Жаром палимая, глухо и скорбно земля загудела,
И затрещал под огнем пожирающим лес неиссчетный.
Почва кипела кругом. Океана кипели теченья
И многошумное море. Титанов подземных жестокий
Жар охватил, и дошло до эфира священного пламя
Жгучее. Как бы кто ни был силен, но глаза ослепляли
Каждому яркие взблески перунов летящих и молний.
Жаром ужасным объят был Хаос. И когда бы увидел
Все это кто-нибудь глазом иль ухом бы шум тот услышал,
Всякий, наверно, сказал бы, что небо широкое сверху
Наземь обрушилось, – ибо с подобным же грохотом страшным
Небо упало б на землю, ее на куски разбивая, –
Столь оглушительный шум поднялся от божественной схватки.
С ревом от ветра крутилася пыль, и земля содрогалась;
Полные грома и блеска, летели на землю перуны,
Стрелы великого Зевса. Из гущи бойцов разъяренных
Клики неслись боевые. И шум поднялся несказанный
От ужасающей битвы, и мощь проявилась деяний.
Жребий сраженья склонился. Но раньше, сошедшись друг
с другом,
Долго они и упорно сражалися в схватках могучих.
В первых рядах сокрушающе-яростный бой возбудили
Котт, Бриарей и душой ненасытный в сражениях Гиес.
Триста камней из могучих их рук полетело в Титанов
Быстро один за другим, и в полете своем затенили
Яркое солнце они. И Титанов отправили братья
В недра широкодорожной земли и на них наложили
Тяжкие узы, могучестью рук победивши надменных.
Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далёко до неба,
Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар:
Если бы, медную взяв наковальню, метнуть ее с неба,
В девять дней и ночей до земли бы она долетела;
Если бы, медную взяв наковальню, с земли ее бросить,
В девять же дней и ночей долетела б до Тартара тяжесть.
Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три ряда
Ночь непроглядная шею ему окружает, а сверху
Корни земли залегают и горько-соленого моря.
Там-то под сумрачной тьмою подземною боги Титаны
Были сокрыты решеньем владыки бессмертных и смертных
В месте угрюмом и затхлом, у края земли необъятной.
Выхода нет им оттуда – его преградил Посидаон
Медною дверью; стена же все место вокруг обегает.
Там обитают и Котт, Бриарей большедушный и Гиес,
Верные стражи владыки, эгидодержавного Зевса.
Там и от темной земли, и от Тартара, скрытого в мраке,
И от бесплодной пучины морской, и от звездного неба
Все залегают один за другим и концы, и начала,
Страшные, мрачные. Даже и боги пред ними трепещут.
Бездна великая. Тот, кто вошел бы туда чрез ворота,
Дна не достиг бы той бездны в течение целого года:
Ярые вихри своим дуновеньем его подхватили б,
Стали б швырять и туда и сюда. Даже боги боятся
Этого дива. Жилища ужасные сумрачной Ночи
Там расположены, густо одетые черным туманом.
Сын Иапета пред ними бескрайне широкое небо
На голове и на дланях, не зная усталости, держит
В месте, где с Ночью встречается День: чрез высокий ступая
Медный порог, меж собою они перебросятся словом –
И разойдутся; один поспешает наружу, другой же
Внутрь в это время нисходит: совместно обоих не видит
Дом никогда их под кровлей своею, но вечно вне дома
Землю обходит один, а другой остается в жилище
И ожидает прихода его, чтоб в дорогу пуститься.
К людям на землю приходит один с многовидящим светом,
С братом Смерти, со Сном на руках, приходит другая, –
Гибель несущая Ночь, туманом одетая мрачным.
Там же имеют дома сыновья многосумрачной Ночи,
Сон со Смертью – ужасные боги. Лучами своими
Ярко сияющий Гелий на них никогда не взирает,
Всходит ли на небо он иль обратно спускается с неба.
Первый из них по земле и широкой поверхности моря
Ходит спокойно и тихо и к людям весьма благосклонен –
Но у другой из железа душа и в груди беспощадной –
Истинно медное сердце. Кого из людей она схватит,
Тех не отпустит назад. И богам она всем ненавистна.
Там же стоят невдали многозвонкие гулкие домы
Мощного бога Аида и Персефонеи ужасной.
Сторожем пес беспощадный и страшный сидит перед входом.
С злою, коварной повадкой: встречает он всех приходящих,
Мягко виляя хвостом, шевеля добродушно ушами.
Выйти ж назад никому не дает, но, наметясь, хватает
И пожирает, кто только попробует царство покинуть
Мощного бога Аида и Персефонеи ужасной.
Мегафауна преисподней[4 - Луций Анней Сенека. Трагедии / Пер. С. А. Ошерова. – М.: Искусство, 1991.]
В античной мифологии ужасный пес Кербер охранял вход в Царство мертвых, владения Аида и Персефоны. Он был стражем, а не палачом, и его присутствие служило напоминанием о вечной границе, пролегавшей между миром живых и миром мертвых. Страшному на вид Керберу все-таки не всегда удавалось помешать греческим героям попасть в загробный мир. Когда от укуса змеи умерла Эвридика, ее убитый горем муж певец Орфей спустился в Аид, чтобы вернуть ее. У врат смерти он спел колыбельную, с легкостью усыпил Кербера и проскользнул мимо него. Также и герой знаменитого цикла мифов Геракл при помощи Тесея одолел пса Аида, выполнив последнее из двенадцати заданий, данных ему Эврисфеем, царем Арголида. Античные авторы несколько веков запечатлевали труды Геракла в литературе и росписях, наиболее подробно сражение с Кербером (Цербером) описано римлянином Сенекой (ок. 4 до н. э. – 65 н. э.). В его трагедии «Геркулес в безумье», сочиненной в I в., рассказчиком является Тесей, а главный герой выходит на бой со страшным псом, вооружившись простой палкой и подпоясавшись шкурой непобедимого Немейского льва – своим первым трофеем. Победа над Цербером, который по обыкновению показан как пес с тремя головами, раз и навсегда доказала неуязвимость Геракла.
Дом завиднелся Дита ненасытного,
Там царства сторож яростный, стигийский пес
Пугает тени лаем, разрывающим
Три глотки. Голову в крови запекшейся
Гадюки лижут, змеи гривой вздыбились
Вкруг шей, и хвост-дракон шипит пронзительно.
Под стать обличью злость. Едва заслышал он
Шаги, как встали дыбом змеи-волосы
И, к шелесту теней бесплотных чуткие,
Насторожились уши. Сын Юпитера
Приблизился; в пещеру оробелый пес
Растерянно попятился – лишь гулкий лай
Безмолвье оглашал да змеи грозные
Шипели на загривке. Звук, утроенный
Тройною пастью, даже и блаженным был
Теням ужасен. С левой снял руки герой
Ощеренную голову клеонскую,
Как щит ее подставил, скрытый шкурой весь,
Поднял десницей палицу победную, –
И вот она летает у него в руке,
Удары множа. Сокрушенный, сломленный,
Пес не грозит уж: головы повесивши,
В пещеру он забился. А властители
В испуге разрешили увести его
И в дар меня по просьбе друга отдали.
Рукой по шее потрепав чудовище,
На адамантовую цепь он взял его.
Бессонный сторож царства беспросветного,
Прижавши робко уши, позабывши злость,
Послушно влекся следом, свесив головы
И змееносным по бокам хлеща хвостом.
Когда к Тенара устьям мы приблизились
И вдруг в глаза ударил свет невиданный,
Вновь злоба обуяла побежденного:
Стал цепь трясти и рваться и по склону вниз
Чуть не увлек с собою победителя.
Но на мои тут руки оглянулся он,
И пса, борьбой напрасной разъяренного,
Мы потащили с силою удвоенной
И вывели на свет. Увидев ясного
Простор блестящий неба и сиянье дня,
Глаза закрыл он, ненавистный день прогнав,
И повернулся вспять, и, шею свесивши,
Уперся в землю мордой, и в Алкидовой
Тени укрылся. Но толпа с ликующим
Подходит кликом, увенчавшись лаврами,
И песней славит Геркулеса подвиги.
Одиссей у врат смерти[5 - Гомер. Одиссея. Песнь одиннадцатая / Пер. В. А. Жуковского. – М.: Издательство Юрайт, 2019.]
Эпическая поэма Гомера «Одиссея» (ок. 700 до н. э.) – одно из самых древних и подробных описаний загробной жизни. В поэме говорится о десяти годах странствий грека Одиссея, героя Троянской войны, который возвращается на родной остров Итаку. Преодолевая преграды, которыми бог моря Посейдон усыпал его обратный путь, Одиссей по наставлению волшебницы Цирцеи осмелился прийти к вратам Царства мертвых, чтобы спросить у тени знаменитого прорицателя Тиресия, как вернуться домой на Итаку. У Гомера Царство мертвых находится не в недрах земли, а на далеком туманном берегу: «Скоро пришли мы к глубокотекущим водам Океана; там киммериян печальная область, покрыта вечно влажным туманом и мглой облаков». Проделав колдовской ритуал, Одиссей смог говорить с душами усопших, пришедшими на его зов, и даже с тенью своей матери. Позже всех явилась тень Аякса, героя Троянской войны, который воевал на стороне Одиссея, но умер в схватке из-за доспехов их павшего союзника Ахилла, выкованных богами. Когда мрачная тень Аякса растворилась во тьме, так ничего и не сказав, Одиссей глубже впился взором во тьму Эрева, чтобы увидеть «души других знаменитых умерших». К ужасу своему, он узрел вечные мучения титанов и, объятый страхом, вернулся на ожидавший его корабль.
Души других знаменитых умерших явились; со мною
Грустно они говорили о том, что тревожило сердце
Каждому; только душа Теламонова сына Аякса
Молча стояла вдали, одинокая, все на победу
Злобясь мою, мне отдавшую в стане аргивян доспехи
Сына Пелеева. Лучшему между вождей повелела
Дать их Фетида; судили трояне; их суд им Афина
Тайно внушила… Зачем, о! зачем одержал я победу,
Мужа такого низведшую в недра земные? Погиб он,
Бодрый Аякс, и лица красотою, и подвигов славой
После великого сына Пелеева всех превзошедший.
Голос возвысив, ему я сказал миротворное слово…
Так я сказал: не ответствовал он; за другими тенями
Мрачно пошел; напоследок сокрылся в глубоком Эреве.
Может быть, стал бы и гневный со мной говорить он иль
я с ним,
Если б меня не стремило желание милого сердца
Души других знаменитых умерших увидеть. И скоро
В Аде узрел я Зевесова мудрого сына Миноса;
Скипетр в деснице держа золотой, там умерших судил он,
Сидя; они же его приговора, кто сидя, кто стоя,
Ждали в пространном с вратами широкими доме Аида.
После Миноса явилась гигантская тень Ориона;
Гнал по широкому Асфодилонскому лугу зверей он –
Их же своею железной ничем не крушимой дубиной
Некогда сам он убил на горах неприступно-пустынных.
Тития также увидел я, сына прославленной Геи;
Девять заняв десятин под огромное тело, недвижим
Там он лежал; по бокам же сидели два коршуна, рвали
Печень его и терзали когтями утробу. И руки
Тщетно на них подымал он. Латону, супругу Зевеса,
Шедшую к Пифию, он осрамил на лугу Панопейском.
Видел потом я Тантала, казнимого страшною казнью:
В озере светлом стоял он по горло в воде и, томимый
Жаркою жаждой, напрасно воды захлебнуть порывался.
Только что голову к ней он склонял, уповая напиться,
С шумом она убегала; внизу ж под ногами являлось
Черное дно, и его осушал во мгновение демон.
Много росло плодоносных дерев над его головою,
Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных,
Также и сладких смоковниц, и маслин, роскошно цветущих.
Голодом мучась, лишь только к плодам он протягивал руку,
Разом все ветви дерев к облакам подымалися темным.
Видел я также Сизифа, казнимого страшною казнью;
Тяжкий камень снизу обеими влек он руками
В гору; напрягши мышцы, ногами в землю упершись,
Камень двигал он вверх; но, едва достигал до вершины
С тяжкой ношей, назад устремленный невидимой силой,
Вниз по горе на равнину катился обманчивый камень.
Снова силился вздвинуть тяжесть он, мышцы напрягши,
Тело в поту, голова, вся покрытая черною пылью.
Видел я там, наконец, и Ираклову силу, один лишь
