– А зачем тогда, – пробормотала Эгле, – мы врали друг другу, будто что-то новое пришло в мир, будто это дает надежду…
– Потому что вот. – Он показал ей свою ладонь с затянувшейся раной от сквозного удара кинжалом. – Если это не дает надежду, то что тогда? И еще вот это. – Он взял ее руки в свои, коснулся едва заметных шрамов-звездочек, похожих на экзотическое украшение. – Я жив, и ты жива, я тебя вижу, я говорю с тобой… Чего еще надо? Розовых летающих слонов?
Он вдруг надвинул ей шапку на нос, по-мальчишески и по-хулигански, это так не вязалось с нервом их беседы, что Эгле сперва отшатнулась, а потом расхохоталась. Стащила шапку, поймала его взгляд, и ей сделалось совсем тепло…
Через полчаса они въехали в селение Тышка.
* * *
Деревенский констебль, круглолицый и рыхлый, поднялся визитерам навстречу, заискивающе улыбнулся, впился в Мартина глазами:
– Привет… племянник.
– Обращайтесь ко мне «куратор», – сказал Мартин с характерной интонацией Клавдия Старжа, и ухмылка застыла у констебля на лице.
Эгле прищурилась. Констебль селения Тышка не был похож на Ивгу ни единой чертой лица, ни телосложением, ни цветом волос. Тем не менее он носил фамилию Лис и был ее старшим братом. Тем самым кто однажды выгнал сестру из дома, кто велел ей: «Поезжай…»
Мартин расположился в кресле для посетителей и открыл папку с документами. Эгле отвергла предложенный ей стул, села на край подоконника и закурила, никого не спрашивая.
– Ну что же… куратор, – принужденно начал констебль. – Беда у нас. С ведьмами. Тут ведь как… только отвернись. Девка одна на южном склоне ходила в лес, то травы там лечебные, то грибы… и как стала чахнуть. Увезли в больницу, аж в самый районный центр, ничего не могут понять – лечат-лечат, а она помирает… А когда померла, так ведьмин значок и проявился, вроде как татуировка, на шее, под ухом…
– И когда это было? – спросил Мартин.
– В позапрошлом году… А в прошлом молоко пропало у коров, маслобойка встала, людям зарплаты не выдали… Тоже ведьма…
– Ведьма удержала зарплаты? – Мартин был убийственно серьезен.
Эгле курила, разглядывая кабинет. На стенах участка имелись, как полагается, портреты разыскиваемых преступников – по таким ориентировкам, блеклым и неправдоподобным, можно было хватать всех подряд, и констебля в первую очередь. Здесь было тесно, как в собачьей конуре; не поднимаясь, Эгле подтянула к себе старую вонючую пепельницу – в девичестве та была ничего себе, можжевеловая, с инкрустацией, видимо, подарок к памятной дате.
– Ведьма извела молоко, – с неловкой улыбкой пояснил констебль. – Пришлось на стороне покупать, чтобы хоть что-то производить, маргарин хотя бы технический, и платили зарплату маргарином… У меня сын на маслобойке работает, так до сих пор где-то в погребе этот маргарин…
– Ближе к делу, – сказал Мартин. – Не прошлый год и не позапрошлый. Чуть больше недели назад. Что здесь было?
– Кошмар, – серьезно сказал констебль. – Вы себе не представляете. Лес загорелся, а ведь зима, снег… А тут горит, будто посреди лета. Дым, пепел на головы падает… Мы уж думали, велят нам эвакуироваться всем поселком. Дома, пристройки, скотина…
Глаза его затуманились – он был как артист, долго томившийся в одинокой гримерке и наконец-то получивший внимание публики. Живо описывая картины пожара, констебль испытывал радость творчества.
– И ночь напролет мы не спали, радио слушали, ждали, куда ветер повернет… А ветер-то и отвернул от нас! В последнюю секундочку, а то все бы сгорело: и поселок, и сыроварня, и маслобойка… Мы приободрились, и тут… – он сделал страшные глаза, – и тут ведьма… на трассе… напала на людей. Все летало по воздуху – машины… мотоциклы… деревья рвало с корнем! Вот такие глыбы летали! Чудом они выжили, убежали. Побитые все, в синяках, один руку сломал…
Эгле сжала зубы. Народная молва за пару дней превратила случай на трассе в эпическое побоище, но творить легенду оказалось гораздо проще, чем творить правосудие. Эгле хотелось бы прямо сегодня переломать ноги участникам «Новой Инквизиции» в порядке частной инициативы, и это было в ее силах, и никто бы ее не поймал; ей хватило ума не делиться своей идеей с Мартином. И еще она впервые задумалась о том, что отныне ей придется отслеживать ведьму в себе – как Мартин сознательно гасит в себе инквизитора.
– И тут уже мы не выдержали, – продолжал констебль, – связались с Инквизицией на районе, а они нам и говорят – к вам едут прямо из Ридны, из столицы, значит, нашей славной провинции…
Мартин вынул из папки чистый лист бумаги, положил перед констеблем:
– Список, пожалуйста, участников эпизода на трассе. Вы ведь всех поименно знаете?
– А… зачем? – Констебль заколебался.
– Затем, что свидетельские показания. – Мартин положил поверх листа бумаги шариковую ручку. – Я должен услышать от очевидцев, что именно там произошло.
Констебль нервно кивнул, взял ручку и молча начал писать. Почерк у него был неожиданно крупный и правильный, как у старательной третьеклассницы. Эгле, прищурившись, разглядывала его сквозь сигаретный дым.
Видно было, что ее взгляд страшно мешает бедолаге. Тот ерзал, пыхтел, но не решался прямо на нее посмотреть; нет, тогда на площади, с разъяренной толпой, с кровью на брусчатке и хриплым ревом из мегафона, в момент самосуда – констебля на площади не было. Трус; впрочем, в селении Тышка у него нет ни авторитета, ни сколь-нибудь значимой власти. Он расследует похищения кур.
– Вот. – Констебль вернул бумагу Мартину. Тот мельком просмотрел список:
– Семеро. Где восьмой?
– А, – констебль запнулся. – Да, еще сын Васила Заяца там был… Пацан совсем… они чудом уцелели, говорю же…
Он дописал восьмую строчку. Мартин кивнул:
– Отлично. Теперь, пожалуйста, я хотел бы познакомиться с делом, которое вы завели по факту убийства, совершенного в поселке неделю назад.
– Убийства?! – Констебль вскинулся. – У нас мирный поселок, дыра, хе-хе… Вам, конечно, глядя из Вижны, представляется, что дыра… у нас нет убийств, давно… несчастный случай был, девушка упала с лестницы…
– Эта девушка?
Мартин выложил на стол крупную фотографию тела на прозекторском столе; констебль глянул – и поспешно отвел глаза. Его круглые щеки сделались серыми.
– Эта? Вы точно помните? – Мартин выкладывал одно фото за другим, скоро весь стол оказался покрыт жуткими снимками. – Упала с лестницы? Точно? А в этом ракурсе?
Констебль задергался, будто на сковородке:
– Несчастный случай…
– Вряд ли счастливый. – Мартин выложил поверх снимков канцелярский документ. – По моему запросу тело было заново освидетельствовано, вот результат экспертизы – подлинный, а не тот, что вы нарисовали на коленке. Вы понимаете, констебль, что вы подставили коллег? Начальство? Думаете, вас будут покрывать?
И Мартин улыбнулся так, будто за спиной у него стояли комиссары всех провинций во главе с министром общественного порядка из Вижны и все смотрели на констебля, как на обгадившуюся собачонку. Эгле одобрительно кивнула.
– Я не понимаю, – пролепетал констебль, – чего вы от меня хотите… куратор. Я полагал, что Инквизиция занимается ведьмами…
– Погибшая была неинициированной ведьмой и состояла на учете. Ее насмерть забили камнями на центральной площади. Вы не сочли нужным открыть уголовное производство.
Констебль не знал, куда ему смотреть: его взгляд отталкивался от страшных снимков, ненадолго застревал на канцелярском документе, пускался блуждать по комнате, избегая Мартина, в ужасе шарахаясь от Эгле. В глазах отражалась страшная внутренняя работа: констебль пытался понять, не припрятан ли у Мартина в папке приказ о его отстранении или, того хуже, аресте.
– Там ведь было много людей, – мягко сказал Мартин. – Столько свидетелей… если начать их допрашивать, думаете, никто не проговорится? Никто не испугается, не захочет сотрудничать со следствием?
– Но… Вы же сами говорите, что людей было много! – Констебль наконец-то выбрал линию защиты. – Кого обвинять?! Сто человек? Кто бросал камень, кто не бросал… Кто в голову, кто в ногу… Как вы это определите? В конце концов, была же причина! Люди столько пережили! Где была Инквизиция, когда мы задыхались от дыма?! Где была Инквизиция, когда ведьмы издевались над нами, когда наших соседей чуть не убили рядом с родным поселком?!
Риторические вопросы придали ему сил, он ощутил себя борцом за правду и перешел в наступление:
– Где Инквизиция, я вас спрашиваю?! Люди защищают себя сами! Это самооборона! Если Инквизиция ничего не делает, если ведьмы творят что хотят, нам что, сидеть и ждать, пока нас подожгут в наших постелях?! Да? Этого вы хотите?!
– Ждите инспекцию из района, – небрежно сказал Мартин. – Завтра… или уже сегодня. И хорошо бы к тому времени дело об убийстве нашлось, а убийцам были вручены подозрения.
– Кому, сотне человек?!
– Восьмерым, – Мартин показал ему листок со списком. – Слова «Новая Инквизиция» вам что-нибудь говорят?
– Нет, – быстро сказал констебль. – Это потерпевшие, а не…
Он запнулся, быстро соображая, и на лбу у него каплями выступил пот. Он импульсивно приподнялся, потянулся, будто пытаясь отобрать у Мартина список; Мартин отвел руку. Констебль сдался, рухнул обратно на стул:
– Это потерпевшие. Ведьма напала на них. Послушайте, куратор…
– Я вам напомню, – сказал Мартин. – «Новая Инквизиция» – это когда люди, не имеющие к подлинной Инквизиции никакого отношения, устраивают самосуды над женщинами… над «глухими» ведьмами. Когда я говорю «глухими», я не имею в виду проблемы со слухом. Неинициированные ведьмы, они же «глухарки», не могут совершать то, в чем вы их обвиняете, они ничем не отличаются от обычных людей. Убитая, – он кивнул на фотографии, от которых констебль старательно отводил глаза, – не была инициирована и не совершала преступлений. Ее замучили без суда и без вины. Инквизиция считает своим долгом искоренять самосуды.
Он неторопливо поднялся, подошел к офисной копировальной машине у стены, открыл крышку, положил список с восемью фамилиями на стекло:
– А у вас есть выбор, констебль. – Теперь он говорил совсем другим голосом, мягко, почти по-дружески. – Вы еще можете оказаться в этом деле моим союзником, а не врагом. Или хотите все-таки врагом?
Констебль содрогнулся и мотнул головой, показывая, насколько такая мысль ему невыносима.
– Хорошо… Сколько мест у вас в следственном изоляторе?
– Где?! – Констебль выпучил глаза.
– За решеткой, где пойманные преступники ждут конвоя в город!
– Много, – растерянно сказал констебль. – Но в последний раз это было год назад, когда на базаре взяли вора-гастролера…
– Поздравляю, сегодня у вас полно работы, – сказал Мартин. – Начнем с Васила Заяца, улица Фабричная, дом шесть.
– В чем он виноват? – Голос констебля неприлично дрогнул. – Он никого не убивал… это его чуть не убили!
Эгле приподняла уголки губ. Констебль дернулся, будто его ткнули иголкой, и наконец-то взглянул на нее.
В его глазах появился настоящий ужас. Он хотел спросить о чем-то, но не посмел.
* * *
Васил Заяц работал на сыроварне менеджером и должен был вернуться домой к пяти; уже стемнело. Снег прекратился, и небо потихоньку очищалось. Горы вокруг стояли как призраки – Эгле могла их видеть в темноте.
– Поедете с нами, – сообщил Мартин констеблю.
– Я лучше пешком. Здесь недалеко, я привычный…
– Садитесь в машину, – сказала Эгле. Это были ее первые слова с момента прибытия.
Констебль больше не сопротивлялся. Мартин открыл дверцу черного автомобиля, констебль покорно залез внутрь.
– Можешь за руль? – негромко спросил Мартин у Эгле.
Она мельком подумала, что действующая ведьма за рулем инквизиторской машины – вызов существующему миропорядку. Но, если говорить честно, каждая минута ее жизни теперь была вызовом.
Мартин сел на заднее сиденье рядом с констеблем. Эгле завела мотор; машина, как живое существо, повиновалась ей, но нехотя, будто против воли. Селение Тышка казалось тихим и добрым в этот час, над крышами поднимались живописные, как в сказке, дымы.
– Если Инквизиция теперь в сговоре с ведьмами, – прошептал констебль, – нам не на что надеяться. Нам конец.
– Личный вопрос, дядюшка, – небрежно сказал Мартин. – Вы знаете, что эти восемь человек делали на трассе? Кого они там собирались казнить?
Констебль молчал.
– Он знает. – Эгле поймала взгляд Мартина в зеркале.
– Не собирались казнить, – пролепетал констебль. – Это…
Он запнулся и снова затих.
– Игра? – подсказал Мартин. – Ритуал? Имитация?
– Д-да…
– Он сам пытается в это верить, – сказала Эгле.
– У нее ведь все хорошо, – проскулил констебль. – У Ивги. Она даже… не ступила на родной порог… не подошла к дому… мне потом сказали, что она здесь была… У нее все хорошо… она с герцогом пьет вино на приемах… Ведьма…
– Все хорошо, – со странной усмешкой сказал Мартин. – Эгле, не разгоняйся. Дом номер шесть – вот этот, с резным забором.
* * *
– Верховная Инквизиция Одницы… тьфу, Ридны. Откройте, пожалуйста.
На пороге стояла невысокая женщина лет сорока, с бледным изможденным лицом, напуганная. Слово «инквизиция» вогнало ее в панику, хотя ведьмой она вовсе не была. Женщина казалась больше заложницей, нежели соучастницей. Пленницей, запертой в этих стенах, в этой семье, в этой жизни.
– Все нормально. – Эгле улыбнулась. – Куратор опрашивает свидетелей по делу о ведьме… о ведьмах. Мы можем войти?
Женщина молча отступила в глубь прихожей; Мартин придержал Эгле за руку и вошел первым. Огляделся. Его ноздри раздувались: он чуял нечто, недоступное Эгле. У инквизитора и действующей ведьмы разные спектры восприятия; она ощущала, как с каждым мгновением усиливается поток холода, идущий от него.
Она поймала взгляд Мартина, пытаясь выяснить, что происходит и где источник опасности. Он еле заметно покачал головой, давая понять, что контролирует ситуацию. Заглянул ей в глаза, определяя, как Эгле себя чувствует; она приподняла уголки губ, уверяя, что все в порядке, хотя находиться с ним рядом было сейчас непросто.
– Господин Васил Заяц дома? – спросил Мартин.
– Да, – еле слышно ответила женщина.
– А ваш сын, Михель?
– И он тоже…
– Отлично, – сказал Мартин.
Эгле переступила порог вслед за ним, и последним вошел констебль. Тот старательно избегал смотреть на хозяйку и вообще держался так, будто оказался здесь совсем случайно.
Дом был старый, добротный, помнивший несколько поколений. Ощутимо пахло нафталином – старинным средством от моли, и борьба с молью здесь имела смысл: на полу лежали полосатые шерстяные дорожки, и почти такие же, тканные из грубой шерсти, покрывали стены. Под потолком гостиной висела хрустальная люстра со множеством подвесок, Эгле давно забыла, что такие существуют. В прихожей имелась низкая дверь в подвал, напротив у стены стоял кованый сундук, похожий на реквизит к историческому фильму.
