принял его тогдашний заместитель Алан Браун, и Кирк Харви сумел протащить свою пьесу в программу. Не знаю, почему Браун согласился. Наверно, у него были дела поважнее.
– Значит, Кирк Харви выступал только потому, что Гордон погиб, – подытожил я.
– Именно так, капитан. Каждый вечер выступал в Большом театре после основного спектакля. Это было полное фиаско. Вы себе не представляете, до чего жалкое зрелище. Выставил себя на посмешище перед всеми. В общем, для него это стало началом конца: репутация погорела, подружка его бросила, все пошло прахом.
– Но разве полицейские из-за пьесы возненавидели Харви?
– Нет, – ответил Льюис Эрбан, – во всяком случае, не только. За несколько месяцев до фестиваля Харви нам объявил, что у его отца рак и он лежит в больнице в Олбани. Сказал, что возьмет отпуск за свой счет, чтобы ухаживать за ним, пока тот лечится. Мы все ему страшно сочувствовали. Бедный Кирк, у него умирает отец. Пытались собрать ему денег взамен жалованья, устраивали всякие мероприятия, даже вычли для него из своих отпускных, чтобы он не оставался без средств на время своих отлучек. Он был наш шеф, мы его ценили.
– И что произошло?
– Правда выплыла наружу. Его отец был жив-здоров, а Харви просто выдумал эту историю, чтобы ездить в Олбани ставить свою пресловутую пьесу. С этого момента никто про него и слышать не хотел, а тем более ему подчиняться. Он оправдывался, говорил, что запутался в собственной лжи и ему даже в голову не могло прийти, что мы скинемся ему в помощь. Нас это бесило еще больше, ведь это значило, что мозги у него устроены не так, как у нас. С того дня мы его больше не считали шефом.
– Когда это случилось?
– Все раскрылось в июле месяце девяносто четвертого года.
– Как же полиция с октября по июль управлялась без шефа?
– Де-факто шефом стал Рон Гулливер. У парней он пользовался авторитетом, все обошлось хорошо. Происходило все неофициально, но никто ничего не заметил, потому что вскоре убили мэра, а Брауну, который занял его место, пришлось в следующие месяцы разгребать более важные дела.
– Но мы же регулярно общались с Кирком Харви, когда расследовали убийство, – возразил Дерек.
– А кто еще из наших с вами сотрудничал? – спросил Эрбан.
– Никто, – согласился Дерек.
– Вам не показалось странным, что вы работаете только с Кирком Харви?
– Мне это тогда не пришло в голову.
– Вы не подумайте, мы все тоже были при деле, – уточнил Эрбан. – Убийство все-таки, четыре трупа. Ко всем сообщениям от населения, ко всем запросам полиции штата относились очень серьезно. Но, помимо этого, Харви вел собственное расследование, у себя в углу. Он совершенно помешался на этом деле.
– Значит, было и досье?
– Конечно. Харви его собрал. Оно должно лежать в архиве.
– Там ничего нет, – сказала Анна. – Пустая коробка.
– Может, в его кабинете в подвале? – предположил Эрбан.
– Что за кабинет в подвале? – спросила Анна.
– В июле девяносто четвертого, когда раскрылось вранье про рак у отца, все ребята явились в кабинет к Харви, чтобы потребовать объяснений. Его на месте не было. Мы стали там рыться и поняли, что он не столько работал, сколько писал свою пьесу: там всюду были разные рукописи, планы. Тогда мы решили навести порядок и выкинули в шредер все, что не относилось к работе; надо сказать, там мало что осталось. Потом мы выдернули из розетки его компьютер, взяли письменный стол и стул и перетащили все в подвальную комнату. Такой чулан без окон, он не проветривался, и туда сваливали всякие ненужные вещи. С того дня Харви, являясь на службу, сразу спускался в свой новый кабинет. Мы думали, он в подвале и недели не протянет, а он все-таки три месяца просидел, но в октябре девяносто четвертого пропал с концами.
Мы с минуту помолчали, переваривая сцену бунта, описанную Эрбаном. Потом я произнес:
– Значит, в один прекрасный день он исчез.
– Да, капитан. Помню, как сейчас, потому что накануне ему позарез понадобилось со мной поговорить.
* * *
Орфеа, конец октября 1994 года
Войдя в туалет, Льюис Эрбан столкнулся с Кирком Харви. Тот мыл руки.
– Льюис, мне надо с тобой поговорить.
Эрбан сперва сделал вид, что не слышит. Но Харви пристально смотрел на него, и он пробормотал:
– Кирк, я не хочу, чтобы нас засекли…
– Послушай, Льюис, я знаю, что опростоволосился…
– Да блин, Кирк, что на тебя нашло? Мы же ради тебя все скинулись из отпускных.
– Я вас ни о чем не просил! – возразил Харви. – Я взял отпуск за свой счет. Ни к кому не прикапывался. Вы сами во все это влезли.
– То есть мы еще и виноваты?
– Слушай, Льюис, ты вправе меня ненавидеть. Но мне нужна твоя помощь.
– Даже не заикайся. Если ребята узнают, что я с тобой разговариваю, меня тоже отправят в подвал.
– Тогда давай встретимся в городе. Буду ждать тебя вечером, около восьми, на парковке у причала. Я тебе все расскажу. Это очень важно. Это касается Теда Тенненбаума.
* * *
– Теда Тенненбаума? – переспросил я.
– Да, капитан, – кивнул Льюис. – Естественно, я никуда не пошел. Если бы меня увидели с Харви, я бы стал прокаженным. Это был наш последний разговор. Назавтра, придя на службу, я узнал, что Рон Гулливер обнаружил у себя на столе заявление за его подписью. Он извещал, что уехал и никогда больше не вернется в Орфеа.
– И как вы к этому отнеслись? – спросил Дерек.
– Подумал: и слава богу. Честно говоря, так было лучше для всех.
Когда мы вышли из дома Льюиса Эрбана, Анна сказала:
– Стефани в Большом театре расспрашивала волонтеров, выясняла, где именно находился Тед Тенненбаум в тот вечер, когда произошло убийство.
– О, черт, – выдохнул Дерек. И добавил, словно уточняя: – Ведь Тед Тенненбаум был…
– Убийцей тех четверых, я знаю, – перебила Анна.
А Дерек добавил:
– По крайней мере, мы так двадцать лет считали. Что же такое нашел про него Кирк Харви и почему ничего не сказал нам?
В тот же день мы получили от криминалистов анализ содержимого компьютера Стефани. На жестком диске оказался один-единственный вордовский документ, защищенный паролем, который тамошние специалисты без труда сумели взломать.
Мы открыли его и все втроем прилипли к компьютеру.
– Это текст, наверно, статья, – сказал Дерек.
– Скорее книга, – заметила Анна.
Она была права. Мы прочли документ и обнаружили, что Стефани посвятила этому делу целую книгу. Приведу здесь ее начало:
