Олаф повернулся к доктору Эбке:
– Неприличными? Кто сказал «неприличными»?
Вопрос был адресован доктору Эбке, но ответила на него Генриетта:
– Да вы же сами и сказали, Олаф. Вы написали об этом в вашей биографии.
– Ничего подобного я не писал, – возмутился Олаф. – Я написал «мучительные мысли».
– Нет, это не так, – вмешался Петер. – Вот, посмотрите, – и тут он достал из кармана письмо от администрации и развернул его. – Да, тут так и говорится: «тревожные импульсы». Видите? Импульсы, а не мысли.
Доктор Эбке поднял руку.
– Мне кажется, нам не стоит разговаривать друг с другом в обвинительном тоне. Важно то, что собирается сказать Олаф – здесь, в нашем присутствии.
– Мне хотелось бы понять разницу между импульсом и мыслью, – прервал его Петер. – Есть она вообще, как вам кажется?
– На самом деле это вопрос… – начал было Олаф.
Но Петер прервал и его:
– Я спрашивал не вас, – сказал он, – а доктора Эбке.
Олаф был явно задет.
– Не нужно разговаривать со мной в подобном тоне. Ведь это мои мысли мы тут обсуждаем.
– Ваши импульсы, – поправила его Генриетта.
Ульф внимательно слушал, разглядывая Олафа. Он гадал, не приходилось ли им раньше встречаться – на профессиональной почве. Непростая будет ситуация, подумал он, если кто-то из присутствующих начнет рассказывать о каком-либо своем противозаконном поступке. В чем тогда будет состоять его долг? Может, он должен будет выхватить свой полицейский значок и сказать: «Достаточно психотерапии – вы арестованы»? Он старался разглядывать Олафа не слишком пристально, но чем дольше он на него смотрел, тем больше подозревал, что разговор будет, скорее, об импульсах, чем о мыслях, – и разговор этот будет не из простых. Но тут Олаф поднялся на ноги.
– Я уезжаю, доктор Эбке. Простите, но участвовать в группе я не смогу.
– Какой вы импульсивный, – сказал Петер и рассмеялся, заслужив суровый, неодобрительный взгляд от доктора Эбке.
– Поводов для веселья здесь нет, – сказал психолог. – И смеяться друг над другом мы не должны. Это очень, очень серьезно.
Ульф старался не рассмеяться. Достав носовой платок, он высморкался. Это помогло.
Доктор Эбке последовал за Олафом на улицу, на ходу пытаясь уговорить его остаться. Но Олаф, похоже, был непоколебим. С того места, где сидел Ульф, открывался превосходный вид на стоянку. С некоторым удовлетворением он отметил, что Олаф подошел к машине с тонированными стеклами, сел в нее и уехал. Еще большее удовлетворение ему принесли наблюдения за доктором Эбке, который, проводив Олафа до машины – он явно до последнего надеялся уговорить его остаться, – решил забрать что-то из собственного автомобиля. И этим автомобилем, конечно же, оказался «Мерседес-Бенц». Ульф повернулся к Петеру.
– Это ведь ваш «Порше» там, на стоянке? – спросил он.
Петер кивнул.
– Да. А почему вы спрашиваете?
– Хорошая машина, – довольно ответил Ульф.
«Конечно, это твоя машина, – подумал он. – Ну естественно».
После отъезда Олафа атмосфера в комнате стала другой, и остаток сессии прошел достаточно гладко. Когда очередь дошла до Ульфа – до его проблем, – то он ограничился разговорами о том, как его расстраивает необходимость иметь дело с чужими дурными поступками. Поскольку доктор Эбке рассказал всем, что он – следователь, это позволило Ульфу говорить о стрессе, связанном с его работой. Он, однако, предупредил группу, что не имеет права вдаваться в детали и что все, что он расскажет о своей работе, следует понимать в самом общем смысле.
Следующей была Генриетта. Ее, сказала она, заботят вопросы самопознания.
– Я, конечно, понимаю, что у моих действий всегда есть причина, – пояснила она. – Но иногда я спрашиваю себя: почему я так поступила? То есть почему именно так, а не иначе? Мне кажется, это очень интересный вопрос. Я обратилась к психотерапии не за тем, чтобы решить какие-то проблемы. Я хочу, чтобы мне помогли понять, что это за проблемы, – тут она немного помолчала, обводя взглядом участников группы. – Как вам кажется, есть в этом какой-нибудь смысл?
– Да, – сказал Петер. – Вы хотите побольше узнать о себе.
– Именно, – с энтузиазмом ответила Генриетта. – Кто из нас знает себя по-настоящему? То есть по правде?
Обсуждение задачи, которую поставила перед собой Генриетта, заняло около получаса. В конце она объявила, что довольна результатом.
– Знаете, у меня такое чувство, что я действительно добралась до собственной сути. Мне кажется, я стала немножко лучше понимать, что именно привело меня сегодня сюда. Можно, наверное, сказать, теперь я понимаю контекст ситуации. Для меня это многое изменило.
Затем настала очередь Петера, который больше двадцати минут рассказывал о ритуале, который он исполняет дома прежде, чем отправиться на работу.
– Знаю, это звучит абсурдно, – сказал он, – но я должен сначала достать все свои рубашки из шкафа, сложить их заново и снова убрать на место. Два раза.
– Что же произойдет, если вы этого не сделаете? – полюбопытствовала Генриетта.
– Мой самолет упадет, – просто ответил Петер.
Ульф был не в силах отвести от него взгляд. Ему казалось, что авиалинии предъявляют к своим пилотам строгие медицинские требования. И что среди прочего пилоты должны проходить психологическое тестирование.
– О, я знаю, как смешно это звучит, – сказал Петер. – Знаю, что вы думаете.
– Это так называемое суеверное поведение, – ответил доктор Эбке. – Очень распространенное явление. У многих людей есть свои маленькие ритуалы, и они – эти люди – убеждены, что если их не совершать, то произойдет нечто ужасное. Вы говорите себе: «Если я этого не сделаю, случится беда». Это элементарное суеверие, – тут он посмотрел на Петера. – Но вот какая интересная штука: когда мы разговариваем об этих вещах с другими людьми, так сказать, проливаем на них свет, то они исчезают. Совершенно испаряются.
– И, значит, то самое ужасное не происходит? – спросила Генриетта.
– Нет, никогда, – ответил доктор.
Петер облегченно вздохнул.
– Это хорошо, – сказал он. Но вдруг изменился в лице: – Но оно же все равно может случиться, верно?
Доктор Эбке ободряюще улыбнулся.
– Конечно, случиться может все – все, что угодно. Но если что-то произойдет в случае, о котором мы говорим, это будет чистейшей воды совпадение. А отнюдь не случай так называемого post hoc ergo propter hoc [3 - Post hoc ergo propter hoc (лат.) – «в силу определенных причин»: устойчивое латинское выражение.]. Другими словами, между тем фактом, что вы не провели ритуал, и последовавшим событием причинно-следственной связи не будет, – он снова улыбнулся терпеливой улыбкой. – Это будет лишь проявлением того, что когда-то называли Божьей волей.
Генриетта набрала в грудь побольше воздуха:
– Когда-то называли…
– Я не хочу вдаваться в теологические дискуссии, – сказал доктор Эбке. – У нас и без этого есть о чем поговорить.
Петера данный ему ответ явно не убедил.
– Но если то, чего человек боится, все-таки происходит, то откуда вам знать, из-за чего это произошло – может, как раз из-за несоблюдения, как вы это называете, «ритуала»…
– А другие называют «предосторожностью», – пробормотал себе под нос Ульф.
– Именно. Если я не совершил обычных предосторожностей – не достал и не убрал обратно в шкаф рубашки, – и самолет упал, то откуда вам знать – в самом прямом смысле слова – что это случилось не из-за того, что я чего-то не сделал?
Доктор Эбке пренебрежительно помахал рукой.
– В этом случае я бы сослался на научный закон причины и следствия – как мы его понимаем. Опыт подсказывает нам, что перекладывание рубашек не имеет ничего – абсолютно ничего – общего с авиакатастрофами, – тут он посмотрел на Петера, будто бросая ему вызов. – Я бы предположил, что, учитывая ваше образование, вы тоже об этом знаете, – он немного помолчал. – Я так понимаю, принцип Бернулли вам известен.
– Конечно, известен, – резко ответил Петер. – Я – квалифицированный пилот.
– Так, значит, вы полагаетесь на научное знание, верно? – подхватил доктор. – И ваша единственная надежда справиться с ОКР – это психотерапия, а психология – это отрасль науки.
Петер недоуменно уставился в пол.
– Да, с этим трудно поспорить.
Генриетта, которая сидела рядом с Петером, положила руку ему на локоть.
– Мы все с вами, – сказала она очень тихо, почти шепотом.
– Спасибо, – ответил Петер. – Я так стараюсь с этим справиться, и ничего не выходит. Очень стараюсь, правда.
Ульфу стало его мучительно жаль.
– Конечно, вы стараетесь: это каждому видно, – сказал он. – И не забывайте – у всех у нас есть какие-то проблемы. У всех. Даже у доктора Эбке – уверен, у него тоже есть свои проблемы.
Генриетта заинтересованно встрепенулась.
– И в самом деле, – сказала она. И, повернувшись к доктору, спросила: – Какие же у вас проблемы, доктор Эбке? Как думаете, можем мы поговорить об этом?
Время летело быстро, и не успели они оглянуться, как было уже пять; встреча была окончена. Ульф проводил Эббу до стоянки, где они еще немного поболтали, после чего она села в «Фиат»-«Бамбино» и уехала. Она показалась Ульфу интереснее прочих участников: Генриетта чересчур много говорила о себе и своих личных исканиях, а Петер слишком нервничал для того, чтобы с ним можно было завести сколько-нибудь значительную беседу. Эбба, напротив, говорила о своих сложностях спокойно и без излишнего драматизма.
– Знаю, моя проблема – ничто по сравнению со сложностями остальных, – сказала она на сессии. – Это просто неспособность принимать решения. Странная штука. Проявляется это временами, совершенно случайно и, как правило, из-за какого-нибудь пустяка. Это не касается серьезных решений, только мелочей – ну, например, два тостика съесть или один. Такого рода вещи.
В этот раз дискуссию вел доктор Эбке. Он возложил вину на мать Эббы, которая, как они успели узнать, заведовала медперсоналом в крупном университетском госпитале.
– Я никоим образом не хочу бросать тень на вашу мать, – сказал доктор. – Но она вполне могла иметь перфекционистские тенденции – при своей-то профессии. И это могло привести к тому, – я не говорю, что привело, но могло, – что она задала вам очень высокие стандарты. Поэтому-то вы и не можете принимать решения: ваша мать все еще здесь, все еще глядит вам через плечо.
Эбба выслушала его очень внимательно.
– Но она сейчас в Финляндии. Второй раз она вышла замуж за финна.
Доктор Эбке улыбнулся.
– Я не имел в виду, что она присутствует здесь физически, – тут он по очереди оглядел всех участников. – Понимаете ли, мы никогда не бываем одни. Наши родители, бабушки и дедушки, и даже более далекие предки – они всегда присутствуют в нашем сознании, передавая из поколения в поколение психологические травмы и неразрешенные проблемы.
После того как встреча закончилась, уже на парковке, Ульф сказал Эббе:
– Что ж, надеюсь, вам это помогло.
Она ответила, что так оно и было.
– А вам? – спросила она.
– В какой-то мере. Мне, наверное, пошел на пользу разговор о моих чувствах по отношению к работе.
Она кивнула.
– Мне очень интересно было вас послушать. Удивительная, должно быть, у вас работа – и наверняка очень нервная. Этот отдел, в котором вы работаете, – отдел деликатных преступлений…
– Расследований, – поправил ее Ульф. – Отдел деликатных расследований.
– Да, конечно. Вам, должно быть, приходится видеть жуткие вещи.
– Такое случается, – ответил Ульф. – Но не слишком часто. Крови я вижу очень мало, если вы это имеете в виду. Убийства и тому подобное – это не по нашей части. Несчастья, с которыми нам приходится сталкиваться, – как правило, не такие уж серьезные: скорее, странные преступления, которые не вписываются ни в одну категорию. Все очень вежливо. Очень по-шведски. Не думаю, что в мире существует еще один отдел деликатных расследований. Есть только мы.
Он посмотрел на нее. Эбба была симпатичной женщиной, и как раз подходящего возраста – чуть за тридцать, подумал он, или немного постарше. Он задумался, будет ли прилично пригласить ее поужинать, если она собирается сегодня возвращаться в Мальмё. Было не совсем понятно, какой в этом случае существует этикет: уж не моральное ли это принуждение – приглашать на ужин человека, с которым вы познакомились на сеансе психотерапии? В нынешние времена, когда романтика превратилась в минное поле, следовало соблюдать осторожность.
– Тут открылся один симпатичный ресторан, и я давно хотел попробовать… – начал было он.
Но Эбба его прервала:
– Ох, мне и вправду надо спешить, – сказала она, бросив взгляд на часы. – Мы с Нильсом договорились, что я заскочу в магазин по дороге домой. Мы с ним готовим по очереди, и сегодня – мой черед.
– Конечно, – ответил Ульф, вздыхая про себя. Все его уверяли, что вокруг полно одиноких женщин и познакомиться с кем-то совсем не сложно, но у Ульфа было ощущение, что все знакомые женщины далеко не свободны. Анна уж точно. Ох, Анна, если бы ты не была так… так несвободна. Если бы только… Он задумался о том, что за человек этот Нильс. По словам Эббы, они готовят по очереди, это говорит о том, что он внимателен и заботлив. И отношения у них наверняка прочные и надежные. Предполагать что-либо другое означало принимать желаемое за действительное. Скорее всего, из чувства зависти.
Ульф смотрел, как Эбба садится в машину. Она вставила ключ в замок зажигания и запустила двигатель. Потом немного посидела неподвижно, держа руку на рычаге переключения передач. И Ульфа осенило: она пыталась решить, какую включить передачу – переднюю или заднюю.
Глава третья. Цемент мафии
Утро следующего понедельника началось для Ульфа вполне обычно: с большой чашки капучино в кафе, находившемся через дорогу от отдела деликатных расследований. Кафе это было популярным местечком, и не только среди сотрудников отдела, но и у служащих окрестных контор и фирм: пенсионного фонда, фирмы инженеров-консультантов, какого-то издательства и еще одной компании, которая явно занималась чем-то значительным, но никто в точности не знал, чем именно. Фирма эта, «Олафссон и Ко», имела штат около двадцати человек, и все они одевались в сходной манере; но что еще удивительнее, внешне они тоже были очень похожи друг на друга. Ульф с коллегами прозвали их «олафссонами» и время от времени, наткнувшись на кого-нибудь из олафссонов в кафе, пытались – без особого успеха – втянуть его в разговор. Оставаясь неизменно вежливыми, олафссоны успешно избегали любых вопросов о роде их занятий, что, конечно, только подогревало интерес всего отдела.
– Пора бы уже начать расследование насчет этих типов, – сказала как-то Анна. – Кто их знает, чем они там занимаются.
– На каком основании? – спросил Ульф. – Нужно, чтобы была причина, ты не находишь? Нельзя начать против кого-то расследование только потому, что ты не знаешь, чем они занимаются.
Анна вздохнула:
– Жаль.
Их коллега Эрик, сидевший напротив, решил присоединиться к разговору:
– Нет дыма без огня, – заявил он.
