Мы с Бобби встретились вечером в городе и сели на автобус до Монкстауна. Поиски дороги к дому – как будто разворачиваешь слои оберточной бумаги в «передай посылку». Я поделилась этим с Бобби, а она спросила: так это приз или еще один слой упаковки?
Поймем после ужина, ответила я.
Мы позвонили в дверь, Мелисса открыла – на плече фотокамера. Поблагодарила, что пришли. Одарила нас выразительной заговорщической улыбкой – я думаю, она так улыбалась всем героям своих статей, как бы намекая: для меня вы не просто работа – вы особенные, любимчики. Я подумала, что позже перед зеркалом с завистью попытаюсь эту улыбку повторить. Пока мы вешали куртки, в дверях кухни тявкал спаниель.
В самой кухне муж Мелиссы резал овощи. Собаку наше сборище реально взбудоражило. Она вскочила на стул и лаяла секунд десять или двадцать, пока Ник не скомандовал ей умолкнуть.
Вино будете? – сказала Мелисса.
Конечно, ответили мы, и Ник наполнил бокалы. После нашей первой встречи я успела почитать о нем в интернете – он ведь был первый актер, с которым я познакомилась в жизни. В основном он играл в театре, но еще снялся в нескольких сериалах и фильмах. Однажды, несколько лет назад, его номинировали на престижную премию, но он не выиграл. Я наткнулась на множество фотографий, где он позировал без рубашки, – почти на всех он выглядел моложе и выходил из бассейна или принимал душ в давным-давно закрытом сериале. Я отправила Бобби ссылку на одну фотографию и приписала: трофейный муж.
Фотографий Мелиссы в интернете было не так уж много, хотя ее сборник эссе активно обсуждали. Я не знала, давно ли они с Ником женаты, – они были еще не настолько знамениты, интернет таких подробностей не знал.
Так вы пишете вместе? – сказала Мелисса.
О боже, нет, сказала Бобби. Все пишет Фрэнсис. Я даже не помогаю.
Неправда, сказала я. Неправда, ты помогаешь. Это она просто так говорит.
Мелисса склонила голову и как бы усмехнулась.
И кто же из вас врет? – сказала она.
Врала я. Бобби действительно не помогала мне писать стихи – разве что разнообразила мою жизнь. Насколько я знаю, она никогда не пыталась сочинять. Она любила произносить драматичные монологи и петь антивоенные баллады. На сцене она смотрелась великолепно, и я частенько поглядывала на нее, когда от волнения забывала, что делать.
На ужин были спагетти в густом беловинном соусе и много чесночного хлеба. Ник в основном молчал, а Мелисса задавала вопросы. Она то и дело нас смешила, но так, как пичкают едой совершенно неголодного человека. Я сомневалась, нравится ли мне такая веселая напористость, а вот Бобби точно была в восторге. Я заметила, что она смеялась даже больше, чем было уместно.
Не знаю, почему я так решила, но, по-моему, как только Мелисса узнала, что стихи пишу я одна, она потеряла всякий интерес к процессу их создания. Перемена была настолько неуловимая, что Бобби наверняка сказала бы «ничего подобного», и я злилась, будто она уже так и сказала. Я выпала из ситуации, словно меня не волновало, как все повернулось, вообще меня не касалось. Я могла бы включиться обратно, но, видимо, не хотелось прикладывать усилия, чтоб меня заметили.
После ужина Ник убрал тарелки, а Мелисса начала фотографировать. Бобби сидела на подоконнике, глядела на горящую свечу, смеялась и строила милые рожицы. Я замерла за столом, приканчивая третий бокал вина.
Мне нравится кадр с окном, сказала Мелисса. Давай сделаем такой же, но на веранде?
На веранду вели двойные двери. Бобби отправилась за Мелиссой, а та закрыла за ними створки. Я видела, как Бобби хохочет на подоконнике, но не слышала ее смеха. Ник наполнял раковину горячей водой. Я еще раз похвалила еду, он поднял глаза и ответил: а, спасибо.
Сквозь стекло я наблюдала, как Бобби поправляет потекший макияж под глазом. У нее были узкие запястья и длинные изящные кисти. Порой, когда я занималась чем-то нудным – шла с работы или развешивала постиранное белье, – я представляла, что выгляжу как Бобби. Ее осанка была лучше моей, а лицо – красивым и запоминающимся. Иллюзия перевоплощения была настолько реальна, что, случайно заметив свое отражение и увидев настоящую себя, я переживала странный шок обезличенности. Сейчас, когда Бобби сидела прямо перед глазами, проделать этот трюк было гораздо сложнее, но я все равно попыталась. Захотелось сказать что-нибудь глупое и провокационное.
Похоже, я тут иду в нагрузку, сказала я.
Ник бросил взгляд на веранду, где Бобби что-то изображала, встряхивая волосами.
Думаешь, Мелисса слишком уж выделяет Бобби? – сказал он. Если хочешь, я с ней поговорю.
Нормально. Все без ума от Бобби.
Правда? Должен сказать, я больше проникся к тебе.
Мы посмотрели друг на друга. Я поняла, что он стебется, и улыбнулась.
О да, я сразу ощутила мистическую связь, кивнула я.
Меня тянет к поэтическим натурам.
Ну что ж. У меня цветистый внутренний мир, уж поверь.
Он засмеялся. Я знала, что это нахальство с моей стороны, но не слишком себя винила. На веранде Мелисса закурила сигарету и положила камеру на стеклянный кофейный столик. Бобби чему-то сосредоточенно кивала.
Я думал, сегодняшний вечер превратится в кошмар, но на самом деле неплохо, сказал Ник.
Он сел рядом. Мне понравилась его внезапная откровенность. В памяти всплыло, что я видела его фотографии без рубашки в интернете, а он и не в курсе, и в тот момент это меня так развеселило, что я чуть ему не рассказала.
Я тоже не любительница званых ужинов, сказала я.
По-моему, ты неплохо справилась.
И ты отлично держался. Просто здорово.
Он улыбнулся. Я старалась запомнить его слова, чтобы потом пересказать Бобби, но у меня в голове они звучали не так уж смешно.
Двери открылись, и Мелисса вошла, держа камеру обеими руками. Сняла нас за столом – у Ника в руке бокал, я рассеянно смотрю в объектив. Она села рядом и уставилась на экран фотоаппарата. Вернулась Бобби и, никого не спросив, сама долила себе вина. На ее лице читалось блаженство – видно было, что она пьяна. Ник рассматривал ее, но молчал.
Я напомнила, что нам надо успеть на последний автобус, и Мелисса пообещала прислать фотографии. Улыбка Бобби слегка померкла, но намекать, что мы бы посидели еще, было уже поздно. Нам вручили куртки. У меня голова шла кругом, и теперь, когда Бобби притихла, я беспричинно смеялась про себя.
До остановки было десять минут пешком. Вначале Бобби приуныла, словно чем-то расстроена или раздражена.
У вас там все нормально прошло? – сказала я.
Я беспокоюсь за Мелиссу.
Ты о чем?
Не похоже, что она счастлива, сказала Бобби.
А в каком смысле несчастна? Она тебе что-то сказала?
Не похоже, что они с Ником счастливы вместе.
Правда?
Грустно все это.
Я не сказала, что Бобби и видела-то Мелиссу два раза, хотя, наверное, сказать стоило. И правда, Ник и Мелисса не были похожи на пару, которая без ума друг от друга. Он же сказал мне ни с того ни с сего, что от вечеринки, которую устроила его жена, ожидал «кошмара».
По-моему, он прикольный, сказала я.
Да он рта не раскрыл.
Зато он очень забавно молчит.
Бобби не рассмеялась. Ну и ладно. В автобусе мы почти не разговаривали: я видела, что ей не очень-то интересен мой отчет о разговоре с «трофейным мужем» Мелиссы, а других тем для разговора мне в голову не приходило.
Вернувшись домой, я почувствовала себя гораздо пьянее, чем в гостях. Бобби отправилась к себе, и я осталась одна. Прежде чем лечь спать, включила повсюду свет. Порой я так делала.
* * *
В то лето родители Бобби со скандалом разошлись. У матери Бобби, Элеанор, всегда была хрупкая психика, и временами она подолгу страдала от некой болезни, так что любимым родителем Бобби выбрала отца. Она всегда называла их обоих по имени. Вначале, наверное, в этом было бунтарство, но теперь казалось, что они коллеги, а семья – малый бизнес, которым все они заправляют. Лидии, сестре Бобби, исполнилось четырнадцать, и ей, в отличие от Бобби, не хватало самообладания.
Мои родители разошлись, когда мне было двенадцать, и отец вернулся в Баллину, где когда-то и познакомился с мамой. До окончания школы я жила с мамой в Дублине, а потом она тоже переехала в Баллину. Поступив в колледж, я поселилась в районе Либертис, в квартире папиного брата. В учебные месяцы он сдавал вторую комнату другим студентам, так что по вечерам я старалась не шуметь и вежливо говорила «привет», встречаясь с соседом на кухне. Но летом, когда сосед уезжал на родину, я жила в квартире совсем одна, заваривала кофе когда захочу и повсюду оставляла раскрытые книги корешками вверх.
Я проходила стажировку в литературном агентстве. Там был еще один стажер, по имени Филип, с ним мы познакомились в колледже. Нам полагалось читать тонны рукописей и писать короткие, на страничку, рецензии об их литературной ценности. Ценность обычно оказывалась нулевая. Порой Филип издевательски зачитывал вслух самые бездарные отрывки, чем ужасно меня смешил, но мы никогда себе такого не позволяли при старших коллегах. Работали мы три дня в неделю и получали «стипендию», то есть нам почти не платили. Я тратилась только на еду, а Филип вообще жил дома, и нам это было не сильно важно.
Вот так и работают привилегии, однажды сказал мне Филип. Богатые придурки типа нас устраиваются на неоплачиваемые стажировки, а потом получают за это работу.
За себя говори, ответила я. Я вообще не собираюсь работать.
3
Тем летом мы с Бобби часто участвовали в поэтических чтениях и «открытых микрофонах». Когда мы выходили покурить и выступавшие там же парни заговаривали с нами, Бобби выразительно вздыхала и молчала, так что я отдувалась за нас обеих. То есть мне приходилось много улыбаться и запоминать детали чужих выступлений. Мне нравилось играть эту роль – улыбчивой и внимательной девушки. Бобби говорила, что у меня, кажется, нет «реальной личности», – она считала это комплиментом. Обычно я с нею соглашалась. Я чувствовала, что могу в любой момент сделать что угодно, а потом подумать: ого, вот я, оказывается, какая!
Несколько дней спустя Мелисса прислала фотографии, сделанные за ужином. Я ожидала, что на большинстве будет Бобби, а я лишь на паре снимков – размыто, в глубине кадра, позади горящей свечи, с вилкой спагетти. На самом деле на каждый снимок Бобби приходился один мой – прекрасное освещение, удачная композиция. Ник на фотографиях тоже был – я не ожидала. Он выглядел ослепительно, еще лучше, чем в жизни. Наверное, поэтому он успешный актер. По фото можно было подумать, что он – главное действующее лицо, хотя в тот вечер я ничего такого не ощущала.
Мелисса не появилась ни в одном кадре. Так что вечеринка на фотографиях лишь отчасти напоминала ту, где мы побывали. В реальности все наши разговоры крутились вокруг Мелиссы. Это она вызывала у нас гримасы сомнения и восхищения. Мы смеялись над ее шутками. Без нее все выглядело по-другому, неуловимо странным. Без Мелиссы отношения между людьми на фотографиях стали непонятны.
На моей любимой фотографии я мечтательно смотрю прямо в объектив, а Ник – на меня, будто ожидая моих слов. Рот у него слегка приоткрыт. Он как будто не знал, что его снимают. Хорошая фотография, но на самом деле я, конечно, смотрела на Мелиссу, а Ник просто еще не заметил, что она вошла. Тут было схвачено что-то интимное, чего в реальности не случилось, какая-то недосказанность и напряжение. Я сохранила ее в папку «загрузки», чтобы потом посмотреть еще.
Бобби написала мне примерно через час после того, как пришли фото.
Бобби: отлично мы получились, да?
Бобби: интересно, а на фейсбук как фото профиля их уже можно поставить?
я: нет
Бобби: она сказала, что статья выйдет не раньше сентября?
я: кто сказала?
Бобби: мелисса
Бобби: может потусуемся вечером?
Бобби: фильм посмотрим или что-нибудь еще придумаем
Бобби давала мне понять, что она близко общается с Мелиссой, а я нет. Это меня впечатлило, как она и задумывала, но одновременно я скисла. Я знала, что Бобби нравится Мелиссе больше, чем я, и не понимала, как вписаться в эту их новую дружбу и не унизить себя, вымаливая внимание. Я хотела, чтобы Мелисса мной интересовалась, – все-таки мы обе писательницы, – но, похоже, я ей не понравилась, да и она мне, пожалуй, не очень-то. Не воспринимать ее всерьез я не могла – она опубликовала книгу, а значит, куча народу, в отличие от меня, воспринимает ее всерьез. В двадцать один год у меня не было никаких достижений и доказательств того, что я чего-то стою.
Я сказала Нику, что от Бобби все без ума, а от меня нет, но это было неправдой. Бобби порой бывала задиристой и бесшабашной, людям становилось неловко, а я всегда держалась вежливо и по-доброму. Матерям, например, я всегда нравилась. К мужчинам Бобби обычно относилась с насмешливым презрением, так что и они в итоге предпочитали меня. Бобби надо мной, конечно, посмеивалась. Однажды прислала мне фотографию Анджелы Лэнсбери[3 - Лэнсбери Анджела (р. 1925) – англо-американская певица и актриса; помимо многих прочих ролей, сыграла главную героиню в сериале «Она написала убийство» (Murder, She Wrote, 1984–1996) – неунывающую и сообразительную пенсионерку и путешественницу Джессику Флетчер.] с темой письма: твоя целевая аудитория.
В тот вечер Бобби пришла ко мне, и мы даже не упоминали Мелиссу. Я знала, что она выжидает, хочет, чтобы я спросила сама, поэтому я молчала. Похоже на пассивную агрессию, но на самом деле ничего такого. Мы хорошо провели время. Долго разговаривали, и Бобби уснула на матрасе в моей комнате.
* * *
В ту ночь я проснулась вся в поту под одеялом. Вначале казалось, что это еще сон или я кино смотрю. Комната деформировалась, окно и дверь как будто дальше, чем обычно. Я попыталась сесть, и низ живота пронзила странная, мучительная боль, от которой перехватило дыхание.
Бобби? – позвала я.
Она перевернулась на другой бок. Я хотела потрясти ее за плечо, не смогла дотянуться и от усилия совершенно ослабела. В то же время мощь этой боли необъяснимо воодушевила меня, словно она могла как-то непредсказуемо изменить мою жизнь.
Бобби, сказала я. Бобби, проснись.
Она не проснулась. Я свесила ноги с кровати и умудрилась встать. Боль становилась терпимей, если я скрючивалась и крепко обнимала живот. Я обошла матрас и направилась в ванную. По пластику вентиляционной решетки громко стучал дождь. Я присела на край ванны. Из меня текла кровь. Просто месячные. Я уткнулась лицом в ладони. Пальцы дрожали. Я сползла на пол и прижалась щекой к прохладному бортику ванны.
Немного погодя в дверь постучала Бобби.
Что случилось? – сказала она из-за двери. У тебя все нормально?
Просто болезненные месячные.
Ох. Обезболивающее у тебя там есть?
Нет.
Я тебе дам.
Ее шаги удалились. Я ударилась лбом о край ванны, чтоб отвлечься от боли в животе. Боль была мучительной, словно все внутренности завязывали в узел. Снова раздались шаги, дверь ванной приоткрылась. Бобби просунула в щель упаковку ибупрофена. Я подползла и взяла, Бобби ушла.
Наконец начало светать. Бобби проснулась и помогла мне добраться до дивана в гостиной. Заварила мне мятный чай, и я сидела, прижав чашку к животу повыше лобка, пока не стало обжигать через футболку.
Как же тебе хреново, сказала Бобби.
Всем хреново.
Ну да, сказала она. Ценное наблюдение.
* * *
Я не шутила, когда сказала Филипу, что не собираюсь устраиваться на работу. Я правда не собиралась. Я не строила планов насчет будущей финансовой стабильности: никогда не хотела ничего делать ради денег. В предыдущие годы мне случалось подрабатывать летом – рассылка писем по электронной почте, «холодные звонки», все в таком духе, – и после получения диплома я думала плотнее заняться тем же самым. Я знала, что в конце концов придется куда-то выйти на полный рабочий день, но никогда не мечтала о блестящем будущем и своей активной роли в экономической жизни. Порой казалось, что неспособность увлечься и безразличие к собственной жизни – повод забеспокоиться. С другой стороны, я чувствовала, что мое равнодушие к богатству – очень здравое. Я выяснила, какой средний годовой доход придется на каждого человека, если разделить валовой мировой продукт на все население Земли, и согласно Википедии получилось 16 100 долларов. Я не видела ни политических, ни экономических причин зарабатывать больше.
Начальницу в литературном агентстве звали Санни. Она нравилась и мне, и Филипу, но Санни выделяла меня. Филипа это не задевало. Он говорил, что и сам предпочел бы меня. По-моему, в глубине души Санни догадывалась, что я не хочу становиться литературным агентом, – может, потому она меня и выделяла. Филип, напротив, был в восторге от работы в агентстве, и, хоть я и не осуждала его за строительство планов на жизнь, мне казалось, я растрачиваю свою энергию гораздо разборчивее.
