– Руки… руки убери, – негромко сказала она, и мужчина мгновенно повиновался:
– Прости… все время забываю, что тут ты Прозревшая.
– Перестань, Игорь. Ты прекрасно знаешь, что я делаю это для нас обоих. Но ты не должен вести себя со мной так, словно не веришь в мое высшее предназначение.
Он фыркнул в кулак и снова виновато посмотрел на женщину:
– Ну прости, Янка, никак не могу к этому привыкнуть.
– Как твои дела? – указав ему на мягкое кресло возле журнального столика, спросила женщина.
– Да все неплохо вроде. Осталось немного совсем – и я буду очень богатым человеком. – Он опустился в кресло и с наслаждением вытянул ноги: – Ох… затекло все за дорогу, угораздило же тебя в такую глушь забраться…
– Зато спокойно. Тут даже пункта полиции нет, приезжает иногда участковый из района. А нам спокойнее – к чему нашему Согласию лишние глаза и ненужный интерес? – Она села напротив, взяла с угла столика бронзовый колокольчик на длинной ручке и позвонила. – Ты при Клавдии не подавай вида, что мы хорошо знакомы, ладно? Мне не нужно, чтобы кто-то из окружения знал обо мне то, что знать не должен.
– Конечно, милая, о чем речь. Я помню правила. – Игорь выпрямился и постарался придать лицу равнодушное выражение, что давалось ему с трудом – в присутствии Яны он терял голову, совсем как в тот день, когда увидел ее совершенно по-новому на набережной в Санкт-Петербурге.
Зная ее до этого несколько лет, Игорь тогда едва смог говорить – настолько прекрасной показалась ему женщина в свете фонаря на фоне темной Невы и гранитного парапета.
Вошла Клавдия с серебряным подносом, на котором стояли две тонкие фарфоровые чашки и кофейник.
– Поставьте на стол и можете идти, – мягко улыбаясь, произнесла Яна так ласково, что у Игоря от удивления брови взметнулись вверх – таким тоном она не разговаривала никогда и ни с кем. – Благодарю от души, Клавдия Васильевна.
– Рада помочь, Прозревшая, – чуть склонившись, пробормотала женщина и, пятясь, удалилась, а Яна, шумно выдохнув, расслабилась:
– Тяжеловато, конечно, все время улыбку эту приклеенную держать, чтоб не сползала.
– Маскируешь волчий оскал, любимая? – пошутил Игорь и увидел, как блеснул злой огонек в ее светло-серых глазах. – Янка… – Он дотянулся до ее колена, сжал пальцами. – Ну не сердись, я же все понимаю. Скоро все закончится. Пошлем твое Согласие, куда Макар телят не гонял… Уедем куда-нибудь, где тепло и океан…
– Ты шутишь? Куда я уеду, а мои люди?
– Янка… ну ты серьезно, что ли?
– Конечно, – кивнула она, разливая кофе. – Ты только представь – власть. Абсолютная власть, люди, которые ловят каждое твое слово, люди, готовые только по одному движению твоего пальца совершить что угодно… – Яна отставила кофейник и на несколько секунд закрыла глаза. – Просто представь – ведь я могу внушить им все, что захочу… для того Согласие и создано – для власти…
– Зачем тебе это? – поморщился Игорь, подтягивая к себе чашку. – Мне казалось, мы затеяли это все с единственной целью – деньги. Не думал, что ты настолько вживешься в роль.
– Ты просто не понимаешь… – произнесла Яна свистящим шепотом и чуть подалась вперед, так что от резкого движения Игорь отпрянул, и кофе из чашки выплеснулся ему на колени.
– Черт! – Он вскочил, стряхивая горячую влагу на пол.
– Ковер испортил, – своим обычным голосом заметила она.
– А то, что сам мог обвариться, – не заметила? – недовольно спросил он, пытаясь промокнуть пятна на брюках салфетками.
– Твой костюм явно пропитан чем-то водоотталкивающим, так что проблемы нет. А ковер светлый. – Яна снова взяла колокольчик. – Клавдия Васильевна, будьте так добры, – журчащим мягким голосом произнесла она, когда женщина вошла в комнату, – наш гость случайно опрокинул чашку… могли бы вы…
– Конечно, Прозревшая, конечно! – заторопилась та. – Я сейчас же все почищу!
– Тогда мы не будем мешать вам и пойдем в кабинет. Наш гость просит прощения за свою неловкость, – с легким нажимом договорила Яна, метнув в Игоря выразительный взгляд, и тот кивнул:
– Клавдия Васильевна, прошу извинить меня за причиненные неудобства, я немного устал за рулем… надеюсь, вы не сердитесь?
– Что вы, что вы! Я понимаю… путь не близкий…
– Идемте за мной, – сказала Яна, поднимаясь из кресла, и Игорь послушно двинулся следом по длинному коридору, а затем по винтовой лестнице на второй этаж.
На самом верху, у небольшой ниши в стене, Яна вдруг остановилась и, оглянувшись, притянула Игоря к себе, быстро поцеловала и, оттолкнув, взялась за ручку двери.
Он рванулся к ней, но тут же замер, словно пригвожденный к полу холодным, пронизывающим взглядом.
– Не надо, – предостерегающе произнесла Яна.
– Я понял, – недовольно пробурчал Игорь. – Только и ты тогда…
– А что – я? – с улыбкой спросила она, и Игорь в который раз поразился тому, как быстро эта женщина меняет свои маски – с такой скоростью, что он не всегда успевает уследить.
– Ты не устаешь от этой патоки, в которой плаваешь? – Он уселся на небольшой диванчик в нише между книжных полок, закинул руки за голову и посмотрел на Яну, замкнувшую дверь на ключ и теперь стоявшую прямо перед ним с легкой улыбкой на губах.
– Рааа-дость… понимаешь, рааа-дость… – протянула она тем же голосом, которым разговаривала с Клавдией. – Согласие должно дарить радость окружающим, и тогда природа ответит нам тем же… в радости кроется сила… через радость в нашу жизнь приходит благополучие…
– Все, хватит! – Игорь затряс головой, почувствовав, как начали слипаться веки. – Прекрати, Янка, я серьезно. Мышей своих разводи на это, а со мной не надо так.
– Не мышей, а «примкнувших». И успокойся, я же пошутила, – сказала Яна своим нормальным голосом, хотя теперь Игорь уже не всегда мог вспомнить, каким он был раньше. – Хотела проверить, по-прежнему ли ты поддаешься.
– Куда я денусь? Я и так весь твой, без этих штучек, так что прекрати, не надо.
– Ну все-все, не сердись. – Она села на подлокотник и обняла его за шею.
Игорь положил руку на ее все еще тонкую талию и задышал чаще. Яна понимающе улыбнулась, но отрицательно покачала головой:
– Не сейчас. Я должна отпустить всех, кто есть в доме, а ты должен сделать вид, что спишь в гостевой комнате на первом этаже. Ночью я к тебе сама приду.
– Как в прошлый раз?
– Не надо было медовуху пить, которую Клавдия на стол выставила. Там семьдесят градусов – какой ты после был любовник? Скорее – алкоголик. – Яна взъерошила его волосы и тихо спросила: – А приехал зачем? Случилось что-то?
– Дело к тебе есть. Поможешь – на счет упадет вот такая сумма. – Он порылся в кармане брюк и достал сложенную бумажку, сунул ее в руку Яны, и та, открыв, прикусила губу:
– Это кто у нас такой щедрый?
– Какая разница… а работа нехитрая, тебе как раз по профилю. – Игорь вынул телефон и, покопавшись в галерее, показал Яне фотографию. – Видишь? Я тебе перешлю. Что делать – сама реши, но срок минимальный, дело срочное.
Она пожала плечами:
– Хорошо.
– Только… территориально это далеко на Севере.
– Ничего, – снова своим кротким мягким голосом проговорила она. – Везде есть люди, несущие свет, не только здесь, в Городе Радости.
Игорь закатил глаза:
– Ну просил же! И помни – сумма…
– Не все измеряется деньгами, Игорек. Информацию по объекту когда сбросишь?
– Хоть сейчас, у меня все здесь, в телефоне.
– Хорошо. А теперь иди в гостевую, Клавдия покажет. Я ночью приду.
Город Уйгууна
Уйгууна получила свое название от прииска, существовавшего здесь еще до революции. Так звали дочь самого богатого в округе якута, случайно нашедшего золото и ухитрившегося не только продать огромный самородок русскому промышленнику, но и стать его компаньоном, что для тех времен было практически фантастикой.
Уйгууной звали его дочь, и это имя, как считал отец, и принесло ему такое счастье, потому что на языке якутов оно означает «богатая». Прииск назвали в честь девочки, а затем и поселок, возникший вокруг, и небольшой город, появившийся на его месте.
Правда, самой Уйгууне ее имя не принесло ни богатства, ни счастья – она влюбилась в сына отцовского компаньона, а когда тот женился на воспитанной барышне из Петербурга, сошла с ума и убежала в тундру, где замерзла насмерть.
Эту легенду Анна впервые услышала от мужа, когда впервые приехала в Уйгууну после свадьбы.
– И ты веришь в это? – спросила она тогда, и Владлен, рассмеявшись, подтвердил:
– Конечно! Якутские легенды всегда правдивы.
Слово «тундра» прежде ассоциировалось у Анны только с вечной мерзлотой, бескрайними белыми просторами, где от снега больно глазам, но когда она увидела эту самую тундру весной и летом, то поняла, что ничего более прекрасного, пожалуй, уже и не увидит. Она влюбилась в этот жесткий край с его холодными затяжными зимами, стремительной весной и жарким засушливым летом, июньскими белыми ночами и совсем короткой осенью, наступающей уже в августе.
Первые несколько лет брака Мецлеры продолжали жить в Москве, но потом Владлен решил все-таки перебраться ближе к комбинату, и это не вызвало никаких возражений у его молодой жены, как он сперва опасался, сообщая ей о переезде.
Ее саму удивляла эта внезапно возникшая любовь, но Анна часто во время поездок куда-то за границу или просто в Москву ловила себя на том, что скучает по Уйгууне и считает дни, оставшиеся до возвращения туда.
Она любила этот город так, словно родилась здесь, и старалась сделать все, чтобы и люди, живущие в Уйгууне, чувствовали то же самое, чтобы не уезжали, возвращались – потому что здесь лучше, чем где бы то ни было.
– Анна Андреевна, вы хотели в ночной клуб заехать, – напомнил водитель, и Анна, вздохнув, сказала:
– Нет смысла, Илья. Я не могу держать под контролем все заведения в городе и не могу запретить им обслуживать мою сестру.
– Да отчего же? – удивился водитель. – Как по мне – так запросто. Просто пригрозите, что их замучают проверки, а ведь в каждом заведении, если постараться, можно найти нарушения – любые, на вкус и кошелек. Иногда все средства хороши.
– Нет, дорогой мой, нельзя заставлять людей делать что-то, когда заведомо знаешь, что ты сильнее. Это просто нечестно.
– А что тут нечестного, я не понимаю, действительно? Если Дарине Андреевне откажут во всех клубах…
– То Дарина Андреевна все равно найдет, где выпить, – усталым голосом перебила Анна. – Я не знаю, что с ней делать. И, похоже, ничего так и не смогу.
– А я бы все равно попробовал, – упрямо настаивал водитель. – Будь это моя сестра…
– Вот и порадуйся, что у тебя только брат, и тот маленький пока. – Анна отвернулась к окошку и умолкла.
То, что Дарина стала много выпивать, она заметила давно, примерно с полгода назад, но до сих пор так ничего и не сумела решить. Сестра огрызалась, грозилась сбежать – пришлось спрятать ее паспорт в сейфе на комбинате, приезжала домой поздно.
Иногда Анне казалось, что она запуталась, как рыба в сети, и чем сильнее бьется, тем больше запутывается и вот-вот перестанет дышать, задавленная ячейками из лески.
Сведя Дарину с Сылдыз Угубешевой, Анна надеялась, что сестра хоть немного изменится, но все стало только хуже, а квартира Сылдыз превратилась в убежище для Дарины, когда той приспичивало сбежать из-под опеки.
Дома ее встретили звуки музыки, и у Анны потеплело на душе – в кои-то веки Дарина села за пианино, которое Владлен купил специально для нее.
Сестра сидела в просторной гостиной и, прикрыв глаза, играла Листа – это был ее любимый композитор, она даже однажды выиграла довольно престижный конкурс молодых исполнителей с его этюдом.
Анна тихо остановилась в дверях, прислонившись к косяку, и молча наблюдала за тем, как пальцы Дарины порхают над клавишами, словно даже не прикасаясь к ним.
Когда мелодия закончилась, Дарина, даже не открыв глаз, легла головой на клавиши, и они издали нестройный неприятный звук и умолкли.
Анна подошла к сестре, опустилась на корточки и попыталась заглянуть в лицо Дарины:
– Ну что с тобой, малыш? Так прекрасно играла…
– Сто лет за пианино не сидела, думала – руки отвыкли, – пробормотала та, не открывая глаз. – Ты чего так рано? Случилось что?
– Нет… устала просто. Ты ела что-нибудь?
– Не хочется…
– Может, со мной за компанию?
Дарина выпрямилась и взъерошила руками кудрявые волосы:
– Ну, если только за компанию… ты иди пере- оденься, а я пока узнаю, что там наша домомучительница наготовила.
Всегда, приезжая с комбината, Анна шла в крыло дома с организованной палатой интенсивной терапии, где вот уже три года лежал ее муж. Садилась рядом с его кроватью, брала сухую, обтянутую истончившейся кожей руку, сжимала ее и говорила, говорила…
Обо всем – о том, что видела по дороге в город и обратно, о том, с кем и о чем говорила на комбинате, о планах, о предстоящих праздниках, о том, как распускаются первые листочки на деревьях, или о том, что выпал первый снег.
Ей иногда казалось, что Владлен ее слышит и даже реагирует на голос слабым движением руки, но это, конечно, было не так.
Во время последнего визита очень хороший московский невролог сказал, что никаких шансов на то, что Владлен когда-то откроет глаза и начнет хоть как-то реагировать на внешние раздражители, нет.
– У него здоровое сердце, Анна Андреевна, и это в данном случае скорее минус. Кора головного мозга давно мертва, это уже не человек, простите… он будет жить до тех пор, пока бьется сердце.
Анна тогда зажала руками уши и попросила доктора больше ничего не говорить, а сама всю ночь проплакала, понимая, что он прав – Владлен никогда уже не станет не то что прежним, а вообще – не станет. Его нет уже три года, и если первое время была хоть какая-то надежда, то теперь ее не стало.
Сегодня она тоже не изменила правилу и поднялась к Владлену.
