– Поняла. Я его вычитаю и сразу отправлю на утверждение менеджерам Кристины Аткинс, идет?
– Если у тебя нет ничего более важного, то конечно. Бремеру оно нужно срочно.
– Само собой, ему нужно срочно. Через пару часов он запустит о нем онлайн-рекламу, – отвечает Дана с широкой улыбкой.
– Ты на этой неделе еще будешь в редакции?
– Нет, пока что все улажено.
– Ну тогда… начинай придумывать вопросы для своих дамочек с овечками. Бремер наверняка тебя скоро туда отправит. – Она наматывает на шею свой супердлинный шарф, пока не остается виден только нос, и берет сумочку. – До связи.
? ? ?
Послеобеденное время я провожу с Харви. Харви – это мой письменный стол, старинное страшилище из корневой древесины. Если бы столешница и ножки не отвинчивались, никому на свете не удалось бы пронести эту штуковину в дверь моей крошечной съемной квартиры.
На самом деле Харви создавался для домов с двойными дверями и гостиными, но ему уже приходилось обходиться без этого и на его предыдущем месте жительства. Прежде стол стоял в кабинете моего деда, от кого и получил свое имя. Еще до того, как переехать к бабушке с дедушкой, я часто исследовала содержимое выдвижных ящичков и откидных дверок Харви, а потом найденными перьевыми ручками записывала небольшие рассказы на красивой дедушкиной писчей бумаге. В отличие от мамы, которая давно бы пресекла это бумагомарательство, – ее всегда раздражала моя привычка мечтать, а потом сочинять истории – дедушка с бабушкой не находили в этом ничего плохого. Сидя за Харви, я впервые твердо решила, что хочу зарабатывать на хлеб писательством. Дедушка называл это «почетным долгом». Конечно, моя мать сочла идею полнейшим абсурдом, но она была слишком далеко, а дедушка – слишком рад, чтобы у мамы получилось меня от этого отговорить.
Когда я начала учиться в университете, дед подарил Харви мне. Именно тогда умерла бабушка, и когда мы оба через два года переезжали из старого дома, он нашел новых владельцев и для многой другой своей мебели, в числе которой оказались вольтеровское кресло по имени Фред и Флер – французский комод. Последнюю я бы и сама с удовольствием забрала, но дедушка, страстно любивший писать письма, предложил Флер своей знакомой-почтальону, которая очень обрадовалась такому подарку. А в моей маленькой однокомнатной студии и без того не осталось бы места для Флер. Рядом с Харви даже стеллажу Билли приходилось втягивать живот.
После того как дед пристроил самые важные для него вещи, то продал или раздал остальные, чтобы уехать в Чеддер, деревню в английском графстве Сомерсет, к своему давнему другу по переписке Эрнесту Форду. Они переписывались почти тридцать лет и несколько раз даже приезжали друг к другу в гости, но тем не менее меня до сих пор поражает дедушкино решение. Вот так запросто начать нечто абсолютно новое… и почему-то за это я всегда им немножко горжусь.
Мы пишем друг другу не реже двух или трех раз в месяц. В своих письмах дедушка рассказывает о походах, в которые он ходит с Эрнестом, и как по вечерам они сидят перед камином и рассуждают о жизни. Читая его письма, я глажу рукой Харви, а потом чаще всего вздыхаю и вновь возвращаюсь к самым насущным вопросам в моей жизни, а именно: сделала ли очередная актриса себе увеличение груди сразу после операции на нос или нет. Мне бы и в кошмарном сне не приснилось рассказать дедушке в письме такие подробности. Чаще всего я избегаю его расспросов о моей работе. И хотя в противоположность маме, которая практически не скрывает своего презрения по этому поводу, дедушка не видит никаких проблем в сплетнях о звездах, мне нравится представлять себя серьезной журналисткой. А теперь это просто обязано стать реальностью, первый шаг к которой – интервью с Кристиной.
Перечитав его еще раз, я позволила себе сделать перерыв и приготовить кофе, вылила в него остатки молока и сделала себе мысленную пометку срочно пополнить запасы в ближайшем супермаркете. До восьми утра без кофе жизни нет.
По пути обратно встречаюсь с одной из двух студенток, которые живут этажом ниже. В данный момент эта девушка занята тем, что лепит записку к почтовым ящикам в подъезде.
– Привет! – просияла она. – Сегодня вечером может быть немного шумно. Я отмечаю день рождения.
– Ясно, без проблем, – проходя мимо, отвечаю я.
– Если хочешь, тоже приходи. Музыку ты так или иначе будешь слышать, а так можешь еще и пива выпить.
Я удивленно останавливаюсь.
– Это очень мило, спасибо. – Мысленно прикидываю, что еще нужно сегодня доделать. – Сейчас я слегка занята, но, может, все равно заскочу.
– Буду рада. Тогда, наверно, до скорого. – Она поворачивается к двери.
– О’кей. В любом случае, хорошо вам повеселиться! – кричу я ей вслед, прежде чем подняться по лестнице на четвертый этаж. Вечеринка. Я сто лет не ходила на вечеринки. В последний раз… это вроде бы был мой выпускной. В университете всегда была какая-нибудь курсовая, которую нужно подготовить, или контрольная, к которой я хотела повторить материал, поэтому у меня просто не оставалось времени на тусовки. Да я и не хотела тратить на это время. Вместо этого меня всегда вдохновляла мысль о том, чтобы как можно скорее закрепиться в престижном журнале, заполучить где-нибудь должность, благодаря которой я смогу доказать матери, что журналистское образование не было идиотской идеей и я вполне способна принимать разумные решения. А в настоящий момент я уже практически оставила эти попытки. Понятия не имею, почему, но мама, кажется, просто ненавидит в моей жизни все без исключения, а я больше не стремлюсь так активно изменить эту жизнь из-за нее. В прочем, когда хоть что-то, что для меня важно, было в ее глазах достаточно хорошим? Вот именно.
После второй чашки кофе я переписываю пару мест в интервью, которые обсудила с Бремером. Это замечательное интервью, рисующее по-настоящему красивый портрет, и если уж мой шеф, по его словам, взвешивает мысль вытащить меня из уголка со знаменитостями, то этот текст непременно должен его убедить. Потому что Кристина – единственный известный человек, с которым я знакома. Если этот козырь прогорит впустую, не оказав какого-либо эффекта, то в ближайшем будущем мне навряд ли разрешат отдалиться от поп-звезд и королевских династий этого мира.
Перепроверив каждое изменение раз в сотый – я уже могу чуть ли не наизусть декламировать это интервью – я отсылаю статью Дане и перехожу к своим ВИП-персонам. Королева Сильвия похудела на четыре килограмма. Возможно, она страдает анорексией. Даже и не знаю, что могло бы быть интересней.
Я со скучающим видом набираю на клавиатуре несколько строк, а потом вдруг спонтанно открываю второй документ и начинаю новую статью.
На недавно отремонтированной ферме недалеко от Винзена живут две энергичные женщины, а вместе с ними – очень много овец. И если вы думаете, что во время реставрации своего поместья Аннемари Лерх (58 лет) и Сара Тиндеманн (61 год) пользовались услугами профессиональных строителей, то допускаете первую ошибку: недооцениваете двух этих дам…
Я уже дважды встречалась с Аннемари и Сарой. Когда стану такой же старой, надеюсь, во мне будет столько же энергии, сколько у этих двоих, которые еще раз полностью перевернули свою жизнь. Без «мужей, которые имеют своих молодых симпатичных сотрудниц прямо на их письменных столах», как сухо заметила Аннемари, когда я последний раз к ним приезжала. Жаль, что Бремер, скорее всего, завернет эту цитату, если вообще проявит интерес к статье. По крайней мере, Аннемари не возражала бы против того, чтобы ее увековечили таким образом: «Можешь спокойно прямо так и написать. И напиши еще, что его смартфон не случайно оказался на электрической плите».
Вспомнив об этом, я не смогла сдержать улыбку. Быть может, Бремеру и понравится идея. Как можно устоять против этих женщин?
? ? ?
В четверть десятого быстро пробегаю взглядом отредактированное интервью, которое скинула мне Дана, прежде чем выключить компьютер. Глаза сушит, потому что я долго пялилась в монитор, и с одновременно возникающим в животе неприятным ощущением я обнаруживаю, что в комнате потемнело. Спешу скорее включить свет, пока не погас экран компьютера. Темнота и я, мы с ней не дружим.
В квартире подо мной гремит музыка, а я пару минут рассматриваю свою тщательно прибранную комнату, практичные белые книжные полки, аккуратно разглаженное покрывало, под которым прячется постельное белье в крапинку, и кресло для чтения, на покупке которого можно было бы и сэкономить. Я либо сижу за Харви, либо лежу на своей безымянной кровати. Одна. Всегда.
По дороге на кухню включаю еще лампу в прихожей и в итоге на какое-то время застываю перед открытым холодильником. «Холодильная медитация», как назвал эту привычку дедушка. Так как такое разглядывание не приводит к тому, что перед моими глазами материализуется готовый ужин, достаю из ящика для овощей морковку, которая больше напоминает резину. Без энтузиазма помахиваю ей из стороны в сторону.
Даже из кухни слышно музыку на вечеринке. Я быстро закидываю морковку обратно и топаю в ванную. Вместо того чтобы в следующем очерке поздравлять Меган Маркл с ее удачным нарядом, я спущусь вниз. Просто так, поздороваться. Никого из своих соседей я не знаю достаточно близко – сейчас это изменится.
Тушь для ресниц, карандаш для глаз, пройтись щеткой по длинным локонам. Белая кофточка должна подойти к узким джинсам.
И пока я размышляю, где в последний раз видела свой мобильник, он начинает звонить. Лежит на Харви, где же еще. Взглянув на дисплей, опускаюсь на стул. Мама. Что, уже снова прошли привычные четыре недели между ее звонками?
– Лив? Привет. Можешь сейчас говорить?
– Да, конечно.
Этими словами начинается большинство наших разговоров. Можешь говорить? Разумеется. И как у тебя дела? Хорошо, а у тебя? Потом, как правило, следует ее монолог продолжительностью в несколько минут обо всех вещах, нацеленных та то, чтобы работник дипломатической службы не имел ни минуты свободного времени, после чего она спросит меня, как там дедушка, и скажет, что была рада со мной поболтать. Однако в этот раз я нарушаю устоявшийся порядок, пока мама не приступила к заключительной части своего звонка. Ведь то, о чем я сейчас расскажу, должно ее обрадовать.
– Кстати, я провела интервью с Кристиной Аткинс.
– С кем?
– Кристина Аткинс, ну, помнишь ее? Актриса? Которая мне раньше очень нравилась? Из сериала про лошадей? – Когда мама не отвечает, я добавляю: – Сейчас она живет в Санта-Монике и, вообще-то, больше не дает интервью, но со мной поговорила.
– Это очень здорово, Лив, – следует мамин ответ. – Как поживает дедушка?
– Прекрасно поживает. Но ты же понимаешь, что это значит? Это интервью? Это кое-что особенное, никто не ожидал, что именно я…
– Как тебе это удалось?
– Прости?
– Как тебе удалось проникнуть в личное пространство этой актрисы?
– Я не проникала в ее личное пространство. Я просто спросила, не даст ли она мне интервью, и она согласилась. – Молчание на другом конце линии меня нервирует. – Получилось действительно хорошо, очень хорошо. Оно выйдет уже в декабрьском номере, в печатном выпуске, а Бремер даже рассчитывает, что это поднимет продажи издания.
– Бремер?
– Мой главный редактор.
Проходит еще пара секунд, я начинаю надавливать ногтем большого пальца на твердую поверхность Харви.
– Лив, ну что я могу сказать? Естественно, я за тебя рада. – Ее слова пусты и буквально пронизаны пренебрежением, с которым она их выговаривает. – К сожалению, мне надо…
– Благодаря этому я, наконец-то, выберусь из звездных новостей!
– Ты все еще пишешь эти желтые новости? – И вот в ее голос опять вернулось презрение, а я моментально жалею о последнем сказанном предложении.
– Да, но с этим покончено. После публикации интервью мне совершенно точно доверят работать над другими темами.
– Ну, в таком случае, должно же быть что-то хорошее в том, чтобы распахивать перед всем миром личную жизнь актрисы, верно? – язвит мама. – Поздравляю.
Она холодно прощается. Сжав зубы, кладу телефон обратно на письменный стол. Теперь я вновь осознала, почему перестала выпрашивать одобрения у своей матери. Просто это бесполезно.
Без понятия, как долго я пялилась в пустоту, но когда до меня снова доносится музыка вечеринки, я нажимаю кнопку на мониторе компьютера, и он загорается. Теперь я не сдамся, только не теперь. Вместо этого я уже сегодня допишу статью об Аннемари и Саре и завтра презентую ее перед Бремером. Он в нее влюбится. Он обязан. Я могу больше, чем всего лишь сочинять развлекательные сплетни. Интервью с Кристиной – это моя проходная дверь, и я не могу упустить этот шанс. Как только я преодолею следующий этап, еще останется время для каких-нибудь вечеринок.
? 2 ?
В шесть пятнадцать звонит будильник. Снаружи еще так темно, что я не стала выключать лампы, которые всегда оставляю включенными по ночам. Чуть погодя в компании с первой кружкой кофе я уже сижу за компьютером, чтобы приступить к ежемесячной колонке для одного аптечного журнала, которую надо сдать до понедельника. Прежде чем начать, я быстро отправила свою статью про Аннемари и Сару Яну Бремеру, затем закрыла электронную почту и создала новый, чисто-белый документ под семьдесят пять или восемьдесят строчек ипохондрического нытья. Воображаемый больной хорошо заходит у читателей аптечного журнала, и пока никто не догадывается, что за личиной Хериберта Балдауфа, который в этом месяце в рекордные сроки выдумывает себе из легкой головной боли опухоль мозга, скрывается двадцатидвухлетняя девушка, думаю, я могу продолжать. Это тоже не та работа, которую я бы любила всей душой. А если точнее, я все еще не уверена, что мне кажется худшим вариантом: ипохондрия или поп-звезды.
Около одиннадцати часов вибрирует мобильный, и, стоит мне увидеть, кто звонит, я радостно его хватаю. Бремер. Если он так быстро перезвонил, очевидно, ему понравилась моя задумка.
– Алло?
– Не могли бы вы срочно приехать в редакцию?
– Сейчас? Конечно, я… а в чем дело?
– Хорошо. До встречи. – С этими словами он кладет трубку.
И что это было? Сбитая с толку, я уставилась на свой телефон. Голос Бремера звучал… рассерженным. Определенно не так, как если бы он хотел похвалить меня за чутье на интересные темы. Может, он, как Дана, считает овец скучными? Но из-за этого он бы не вызывал меня в редакцию. Что, черт побери, стряслось?
С колотящимся сердцем я выключаю компьютер, кладу смартфон в сумку, накидываю плащ и натягиваю на уши шапку. Теперь перчатки – зима еще даже не наступила, но Гамбург уже в середине октября склонился под жутким мокрым снегом – затем захлопываю за собой дверь квартиры и сбегаю вниз по ступенькам.
Может быть, речь об интервью с Кристиной? Бремер с утра перечитал его еще раз, а я что-то упустила?
Как бы я ни ломала себе голову, но в ней не возникает ни одной догадки, что же может быть настолько трагичным, чтобы срочно вызывать меня, а просто не пометить нужный кусок и переслать мне для повторной доработки.
Зайдя в редакцию, ищу глазами Дану, одновременно пытаясь пальцами пригладить растрепавшиеся волосы. Она сидит за тем же рабочим местом, что и вчера, и, поймав мой взгляд, удивленно вскидывает брови. Прежде чем столкнуться с тем, что скажет мне Бремер, я подбегаю к ее столу – возможно, ей известно больше, чем мне.
– А ты что здесь делаешь? – спрашивает Дана. – Я думала, ты не собиралась больше заглядывать на этой неделе.
– Бремер позвонил, – полушепотом объясняю я. – Хотел, чтобы я срочно приехала, притом звучал он почему-то не особенно дружелюбно. – Я неуютно кошусь на дверь в конце просторного офиса, игнорируя несколько направленных в мою сторону взглядов. – У тебя, случайно, нет предположений, чего он хочет?
Дана мотает головой. Теперь она выглядит заинтригованной.
– Еще раз тебя поздравить? За ожидаемый взлет продаж?
– Я же сказала, голос у него был, скорее, недовольный. – Я крепче сжимаю ремешок сумочки на плече. – Ну, что ж, сейчас узнаю.
– Наверняка что-нибудь безобидное.
Нервно ответив на ее улыбку, я пересекаю офис, чтобы постучать в дверь кабинета Бремера.
– Да? – Ян Бремер поднимает взгляд, когда я просовываю голову в дверь кабинета, и откидывается в своем массивном черном кресле. – Ну, вы все-таки поспешили.
Он разглядывает меня, словно таракана, который только что быстро-быстро выполз из канализации, и мне с трудом удается удержать на лице улыбку.
– Присаживайтесь. – Откашлявшись, он отрывается от своего компьютера и поворачивается так, чтобы смотреть на меня поверх скрещенных домиком пальцев. Я неуверенно опускаюсь на стул перед его рабочим столом. Так напряжена я не была даже пару месяцев назад, когда сидела на этом же стуле, нанимаясь на должность внештатного сотрудника.
– Интервью с Кристиной Аткинс, – начинает Бремер, а я сжимаю зубы. Значит, дело правда в нем. Ясно. А в чем же еще? Он бы вряд ли решил при личной встрече обсудить со мной, почему я не окрестила королеву Сильвию анорексичкой. – Интервью с Кристиной Аткинс было проектом, подготовленным вами по собственной инициативе. Поэтому я не могу винить вас в том, что вы запороли такую значительную работу.
Запорола? Почему это запорола?
– Несмотря на это, я ожидал, что вы прибегнете к помощи более опытных коллег, если поймете, что вам не под силу такая задача, как эта.
Мне нужно было попросить о помощи? Но…
– После того как я вчера прочел интервью, в режиме онлайн тут же было объявлено, что оно выйдет в следующем печатном выпуске. Мне казалось, я вам об этом сообщил?
– Да, вы… – непонимающе начинаю я, но закончить он мне не дал.
– В этом случае вы наверняка можете себе представить, какой ущерб будет нанесен великолепному имиджу нашего журнала, если уже заявленная статья не будет опубликована? Особенно когда речь о статье такого масштаба?
– Но почему…
– Я признаю, что, когда я читал это интервью, мне в глаза не бросилось ничего, что заставило бы Кристину Аткинс отозвать свое согласие на публикацию, но, видимо, я поторопился. Нет, я, безусловно, поторопился. Вы еще очень молоды и не настолько знакомы с процессом работы в такой большой редакции…
– Не могли бы вы мне сейчас хотя бы объяснить, в чем конкретно заключается проблема? – выпалила я. Возможно, перебивать Бремера было не самой лучшей идеей, но я просто не понимаю, что тут происходит. – Кристина Аткинс не хочет, чтобы интервью напечатали? Почему нет?
Пару секунд Бремер просто сверлит меня взглядом, по-видимому, затем, чтобы ментально донести до меня, насколько ему не понравилось мое поведение. Потом берет самый верхний листок из стопки бумаг, возвышающейся на краю его стола, и сует его мне под нос. Там написана всего пара строк на английском, и я быстро пробегаю их взглядом.
Кристина Аткинс запрещает публикацию интервью, которое восьмого октября дала Лив Баумгардт в ходе телефонного разговора, поскольку его смысл был перевран, а цитаты вырваны из контекста.
В особенности она подчеркивает, что была в высшей степени разочарована искажением действительности, которое представляет собой данное интервью.
Когда я снова поднимаю голову, Бремер все еще прожигает меня глазами. В этот момент я способна только хватать ртом воздух. Это не может быть правдой.
– Это пришло сегодня по электронной почте от ее менеджера. Не думал, что мне придется беседовать с вами о методах тщательной расшифровки интервью и передаче его содержания.
– Вам и не придется! – резко возражаю я. Я воскликнула слишком громко и сама это слышу, но ничего не могу с собой поделать. Как такое могло случиться? – Это… думаю…
