– Малюет тяп-ляп за тяп-ляпом.
– Не придирайся. Он в творческом поиске.
– Твой Караваджо зажрался.
– Сытый художник – успешный художник.
Муж предъявил ей альбом.
– Если ты скажешь, что это красиво…
– Как по мне, симпатично.
– Красиво – вот это!
– Красиво здесь все.
– Пачкотня!
– Реализм.
– Не надоело стебаться?
– Я совершенно серьезно.
– Он же рисует уродство!
– Уродство.
– И это красиво?
– Правдиво. Он воплощает недостижимость.
– Недостижимость чего?
– Красоты, устремлений, любви. Наш питомец взрослеет.
– Он гонит фуфло.
– Или пытается выразить исчезновение подлинного.
– А раньше он что выражал?
– Его лебединую песню.
* * *
Мужчину цветок не простил.
– Он меня цапнул! До крови, стервец, прокусил.
Показал ей: ладонь под фалангой с обеих сторон усыпана алыми точками. Будто игольчатый валик прошелся.
Поковырявшись пинцетом, жена обработала рану и наложила повязку.
– Мундик и сам пострадал: пара щетинок застряла под кожей. Пойду на него посмотрю.
– Кто питается смертью, сам да в смерть обратится! Так змеенышу и передай.
– Может, и ты тогда умер?
Ехидство его уязвило.
– Ладно тебе, не грузись, – обернулась жена. – Подохнем мы вместе.
И он вдруг подумал: не врет.
Он даже не может представить себе, до чего я не вру, подумала женщина и склонилась к цветку с толстой лупой.
* * *
Когда вирус добрался до них, они вызвали «Скорую». Та добиралась до них восемь дней – почти столько же, сколько сам вирус.
Когда вирус настиг их, мужчина подумал: третьего времени нет. А те два, что есть, склеены в петельку Мебиуса: геометрический трюк, при котором стороны скрученной ленты сочленяются сгибом в одну. Всего-то и нужно – перевернуть край какой-либо грани и прислонить ко второму. Так же и здесь. По-другому никак не понять, как зараза проникла к ним в дом: медицинские маски, дистанция и обмывание рук спиртраствором – рекомендации соблюдались неукоснительно. Рядом никто не чихал и не кашлял. Мухи? Едва ли. Для мух у них были пинцет и перчатки. А вот для времени – нет.
Когда просочился в квартиру губительный вирус, супруга сказала:
– Мне трудно дышать. Это он.
– Нам давно уже трудно дышать, – успокоил мужчина. – Ты хоть помнишь, когда мы дышали не трудно?
– Как знаешь, – сказала она. – Хрен редьки не слаще.
В дождь дышать было легче. Восемь дней кряду, пока они ждали врача, в Москве шли дожди.
Когда к ним приехала «Скорая», было уже слишком поздно. Пряча глаза за окошком защитного шлема, терапевт в герметичном скафандре предложил обоих доставить в больницу.
Они уклонились.
– Можем сделать укол.
– Не хотите цветок? – спросила жена. – Экземпляр замечательный. Три в одном: мухоловка, красавец, художник.
Врач и медбрат отказались.
– Старайтесь лежать вниз лицом. Так дышать будет проще.
Жена пошутила:
– Вниз лицом – это даже привычней.
– Вызывайте опять, если что.
Муж хохотнул и закашлялся.
– А вот смеяться я вам не советую! – буркнул доктор, оставив коробочку ампул.
Когда вирус почти их убил, супруга сказала:
– Придется звонить толстяку. Телефончик остался?
– Сейчас поищу.
Пират на звонок не ответил.
А может, мужчине оно примерещилось – и звонок, и внезапная просьба жены, и свое наваждение цветком.
Чем дальше, тем чаще теряли сознание. Главное – восемь секунд, думал муж, когда еще думал, что думает. Но додумать про восемь секунд он ни разу не смог.
Было нечем дышать, но они все дышали. И до последнего дня опекали питомца: пульверизатор, пинцет, цокотухи… (Можно уже без перчаток.) Было только неясно, совершалось ли это в воображении иль наяву.
Когда вирусом были покрошены в месиво легкие, женщина пробормотала:
– Вот и закончилась наша с тобой невозможка.
Муж потянулся, чтоб взять ее за руку, и, взлетая над миром, тащил и тащил, сколько мог, за собой. А потом захлебнулся простором и умер.
Перед смертью жена содрогнулась, открыла глаза, но ничего не увидела: ни цветка, ни лежавшего навзничь холодного мужа, ни оконного света, ни мысли и ни просветления.
Их избавление было той точкой, в которой история и время сошлись.
Когда вирус убил злополучных хозяев, Невозможка враспах отворилась узорами глянцевых бабочек, ни одна из которых не ведала в жизни ни истинных крыльев, ни райской тревоги полета.
Пловдив, 21 июня 2020
II
Пять коротких рассказов про очень короткую жизнь
Остров воздуха
Вообразите апрель, который лишь пахнет сиренью, но весны с собой не принес. Вообразите полет, который забыл нацепить свои крылья и, взлетев, превратился в падение. Вообразите падение, в котором остался еще хоть какой-то полет – и тогда вы увидите время, в котором сегодня живете: без весны, без надежды, без крыльев. И даже без слез.
Георг Нейм. Руководство по суициду для избранных
Во сне он летал и, летая, вдруг понял, что все не во сне было лишь подготовкой к полету.
– Не передумала? – спросил он жену, поняв по лопаткам, что тоже проснулась. Лежала на левом боку и тихонько вязала пальцами время: стежок за стежком рисовала тенью крючки на стене и сочиняла из них зверушек и рожицы. Те и другие были похожи на серые фрески исчезновения.
– Наоборот. – Она обернулась, подставила губы. Они пахли ночью и легкой, ленивой слезой. – Еще больше надумала. Ближе к трем опять повторилось. Ты не заметил?
– Я спал как убитый.
Соврал: к трем часам ночи его трясло так, что едва не скатился с кровати. Только к утру он заснул и летал, оторвавшись от тряской земли. Вот почему он летал – чтоб оторваться от этой земли, которая с каждым настигнувшим днем дрожала под ними все больше, все глубже, утробней, отзываясь под ребрами нудным печеночным гулом. Затем дрожь исчезала – столь же нечаянно, как нападала – и заставляла в себя не поверить.
Чтобы не верить в нее, им приходилось смеяться.
В дверь заскреблись.
– Жалко его. Как-то стыдно сегодня… Впусти.
Пес вскочил на кровать и взялся лизать ей затылок. Жена отбивалась, пряча в подушку лицо, и смеялась – ненасытно, взахлеб. Мужчина тянул пса за лапы и рычал ему в ухо.
– Уймитесь, – взмолилась она. – Или я задохнусь.
Солнце уткнулось макушкой в оконную раму и подлило утра через подслеповатые стекла. Утро было сиреневым, свежим – апрель. Обессилев от шумной возни и навзрыд усмиряя дыхание, супруги валялись на кочках постели. Скинутый на пол, пес блаженно храпел на ковре.
– Кофе?
– Я или ты?
Выбросил ножницы. Ответила камнем.
Мужчина поплелся на кухню.
Когда он вернулся, смотрела еще в потолок и опоздала с улыбкой.
– Не поздно еще отменить. Если ты передумала…
– Может, ты сам передумал?
Впервые за утро поглядела прямо в глаза.
– Да пошли они в жопу.
– Вприпрыжку, – кивнула она.
Опять посмеялись. На душе у обоих стало светло и расплывчато, словно в окне. И так же свежо – от стоящей на тумбе сирени.
