– Джерри снова решил пошутить, – прорычал папа.
– Джером, – укоризненно проговорила мама, глядя на лужу на линолеуме. – Может быть, сделаешь перерыв на пару дней? Мы как раз отдохнем от твоих приколов.
– Просто хотел помочь вам проснуться, – расплылся я в улыбке.
Мама с папой еще побурчали немного. Но это так, для порядка. Они давно уже привыкли к моему извращенному чувству юмора.
В ту ночь я снова услышал музыку.
Это точно был не ветер. Я узнал ту же самую мелодию.
И она доносилась сверху.
С чердака, где было пианино.
И на нем явно кто-то играл. Кто бы это мог быть?
Я собрался было встать и пойти посмотреть. Но в комнате было холодно. И потом, я действительно очень устал. Ведь это был мой первый день в новой школе.
Поэтому я натянул одеяло на голову, чтобы не слышать музыки. И уснул как убитый.
– Ты ничего не слышала ночью? – спросил я у мамы за завтраком. – Кто-то играл на пианино.
– Ешь свои кукурузные хлопья, – сказала мама.
Я недовольно помешал ложкой в миске:
– А почему кукурузные хлопья?
– Ты знаешь правила, – нахмурилась мама. – Сладкие хлопья только по воскресеньям.
– Глупое правило, – буркнул я. – Кукурузные хлопья – это те же самые сладкие хлопья. Только невкусные.
– Прекрати ныть. – Мама сморщилась и потерла руками виски. – У меня голова болит. Все утро.
– Может быть, это из-за того, что всю ночь кто-то играл на пианино? – спросил я.
– Какое еще пианино? – раздраженно проговорила мама. – Чего ты все про пианино талдычишь? Кто там на нем играл?
– А ты разве не слышала? Пианино на чердаке. Ночью кто-то на нем играл.
Мама резко встала из-за стола:
– Джерри, я тебя очень прошу: прекрати надо мной издеваться. У меня голова болит.
– О чем разговор? – Папа вошел в кухню, держа под мышкой утреннюю газету. – О пианино, я слышу? Я уже договорился. Сегодня после обеда придут рабочие и перенесут его в гостиную. – Улыбнулся мне: – Будешь разминать пальцы, Джерри.
Мама подошла к стойке и налила себе чашку кофе.
– Ты действительно хочешь учиться играть на пианино? – Она скептически прищурилась. – Будешь сидеть, заниматься часами и все такое?
– Ну да, – отозвался я. – Может быть.
* * *
Когда я вернулся домой из школы, рабочие уже были у нас. Я думал, придут этакие здоровенные дяди. Но они оказались не такими уж крупными. Зато сильными.
Я поднялся на чердак, чтобы посмотреть, как они будут тащить пианино. Мама осталась в гостиной. Она передвигала коробки, чтобы освободить место.
Грузчики притащили с собой веревки и какую-то специальную штуку типа тележки, только без стенок. Сначала они наклонили пианино набок, а потом водрузили его на тележку.
Тащить тележку по узкой лестнице было непросто. Хотя они старательно придерживали пианино, оно все равно несколько раз стукнулось о стену.
В общем, когда рабочие наконец затащили пианино в гостиную, оба были красные, точно вареные раки. Пот лил с них градом. Я все время был рядом с ними. Мне было интересно.
Мама уже убрала коробки и пошла на кухню. Но когда грузчики начали устанавливать пианино на место, она тоже пришла посмотреть.
Она встала в дверях, держа руки в задних карманах джинсов.
Рабочие сняли пианино с тележки. В ярком солнечном свете его черные отполированные стенки блестели, как зеркало.
Они начали опускать его на пол…
И тут мама как заорет!
5
– Кошка! Кошка! – мама кричала так, что у меня заложило уши.
Вы уже поняли. Плюшка стояла как раз на том месте, куда рабочие собирались поставить пианино.
Пианино тяжело грохнуло об пол. В последний момент Плюшка успела из-под него выскочить.
«Жалко, – подумал я. – А то получилась бы настоящая плюшка. Должна же быть справедливость на свете».
Работяги засмущались ужасно. Они принялись извиняться. При этом они вытирали лоб и пытались отдышаться. Но мама их даже не слышала.
Она бросилась к Плюшке и подхватила ее на руки.
– Бедная ты моя киса!..
«Бедная киса» впилась когтями маме в рукав и выдрала несколько ниток из свитера. Мама уронила ее на пол. Скотина же эта возмущенно мяукнула и пулей вылетела из комнаты.
– Она еще не освоилась в новом доме, – сказала мама рабочим.
– Да нет, – вставил я. – Она всегда такая придурочная.
Рабочие ушли. Мама пошла к себе в комнату, чтобы закрепить нитки на изодранном свитере. Я остался в гостиной один. Вместе со своим пианино.
Я присел на табурет и принялся вертеться на нем туда-сюда.
Табурет был отполированным и гладким. И ужасно скользким.
Я уже представлял себе, как когда-нибудь повеселю родичей, когда они попросят меня сыграть что-нибудь для них. Я сяду за пианино, якобы мне самому не терпится им похвастать своими достижениями. И начну играть. Вот только этот идиотский табурет… он такой скользкий. Я постоянно с него сползаю. И падаю на пол.
Я немножечко потренировался в сползаниях и падениях. Мне было весело.
Падать откуда-нибудь – это, можно сказать, мое хобби. И это не так легко, как кажется.
Падать тоже надо уметь.
А мастерство достигается путем долгих тренировок.
Наконец мне надоело плюхаться на пол. Теперь я просто сидел на табурете и смотрел на клавиши. Потом я попытался подобрать одну простенькую песенку. Я тыкал в клавиши наугад, пока не находил нужной ноты.
Я думал о том, что это будет действительно классно – научиться играть.
Я считал, что это будет ужасно прикольно. Но я ошибался.
Сильно ошибался.
Прошла неделя. После обеда в субботу я направился в гостиную и встал у окна. День выдался серым и пасмурным. Я был уверен, что ближе к вечеру пойдет снег.
Я увидел, как к нашему дому подходит мой учитель музыки. Он пришел точно в назначенное время. Ровно в два.
Я прижался лбом к стеклу, чтобы получше его рассмотреть. Он был таким здоровенным, упитанным дяденькой. Даже толстым, я бы сказал… В длинном красном пальто. Со взлохмаченными белыми волосами. Издалека он был немного похож на Санта-Клауса.
Он шел как-то странно. На прямых ногах. Как будто у него болели коленки. «Должно быть, артрит или что-нибудь в этом роде», – подумал я.
Папа нашел его по объявлению в местной газете. Он мне его показал и зачитал вслух. Такое крошечное объявление на самой последней странице:
Музыкальная школа Визка.
Новые методы обучения игры на форте пьяно.
Папа туда позвонил в тот же день. Все равно это было единственное объявление по поводу музыкальных уроков.
И вот сейчас родичи встречали учителя в коридоре и помогали ему снять тяжелое красное пальто. Потом они все втроем вошли в гостиную.
– Вот, Джерри, знакомься. Это доктор Визк, твой учитель музыки. – Папа сделал мне знак, чтобы я отошел от окна.
Доктор Визк улыбнулся мне:
– Здравствуй, Джерри.
Он действительно был похож на Санта-Клауса. Только без бороды. Но зато с роскошными седыми усами. У него были круглые, очень румяные щеки и хорошая, сердечная улыбка. Когда он улыбался, его голубые глаза как будто искрились.
Одет он был в мешковатые серые брюки и свободную белую рубашку, натянутую на его здоровенном пузе, как на барабане.
Я подошел к нему и пожал протянутую мне руку.
Рука была красной и какой-то уж слишком мягкой. Как будто не рука, а какая-то губка.
– Рад познакомиться с вами, доктор Визк, – вежливо сказал я.
Мама с папой переглянулись с довольными улыбками. Они всегда обалдевают, когда я веду себя вежливо. Я понимаю, им сложно в это поверить. Но, когда я хочу, могу быть очень вежливым мальчиком.
Доктор Визк потрепал меня по плечу:
– Я знаю, фамилия у меня смешная. «Визк» и «визг» произносятся одинаково. – Он хохотнул. – Может, мне стоило бы сменить фамилию. Но, с другой стороны, согласись, она сразу же запоминается. С первого раза.
Мы все рассмеялись.
А потом доктор Визк вдруг посерьезнел:
– Ты раньше играл на каком-нибудь инструменте, Джерри?
Я задумался.
– У меня было когда-то казу. Знаете, дудка такая.
Все опять рассмеялись.
– Пианино – это немножко не то, что казу, – заявил доктор Визк, все еще посмеиваясь. – Давай-ка посмотрим на твой инструмент.
Родичи извинились, в том смысле, что у них куча дел, и ушли наверх распаковывать вещи, до которых раньше не доходили руки.
Доктор Визк внимательно изучил клавиши. Потом приподнял заднюю панель и взглянул на струны.
– Замечательный инструмент, – похвалил он. – Очень хороший.
– Мы нашли его здесь, – сказал я.
