– Ну, – говорит она хмуро. – А то мне идти надо.
– Я поговорил с мамой…
– Ты что, серьезно? Ты все ей рассказал? Представляю, как она теперь ко мне относится.
– Погоди, дослушай! Во-первых, нормально она к тебе относится. А во-вторых, она переговорила с дамой, у которой убирается, и вроде бы можно устроить так, чтобы ты отработала у нее.
– Чего?
– Да.
– Но… как?
– Ну, видишь ли, хозяйки хуже моей мамочки во всем свете не сыщешь.
Молли нравится, как он это говорит: сухо, без осуждения, будто докладывает, что мама у него левша.
– А дама хочет разобрать вещи на чердаке: старые бумаги, коробки, всякую такую хрень; для мамы это как страшный сон. Вот я и предложил, чтобы это сделала ты. Пятьдесят часов на это убить – как нефиг делать.
– Стой. Ты хочешь, чтобы я разбирала чердак какой-то старушенции?
– Да. Как раз для тебя занятие, по-моему. Да ладно, я-то знаю, какая ты аккуратистка. У тебя на полке вон как все разложено. Все бумажки по папочкам. И книги, кажется, расставлены по алфавиту.
– Ты что, заметил?
– Я тебя знаю лучше, чем ты думаешь.
Молли вынуждена признать про себя, что, как бы странно это ни казалось, она любит порядок. Аккуратна до одержимости. Со всеми этими бесконечными переездами она научилась бережно относиться к своим немногочисленным пожиткам. При этом идея Джека вызывает у нее серьезные сомнения. День за днем торчать на пыльном чердаке, копаться в хламе старой карги?
С другой стороны, невелик выбор…
– Она хочет с тобой познакомиться, – говорит Джек.
– Кто?
– Вивиан Дейли. Пожилая дама. Она хочет, чтобы ты пришла…
– На собеседование? Ты хочешь сказать, что она решила устроить мне собеседование?
– В качестве первого шага, – поясняет он. – Как, согласна?
– У меня что, есть выбор?
– Есть. Посидеть в тюрьме.
– Молли! – рявкает Дина, молотя в дверь. – А ну выходи немедленно!
– Хорошо! – откликается она, а потом Джеку: – Хорошо.
– Что хорошо?
– Я согласна. Поеду, поговорю с ней. Пройду собеседование.
– Класс! – говорит он. – Да, кстати, лучше бы надеть юбку или что-нибудь… ну, сама знаешь. И снять часть сережек.
– А кольцо в носу?
– Мне лично оно очень нравится, – говорит он. – Но…
– Врубилась.
– Это только для первого раза.
– Да ладно. И, это… спасибо.
– Не благодари, это я из эгоизма, – говорит он. – Хочу, чтобы ты еще немножко здесь поболталась.
Молли открывает дверь спальни и улыбается прямо в натянутые, опасливые лица Дины и Ральфа.
– Не переживайте. Я придумала, как отработать свои часы.
Дина бросает взгляд на Ральфа, Молли мгновенно распознает его смысл – за долгие годы она научилась читать мысли опекунов.
– Но если вы решили меня вытурить, я пойму. Найду кого-нибудь другого.
– Мы не хотим тебя выгонять, – возражает Ральф, а Дина в то же время произносит:
– Это необходимо обсудить.
Они таращатся друг на друга.
– Как скажете, – говорит Молли. – Если вас не устраивает, мне пофиг.
В этот момент, пока не выветрилась позаимствованная от Джека бравада, ей действительно пофиг. Не получится – значит, не получится. Молли давно поняла, что почти все сердечные травмы, почти все предательства, которые другим достаются на протяжении целой жизни, у нее уже в прошлом. Отец умер. Мама скатилась в яму. Молли перебрасывали из рук в руки, отвергали снова и снова. Тем не менее она дышит, она спит, она растет. Просыпается каждое утро, одевается. Так что под словами «мне пофиг» она имеет в виду, что способна пережить почти все, что угодно. Вот только теперь, впервые на ее памяти, появился человек, который готов о ней позаботиться. (Нет, все-таки с ним наверняка что-то не так.)
Спрус-Харбор, штат Мэн
2011 год
Молли вдыхает полной грудью. Дом больше, чем она думала, – белый викторианский особняк с завитушками и черными ставнями. Вглядевшись через ветровое стекло, она видит, что он в безупречном состоянии, никакой ржавчины или облупившейся краски; похоже, его недавно покрасили. По всей видимости, пожилая дама кого-то нанимает, чтобы поддерживать дом в порядке, – целую армию рабочих пчел. Стоит погожее апрельское утро. Подтаявший снег и дождь разрыхлили землю, но сегодня выдался один из тех редких, почти совсем теплых дней, которые предвозвещают грядущее лето. Небо – ярко-синее, с большими пушистыми облаками. Из земли повсюду лезут купами крокусы.
– Так, – говорит Джек, – короче, рассказываю. Дама она симпатичная, но довольно строгая. Ну, не из тех, кто хохочет на каждом шагу. – Ставит переключатель скоростей в положение «парковка», слегка сжимает плечо Молли. – Ты, главное, кивни и улыбнись – и все будет хорошо.
– Сколько, говоришь, ей лет? – бормочет Молли.
Ей самой досадно, что она так волнуется. Какая разница-то? Ну, выжившая из ума старая крыса, которой нужна пара рабочих рук, чтобы убирать за ней дерьмо. Одна надежда, что там внутри не так паршиво и вонюче, как в домах перекупщиков краденого из телевизионных фильмов.
– Ну, не знаю, но много. Кстати, отлично выглядишь, – добавляет Джек.
Молли морщится. На ней розовая блузка от «Лэндс-энд», которую ей по такому поводу одолжила Дина.
– Я тебя вообще не узнаю, – сказала она без всякого выражения, когда Молли вышла в этой блузке из ее спальни. – Выглядишь прямо как настоящая… леди.
По просьбе Джека Молли вытащила серьгу из носа и оставила только по два «гвоздика» в каждом ухе. Да и красилась она сегодня дольше обычного: тональные кремы смешала так, чтобы лицо выглядело просто бледным, а не как у привидения, с тушью не особо усердствовала. Даже купила в аптеке светлую помаду – «влажное сияние» от «Мейбелин», тон – «лиломилый», от названия чуть животик не надорвала. Поснимала все дешевые колечки с пальцев и надела цепочку с отцовскими брелоками – вместо обычной гремучей смеси из распятий и серебряных черепов. Волосы остались черными, как и были, с белыми прядями по обе стороны лица, и ногти тоже выкрашены в черный, однако сразу видно, что она предприняла все усилия, чтобы выглядеть, как выразилась Дина, «больше похожей на нормального человека».
После того как Джек отфутболил – или «отфутмоллил», по собственному выражению, ее к этой бабке, – Дина, поворчав, согласилась дать ей еще один шанс.
– Убираться у старушки? – фыркнула она. – Ну да, размечтались. Через неделю вылетит.
Молли не ждала от Дины особого доверия, да и у самой у нее были сильные сомнения. Она что, правда собирается потратить пятьдесят часов жизни на то, чтобы торчать на промозглом чердаке у вдовствующей брюзги, перебирая коробки, набитые молью, вшами и всякой прочей дрянью? В тюряге то же время наверняка придется посвятить групповой терапии (это всегда занятно) и просмотру ток-шоу «Взгляд» (довольно занятно). Будет компания – другие девчонки. А сейчас мало того, что дома Дина следит за каждым ее шагом, так еще эта бабулька будет делать то же самое.
Молли смотрит на часы. Стараниями Джека приехали на пять минут раньше: он уже выпихивает ее из машины.
– Помни: смотреть в глаза, – наставляет он. – И не забудь улыбнуться.
– Ладно, хватит уже меня нянчить.
– Знаешь, в чем твоя главная проблема?
– В том, что мой парень нянчится со мной, как мамочка?
– Нет. Проблема твоя в том, что ты не врубаешься: ты дошла до черты, за которой – полная задница.
– До какой еще черты? Где она? – Молли оглядывается, ерзая задницей по сиденью.
– Слушай, – он чешет подбородок, – мама ничего не сказала Вивиан про кражу и про все эти дела. Она думает, что это у тебя такое школьное задание: общественные работы.
– Хочешь сказать, она не в курсе моего преступного прошлого? Козел.
– Ай, диабло, – говорит он, открывает дверцу и выходит.
– Ты что, со мной к ней пойдешь?
Он захлопывает свою дверь, обходит машину сзади и открывает пассажирскую.
– Нет, просто доведу тебя до крыльца.
– Ни фига себе джентльмен выискался. – Молли вылезает. – Или ты боишься, что я сбегу?
– Если честно, и то и другое правда, – признается он.
Молли стоит перед огромной ореховой дверью, рядом с которой висит гигантский медный молоток, и колеблется. Оборачивается, смотрит на Джека, который уже вернулся в машину, нацепил наушники и листает какую-то книжку; она-то знает, что это затрепанный томик рассказов Джуно Диаса[5 - Джуно Диас (р. 1968) – американский писатель доминиканского происхождения, пишущий в основном про жизнь иммигрантов.], который он постоянно держит в бардачке. Молли стоит прямо, отведя назад плечи, заправляет волосы за уши, теребит воротничок блузки (когда там она в последний раз носила хоть что-то с воротником? Уж скорее с собачьим ошейником) и стучит молотком. Никакого ответа. Она стучит снова, погромче. Потом замечает слева от двери звонок и нажимает кнопку. Громкие удары гонга разносятся по дому, и через несколько минут появляется мама Джека Терри – с переполошенным видом несется к дверям. Молли всякий раз вздрагивает, видя большие карие глаза Джека на округлом, мягком лице его матери.
Джек, конечно, заверил Молли, что мама его только «за» – «ты не представляешь, сколько уже на ней висит разборка этого чертова чердака», – но Молли-то знает, что на деле все гораздо сложнее. Терри обожает своего единственного сына и ради него готова почти на все. Джеку, конечно, очень хочется думать, что Терри просто в восторге от его плана, но Молли прекрасно понимает, что Терри в это ввязалась не по своей воле.
Открыв дверь, Терри окидывает Молли пристальным взглядом.
– Ишь как ты принарядилась.
– Спасибо. Я старалась, – бормочет Молли.
Ей непонятно, то ли это Терри заставляют носить такую форму, то ли она сама оделась так тоскливо, что похоже на форму: черные брюки, громоздкие черные туфли на резиновой подошве, персикового цвета футболка, широкая, как балахон.
Следом за ней Молли идет по длинному коридору, увешанному гравюрами и написанными маслом картинами в золотых рамах; восточная ковровая дорожка под ногами скрадывает шаги. В конце коридора закрытая дверь.
Терри на миг прижимается к ней ухом, потом тихо стучит.
– Вивиан? – Приоткрывает чуть-чуть. – Девочка пришла. Молли Айр. Да, хорошо.
Широко открывает дверь в большую солнечную комнату с видом на воду – вдоль стен, от пола до потолка, книжные шкафы; мебель старинная. Старая дама, в черном кашемировом свитере с воротом под горло, сидит в эркере, в кресле с подголовником и выцветшей красной обивкой, руки с выступающими венами сложены на коленях, накрытых клетчатым шерстяным пледом.
Они стоят напротив пожилой дамы, и Терри говорит:
– Молли, это миссис Дейли.
– Здрасте, – говорит Молли, протягивая руку, – так ее учил отец.
– Здравствуй. – Протянутая Молли рука сухая, прохладная. Дама сухощава, костиста, с острым носом и проницательными карими глазами, по-птичьи острыми и блестящими. Кожа у нее тонкая, почти прозрачная, волнистые седые волосы собраны в узел на затылке. По лицу рассыпаны мелкие веснушки – или это старческие пятна? По рукам и запястьям, как по географической карте, змеятся полоски вен, под глазами не счесть мелких морщинок. Молли она напоминает монашек из католической школы, которую она посещала, правда совсем недолго, в Августе (краткая остановка у неподходящих опекунов), – в чем-то они казались совсем дряхлыми, а в чем-то – неестественно молодыми. Как и у монашек, у этой дамы вид легкого превосходства, видно, что она привыкла к повиновению. «Ну а с чего бы иначе?» – думает Молли. Она действительно привыкла к повиновению.
– Ну ладно. Если понадоблюсь – я на кухне, – говорит Терри и выходит в другую дверь.
Старушка наклоняется ближе к Молли, слегка наморщив лоб.
– Как, господи прости, получается такая штука? Полоски точно у скунса, – говорит она, проводя ладонью по собственному виску.
– М-м-м… – Молли слегка ошарашена; такого у нее еще никто никогда не спрашивал. – Сперва обесцвечиваешь, потом красишь.
– А где ты этому научилась?
– Посмотрела ролик на «Ютубе».
– На «Ютубе»?
– В интернете.
– А-а. – Старушка вскидывает подбородок. – В компьютере. Старовата я для таких глупостей.
– Я не считаю, что это глупость, компьютер изменил нашу жизнь, – заявляет Молли и тут же подобострастно улыбается, сообразив, что с ходу вступила в препирательства со своей будущей работодательницей.
– Мою – не изменил, – говорит старушка. – Полагаю, на это уходит уйма времени.
– На что?
