Он рассуждал вполголоса, неторопливо, провожая взглядом завитки дыма, как будто меня перед ним не было. Это придавало всей сцене дополнительную тревожность, как будто сумасшедший пытается что-то разглядеть сквозь дырочку в стене.
– Ну как, договорились? – внезапно спросил Тасио, поворачиваясь ко мне.
– Ты о чем?
– Я готов помочь тебе, когда ты зайдешь в тупик, я готов рассказать тебе все детали прошлых преступлений. В обмен на твои рассказы о том, как были совершены новые. Я хочу помочь тебе расследовать это дело, пока убийца вновь не начал убивать.
«По крайней мере в этом мы с тобой единодушны», – вынужден был признать я.
– Для начала объясни мне, откуда ты знаешь, что меня зовут Кракен. Скажи, как ты проник в мой почтовый ящик, как завел аккаунт в «Твиттере» и совершил сегодня утром хакерский налет на полицейский участок. Скажи, кто за стенами тюрьмы выполняет твои поручения?
– Ты меня за идиота держишь? – улыбнулся он, показав серые разрушенные зубы.
– А за кого еще тебя держать, если ты отмотал двадцать лет за преступления, которых не совершал?
Тасио покраснел от ярости, вскочил и прижал зажженную сигарету к защитному стеклу на уровне моих глаз. Не привык, что кто-то его оскорбляет…
– Вон отсюда! – прорычал он во всю мощь своих голосовых связок. – Вон отсюда, а то покинешь тюрьму в пронумерованных ящиках.
На мгновение я удивленно замер: меня поразила вспышка гнева моего бывшего кумира. Затем медленно поднялся, увидев, что встревоженный шумом полицейский открывает дверь, и поспешил покинуть зал. Прежде чем повесить трубку, заключенный проводил меня взглядом. Его подбородок дрожал.
Машинально я подметил его слабые места: высокомерие, вспышки гнева и в довершение всего навязчивое и несбыточное желание обелить свое имя в Витории. Что ж, про это полезно помнить на тот случай, если придется на него надавить.
Впрочем, главное для человека моей специальности, иначе говоря, причина, по которой я хотел поговорить с ним лицом к лицу, – возможность сравнить, соответствует ли его характер убийствам в Старом соборе. Приступ гнева по столь незначительному поводу не вписывался в психологический портрет убийцы, этого в высшей степени организованного психопата, который совершил последнее преступление. Такой резкий ответ был скорее свойственен несдержанному психотику.
– Так дело не пойдет. Насчет меня ты заблуждаешься. Не смей думать, что ты способен мной манипулировать. Будь осторожен, Тасио, – предупредил я его и вышел из зала.
Когда в последнюю секунду я взглянул на него, мне показалось, что он в отчаянии. Что под маской заключенного, который давно привык к тюремной жизни, прятался испуганный пижон, который в течение двадцати лет носил эту маску, чтобы выжить.
4. Дворец Вилья Сусо
Витория,
ноябрь 1969-го
Возвращаясь домой после ночного вызова, он с удивлением увидел вдалеке ее фигуру и направился следом по улицам притихшего Старого города. Что понадобилось этой роскошной женщине ночью в снегопад, парализовавший всю Виторию?
Бланка Диас де Антоньяна, невеста могущественного промышленника Хавьера Ортиса де Сарате, хозяина «Феррериас Алавесас», печально брела по узкой дорожке, расчищенной от снега подметальными машинами.
Цепкий взгляд опытного врача подсказывал, что тут что-то не так. Он с беспокойством подметил легкую хромоту девушки. Почему Бланка не обратилась в клинику, чтобы ее осмотрел какой-нибудь его коллега?
Когда он дошел до квартала Санта-Ана, в лицо ударил ледяной ветер, и ему пришлось поднять воротник нового шерстяного пальто. В клинику Витории он устроился не так давно и большую часть жалованья потратил на гардероб преуспевающего врача. Его жена Эмилия ворчала. Она мечтала скопить денег, чтобы отдать обоих детей в колледж Святого сердца Иисуса. Но Эмилия не разбиралась в его работе, в новых отношениях в столице, и не понимала, что, если он принял решение больше не быть сельским доктором, ему придется общаться на равных с самыми влиятельными людьми города, а значит, нужно перенять их мимику, манеру одеваться, вращаться в кругу элитных невест и жен.
Таких, как Бланка.
Он изо всех сил скрывал нервозность, которую эта женщина вызывала в нем всякий раз, явившись в клинику на консультацию. В конце концов, врач есть врач, и только во вторую очередь – мужчина. Но когда Бланка покидала его кабинет, такая ухоженная, красивая, изящная, он всегда устраивал пятиминутный перерыв, прежде чем принять следующего пациента. Его медсестра, зрелая женщина, исполнявшая приказы, стоило ему бросить взгляд из-за дверей нового кабинета, все поняла с самого начала. Она была его молчаливой и сдержанной сообщницей.
Почему она не появилась раньше, почему они не познакомились в то время, когда не были оба связаны по рукам и ногам? На танцах в «Белом Слоне» или в салоне отеля «Канцлер Айяла», куда в воскресные вечера пускали посторонних, и молодые люди без обручальных колец на пальце предпринимали неуклюжие попытки познакомиться с нарядными девушками, которые в другом конце зала прятались друг за друга, стараясь держаться в рамках приличий…
Бланка свернула на улицу Санта-Мария. Казалось, она направляется к какой-то конкретной цели, словно лодыжка у нее не болела и она не боялась поскользнуться на тонкой наледи, намерзшей под слоем снега.
Он ускорил шаг, боясь потерять ее из виду. Его взгляд по-прежнему был прикован к светлым волосам этой стройной женщины. Как вдруг случилось нечто странное.
Она поднялась по лестнице дворца Вилья Сусо и остановилась на верхней ступеньке. Около пятидесяти ступеней и три этажа уровневого перепада отделяли ее от площади Мачете.
Он молча подошел сзади, не понимая намерений Бланки. В центре лестницы Сан-Бартоломе виднелась дорожка, очищенная от снега. Кто-то ее подмел, но по бокам возвышались сугробы, доходившие до высоты старых железных перил.
Бланка медленно повернулась, глаза ее были закрыты. Подняла и раскинула руки, но на ангела она похожа уже не была. Лицо, распухшее от ударов, заплывший глаз, разбитая губа, на подбородке высохшая кровь.
Он бросился ей на помощь. Бланка неловко покачнулась, как неодушевленный предмет. Но он уже был рядом: в последнюю секунду, едва не рухнув следом за ней, крепко схватил ее за запястье. Обнявшись, они покатились вниз по лестнице, пролетели несколько ступеней, и в считаных метрах от обрыва ему удалось затормозить неминуемое падение.
Бланка ничего не понимала. Значит, смерть не так страшна? Значит, это не больно?
Затем приоткрыла глаз – тот, что не заплыл от удара – и испугалась, увидев рядом с собой смутно знакомого человека. Она узнала его по рыжим волосам и доброжелательному выражению лица. Вежливый доктор с робкими манерами.
– Доктор Урбина? – застенчиво проговорила она. – Откуда вы здесь?
– Пытаюсь вам помочь. Что вы собрались сделать? Что? – не выдержав, крикнул он.
«Успокойся, Альваро. Она не должна видеть, что ты взволнован. Успокойся», – упрекнул он себя.
Они встали, смущенные столь близким контактом между врачом и пациентом. Машинально осмотрелись, но в этот предрассветный час в верхней части города еще никто не проснулся.
– На вас напали? Вы стали жертвой ограбления? Вас… кто-то ударил? Я должен немедленно доставить вас в клинику, – взволнованно воскликнул он.
– Ни в коем случае! – ответила Бланка, рефлекторно хватая его за плечо.
До Альваро Урбина значение слов дошло не сразу. Он в ужасе посмотрел на Бланку.
– Это не было нападением, верно? Это сделал кто-то из знакомых…
Бланка опустила глаза, собираясь промолчать. Она все еще была потрясена своей неудачной попыткой покончить со всем разом. Может быть, по этой причине она говорила больше, чем следовало.
– Вы же знаете моего жениха. Имеет ли смысл жаловаться? Скажут, что я это заслужила, и отчасти это верно. Он не знал о моей репутации. – Бланка вновь попыталась подняться по лестнице: было уже много времени. Она говорила больше для себя, чем для доктора, но была слишком возбуждена, чтобы вовремя остановиться.
Альваро следовал за ней на некотором расстоянии, не сводя глаз с ее хромающей ноги.
– О чем вы, Бланка?
– А вы ничего не знаете? Тогда лучше вам услышать все от меня, пока не рассказали другие, – ответила она, останавливаясь.
«Почему бы и нет?» – подумала Бланка, все еще не придя в себя после пережитого потрясения. – Этот доктор производит впечатление доброго малого, к тому же у себя в гинекологическом кабинете все равно рано или поздно он обо всем узнает».
– Это была ошибка юности. Я флиртовала с молодым человеком, деревенским парнем; это случилось на вечеринке в Сальватьерре во время праздника. Потом он попросил, чтобы мы зашли к нему взять пальто. Ветер дул северный, стало холодно, а я была наивна, вот и отправилась с ним на окраину деревни. Между нами не случилось ничего недозволенного – пока он ходил за пальто, я ждала у крыльца – но кто-то видел, как мы возвращаемся вместе, и рассказал, что мы якобы шли с сеновала. Поползли слухи, узнала моя семья, мой отец, родственники. Никто не поверил, когда я говорила, что это была всего лишь прогулка. По правде сказать, никого не беспокоило, правда это или нет. Им было все равно. Думаю, они мне верили, но им нравилась грязь, которой запачкали мою семью. В наших краях считается, что пойти с парнем на сеновал – самая страшная ошибка, из всех, что способна допустить незамужняя девушка. Отец страшно разозлился и обошелся со мной очень жестоко. Меня наказали, я больше не ходила на вечеринки, даже праздник Белой Богородицы просидела дома. Вокруг начали шутить, издевались, называя меня «Белой Богородицей»: это прозвище имело двойной смысл. У нас чуть что – придумывают кличку. С тех пор мою репутацию омрачало сомнение, девственница я или нет. Когда Хавьер начал за мной ухаживать, он не слышал эту историю, а я ему ничего не сказала. Я полагала, что он обо всем уже знает, что я ему действительно нравлюсь и его не волнуют досужие сплетни, но месяц назад он узнал. Пришел на свидание и сразу же спросил, что это за история с Белой Богородицей… Сказал, что рвать со мной уже поздно, что приглашения на свадьбу разосланы его компаньонам и ничего уже не изменишь, в противном случае его фирму и семью ждет настоящий скандал. Мы уже были помолвлены… Но он разозлился, начались избиения. До тех пор он вел себя со мной очень сдержанно. Никогда не был особенно нежен, но внимателен и предупредителен. Я думала, он не захочет на мне жениться, в глубине души предпочла бы, чтобы так оно и было, хотя, разорви он помолвку, я уже никогда не вышла бы замуж. И все-таки…
– Вы напуганы, – перебил ее Альваро Урбина. Он и так уже знал достаточно.
– Мне страшно. Я все время боюсь, что он придет, на что-нибудь разозлится и снова меня ударит.
– Не выходите за него замуж, – внезапно сказал доктор. И покраснел до ушей; он не привык быть таким прямолинейным, но после истории про Белую Богородицу в груди у него кипела ярость.
– Я никто без фамилии, которую носит моя семья. Останусь старой девой. Профессии у меня тоже нет, несмотря на то что я хотела учиться. Я всегда много читала, хотя монашки утверждали, что девушке полезнее уметь шить и вышивать. Это не та жизнь, на которую я рассчитывала, – сказала Бланка в приступе откровенности. Видимо, у нее слишком долго не было близкой подруги, с которой можно отвести душу. Все старые подружки исчезли после той вечеринки в Сальватьерре.
– А у кого в наше время есть друзья? – печально отозвался доктор Альваро.
– У вас тоже их нет, доктор Урбина?
Он снова поднял воротник пальто. Было зябко, но ни за что на свете он не ушел бы с этой пустынной улицы, пока Бланка Диас де Антоньяна была рядом и так внимательно слушала каждое его слово.
– Я добился большего, чем могли себе представить родители, если они вообще о чем-то задумывались. Избежал нищеты и невежества, не ухаживаю за скотиной и не занимаюсь работой в поле. Но, как и все, я полностью завишу от выбора, который сделал, будучи, возможно, слишком юным. Со своей будущей супругой я познакомился еще в раннем детстве, мы с ней одного возраста. Вместе играли. В моей деревне детей было мало… Наверное, я думал, что это и есть судьба. Когда в четырнадцать лет поступил в семинарию, все уже считали нас женихом и невестой, – сказал он, подняв голову и посмотрев на далекие очертания здания, в котором провел не один год. – Мы переписывались, но когда я вызвался сопровождать падре Луиса Мари в миссию, отец Эмилии начал терять терпение. Я к тому времени еще ничего не знал и не видел, и был уверен, что в дальнейшем устроюсь рабочим в Витории с незаконченным средним образованием. Но, работая в миссии, почувствовал призвание к медицине. Пару раз вынужден был помогать во время срочных родов в ужасных санитарных условиях, и падре Луис Мари понял, что я слишком талантлив, чтобы тратить свое время на фабрике. Священники оплатили мне учебу, семья мною гордилась, и отец Эмилии тоже. Образованный зять, забравший дочь с собой в Виторию, – о лучшем он и мечтать не смел.
– Почему вы женились на Эмилии? Из чувства ответственности?
Альваро сжал зубы и отвел взгляд. Когда он вернулся из Эквадора уже почти взрослым мужчиной, она была почти безграмотной. Жизнерадостная, без особых манер, искренняя, простая… Она осталась такой же, как в детстве. Если он с ней порвал, замуж она уже не вышла бы.
– Для жителей деревни, – сказал он наконец, – она была моей невестой. Ни один парень не желал быть вторым. Боюсь, наши обычаи безжалостны к женщине. Я не мог бросить ее, обрекая на бесчестие. Эмилия не виновата в том, что я повидал мир и стал более разборчив.
– Вы порядочный человек.
«Если ты только знала», – проговорил он про себя.
– Не переоценивайте меня, Бланка. За мной много грехов – и мыслью, и словом.
– Но поступали вы по совести, – сказала она.
– Поступал по совести, это да.
– Думаю, это самое главное.
– В наших краях главное не только быть хорошим, но и выглядеть таковым. Это не мои слова – так сказал Юлий Цезарь о своей супруге Помпее Силе: «Супруга Цезаря обязана не только быть порядочной, но и казаться таковой», – произнес доктор.
Для Бланки эти слова прозвучали как пощечина. Они напомнили ей, почему она здесь, а также обо всем том, в чем призналась доктору Урбине. Наверное, она сказала слишком много. Как могла она быть такой наивной?
– Доктор, я бы хотела, чтобы никто не узнал о том, что вы видели и слышали сегодня. Надеюсь, вы умеете хранить профессиональные тайны, – сказала Бланка почти жестко. Она разозлилась, причем в большей степени на себя, чем на него.
Альваро в недоумении сделал шаг назад.
– Ничего не опасайтесь, прошу вас. Я не собираюсь кому-то что-то рассказывать и еще больше осложнять ваше положение. Вам и так хватает проблем. Но позвольте мне вам помочь.
– Помочь мне? Вы не можете ничем мне помочь. Прошу вас, не вмешивайтесь, забудьте про этот разговор и не вспоминайте, когда я в следующий раз приду в вашу клинику.
– Доверьтесь мне, – осмелился предложить он. – Я бы хотел быть вашим другом, доверенным лицом, утешителем. Кем-то, кто поможет вам в нынешней ситуации. Можете приходить в клинику, и я займусь вами лично, хотя это и не моя специальность. Обещаю вам свое молчание.
– Женатый друг? Вы еще не знаете этого города. Если все будет, как вы говорите, меня со свету сживут, а заодно испортят вам карьеру… Нет уж, доктор. Я вам этого не позволю. – Бланка покачала головой. – Не говорите никому о том, что мы виделись, пожалуйста.
И исчезла в конце улицы, где начинался квартал Пульмониас. Она брела, прихрамывая, понурив голову, а доктор глядел ей вслед, дрожа от холода и ярости.
Альваро Урбина отправился с женой и двумя детьми посмотреть на вертеп в натуральную величину, который устроили в парке Флорида. В последние дни он сильно нервничал – Бланка так и не пришла в клинику, меж тем со дня происшествия на лестнице Вилья Сусо прошел почти месяц. Он боялся за нее: неужели этот зверь, ее жених, снова поднял на нее руку?
Альваро позвал детей и Эмилию на прогулку, купил им пакетик жареных каштанов в уличном ларьке, оформленном наподобие железнодорожного вагона, и, опрокинув несколько рюмок в заведении под названием «Доллар», свернул на улицу Дато. Был тот час, когда члены Виторианского кружка, самого изысканного клуба в городе, покидали дома, чтобы провести вечер за кофе; их силуэты были видны в высоких окнах роскошного заведения.
Эмилия, пухлая смуглая женщина с румяными щеками, не переставая болтала о покупках к Рождеству. Жареный поросенок или баранина? Она никак не могла решить. Альваро рассеянно кивал, поглядывая на пары, пересекавшие порог этого мира гранатовых гардин и позолоты – мира, которому он не принадлежал, однако надеялся завоевать его в ближайшее время.
Доктор задержал взгляд, узнав промышленника – смуглого, крупного мужчину с широкой спиной. Его невеста Бланка Диас де Антоньяна выходила из клуба с ним под руку, обмениваясь сдержанными улыбками с другими супружескими парами. Ее волосы, выкрашенные по моде в светлый оттенок, были тверды от лака и тщательно уложены волнами до подбородка.
Держа Эмилию под руку, Альваро подошел поприветствовать обоих.
От него не ускользнул свежий синяк под глазом, видневшийся из-под толстого слоя обильной косметики. Ему стало больно, тем более что Бланка не пришла в клинику, о чем он так настойчиво ее просил.
– Добрый вечер, сеньорита, – сказал он, слегка наклонив голову.
– Доктор Урбина, какой приятный сюрприз, – сдержанно ответила Бланка. – Надеюсь, вы отлично проведете праздники с вашей очаровательной семьей.
– Да, несомненно. Увидимся в клинике, если вам как-нибудь понадобится туда зайти.
Она улыбнулась под внимательным взглядом будущего супруга, который пристально следил за сценой, не утруждая себя вмешательством. Они молча простились. «Вот и все, больше я ничего не могу сделать», – подумал доктор Урбина.
И все-таки что-то произошло: взгляд Бланки, одна лишняя секунда. Обещание «Увидимся», молчаливая просьба о помощи. Ощущение сообщничества, которого он до сих пор не испытывал ни с одной женщиной, не говоря уже о собственной жене.
Вскоре промышленник забыл о его присутствии. Он не заметил, что у семьи врача не было иного выхода, кроме как следовать по запруженной людьми улице в метре позади него, слушая их разговоры.
– Ты его знаешь? – спросил Хавьер Ортис де Сарате свою невесту.
– Еще бы. По-моему, это единственный рыжий доктор во всей Витории и окрестностях.
– Да, заметная личность. Он и его дети: у всех рыжие волосы. Это приличная семья?
– Не знаю.
– Значит, нет, – заключил он с оттенком презрения в голосе, который даже не потрудился скрыть.
Уже ночью, за запертыми дверями своего кабинета в квартире на улице Ондурас, Альваро извлек из замкнутого на ключ ящика блокнот с анатомическими рабочими зарисовками. На последней странице он по памяти нарисовал портрет Бланки, не утаив синяков и ссадин, нанесенных ее спесивым женихом, которые он угадывал своим врачебным глазом.
Эта дата навсегда останется у него в памяти, потому что именно этой ночью Альваро принял решение. И мысль эта, вопреки ожидаемому, его успокоила. Он привстал на своей стороне кровати, стараясь не касаться жаркого тела жены, и убедился в том, что та наконец уснула.
Некоторое время, прежде чем затеряться в дебрях сна, он машинально раз за разом повторял, как припев, слова, которые его утешали:
«Я убью Хавьера Ортиса де Сарате».
