Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики
Себастьян Маллаби
Подарочные издания. Бизнес
Биография Алана Гринспена, самого влиятельного человека мировой экономики, в коллекционном оформлении.
Мастер манипуляции, оракул деловых решений и фанат Айн Рэнд. История Алана Гринспена – это история современных финансов, которую необходимо знать каждому, кто стремится принимать верные стратегические решения.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Себастьян Маллаби
Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики
Sebastian Mallaby
THE MAN WHO KNEW
© THE MAN WHO KNEW Copyright © 2016, Sebastian Mallaby All rights reserved
© Перевод. Шалаева Д., 2020
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Предисловие
Эта книга была написана благодаря почти неограниченному доступу к информации, связанной с Аланом Гринспеном: его записям и беседам с его коллегами и друзьями, которые охотно соглашались сотрудничать. В течение пяти лет, начиная с осени 2010 года, я нередко посещал офисы Гринспена в Вашингтоне, округ Колумбия, а также наблюдал этого человека в других ситуациях: дома, где он давал ужин для бывшего британского премьер-министра; в номере отеля Ritz в Южном Центральном парке Нью-Йорка, где повара в его честь изготовили из шоколада макет здания Федеральной резервной системы; на поезде Acela между двумя его родными городами, где он щедро одаривал деньгами носильщиков, поддерживая веру в перераспределение. В какой-то момент после того, как мы обработали более 70 часов записанных бесед, я потерял счет времени. Интригующие моменты стали казаться как минимум ожидаемыми, и когда они возникали, диктофон не всегда был включен. Однажды, после того как Гринспен упомянул о своей любви к автомобилям (и особенно об их способности поднять его настроение в период депрессии), я отправил ему в офис записку, в которой спрашивал, насколько серьезно он говорил об этом. Позднее в тот же день Гринспен ответил:
Уважаемый Себастьян,
В 1959 году я купил Buick с откидывающимся верхом, хвостовыми плавниками и красными кожаными сиденьями. Меня восхищала возможность мчаться по шоссе под музыку Баха, льющуюся из автомобильных динамиков. Однако я не припомню, чтобы ощущал подавленность до покупки.
С наилучшими пожеланиями,
Алан
Я подбирал фотографию, которая в наибольшей степени соответствовала бы описанию, данному Гринспеном, и отправил ему фото. Помощник Гринспена передал его ответ:
АГ сказал, что это его машина! Но его автомобиль был красный внутри и черный снаружи (а не белый, как на фото). Он также уточнил, что там был кондиционер.
За рамками разговоров о деньгах и власти, в своей личной жизни, человек может оказаться непредсказуем. Однажды, на ранних этапах подготовки этой книги, я спросил Гринспена о его романтических отношениях. «Я встречался с ведущими новостных программ, сенаторами и королевами красоты», – заявил он немного игриво. Тогда я поинтересовался, что делало его наиболее счастливым. «Чувство прогресса, траектория жизни, направленная вверх под самым крутым углом», – ответил Гринспен с обезоруживающей честностью. Я спросил, почему, несмотря на то, что он провел почти два десятилетия в роли самого могущественного экономиста в мире, он по-прежнему настойчиво считал себя «сайдменом». Ответы моего собеседника вернули нас к любви и травме, которую он пережил в детстве. Его амбиции, застенчивость, манера, в которой он покорял Вашингтон, – всё это коренилось в детстве мальчика, родившегося в 1930-х годах на северной окраине Манхэттена.
Некоторые из лучших открытий, сделанных в ходе данного исследования, были почти случайными. Несколько усердных журналистов пытались завладеть ранними сочинениями Гринспена, использованными в его докторской диссертации. Странно, но в Нью-Йоркском университете, где ему и была присуждена степень, эти работы потеряли. Однако после нескольких месяцев, проведенных за круглым столом в кабинете Гринспена, я заметил такую особенность: когда он ссылался на свои юношеские идеи, его глаза перемещались к определенной полке; проследив за его взглядом, я увидел толстую связку бумаг. Однажды, когда Гринспен вернулся к теме своего интеллектуального развития, я посмотрел на ту же полку. «Мне хотелось бы прочитать вашу раннюю работу», – сказал я, целенаправленно глядя на стопку листов. Несмотря на несовершенство содержания, он отдал их мне.
Я знал, что в 1960-х годах Гринспен был де-факто главным экономистом в группе либертарианцев, объединенных вокруг писательницы Айн Рэнд. Тогда он прочитал серию лекций под названием «Экономика свободного общества». Я задавался вопросом, есть ли записи или, возможно, текст, дающие представление о мировоззрении героя моей книги, когда ему было под сорок. Однажды, когда я отыскал друзей и коллег Гринспена той поры, я оказался в уединенном домике в лесах Вирджинии и пообщался там с Лоуэллом Уилтбанком, который управлял компьютерами и оборудованием в небольшой консалтинговой фирме Гринспена. Узнав, что Уилтбанк сам являлся приверженцем идей Рэнд, я спросил, сохранил ли он памятные вещи тех времен, и оказалось, что его подвал заполнен ими. Вскоре у меня имелось 300 страниц стенограмм – полная карта мыслей моего героя в разгар его интеллектуального пуризма.
Исследования такого рода неизбежно включают бурение многих «сухих скважин». Но усилия оказались ненапрасными: личные досье республиканца-провокатора Патрика Бьюкенена, в которых содержались непримиримые в своем консерватизме записки Гринспена Ричарду Никсону о расовой напряженности и убийствах 1968 года; неизвестная история о записях ФРС, касавшихся деривативов и ипотеки, составленная из интервью и документов, выпущенных в соответствии с Законом о свободе информации; сентиментальные воспоминания некоторых женщин, любивших Гринспена, прежде всего его жены, Андреа Митчелл… Как я уже отметил в своих благодарностях, мои собственные открытия были дополнены невероятными усилиями исследовательской группы в Совете по международным отношениям. Между нами говоря, мы провели сотни интервью и обратились к тысячам страниц документальных источников, пытаясь восстановить жизнь Алана Гринспена как можно ярче и точнее.
Я был очень удивлен, когда сам Гринспен согласился сотрудничать в этом проекте. Я подошел к нему после того, как он выразил восхищение моей историей хедж-фондов, которую он цитировал в своей ретроспективной работе, посвященной финансовому кризису 2008 года. Но я думал, что его отношение могло быть связано с более ранней книгой: моим рассказом о Всемирном банке под руководством его буйного президента Джеймса Вулфенсона. Хотя мой вердикт в целом был положительным, книга не получила хорошего приема: Вулфенсон пытался дискредитировать меня, и книжный магазин Всемирного банка решил не выставлять стопки уже заказанных экземпляров. Во время одного из приступов раздражения сотрудники Вулфенсона договорились с его выдающимся другом, что тот позвонит и успокоит его. Этим другом был Алан Гринспен.
Несмотря на столь малоподходящий фон, Гринспен согласился побеседовать со мной, хотя и понимал, что не сможет контролировать мою работу или выводы. По совету своего литературного агента я попытался уговорить его подписать соглашение, гарантирующее сотрудничество со мной и никакими другими авторами. От этого Гринспен отказался, заметив, что в какой-то момент я, вероятно, начну делать то, что ему не понравится; и поскольку я не предлагал уступок, он тоже не собирался проявлять мягкость. После такого нелегкого начала мы стали исходить из взаимной автономии (подходящая формула для биографии либертарианца), и, оглядываясь назад, я бы не пожелал ничего другого. Достигнутая договоренность дала мне полный доступ к предмету исследования в сочетании с независимостью. Будучи мужем журналистки, много лет наблюдая за ее коллегами, Гринспен понимал, что он не должен пытаться меня контролировать.
Приблизившись к концу работы, я колебался, показать ли ему рукопись. Ничто в наших отношениях не требовало от меня выложить свои карты на стол, и я осознавал риск такого поступка. Просто сам объем исследований мог шокировать: в некоторых случаях я не рассказывал Гринспену об откопанных мною документах, поскольку они часто говорили сами за себя и не требовали его комментариев или уточнений. Кроме того, людям обычно нелегко принять рассказ о своих действиях без прикрас глазами стороннего человека: по аналогии с Вулфенсоном, Гринспен мог бы отреагировать негативно, уволив меня. Полученные свидетельства неизбежно и неоднократно приводили меня к трактовкам действий и мотивов моего субъекта, которые противоречили его собственному учению – ему это не понравится. Но после некоторого размышления я показал готовые страницы Гринспену. Во-первых, открытость представлялась мне более честной позицией, ведь он был откровенен со мной, в конце концов. С другой стороны, я хотел предоставить свое исследование для окончательной проверки. После пяти лет исчерпывающих усилий, направленных на то, чтобы понять правду, мне показалось правильным проверить результаты в последний раз, сопоставив их с памятью моего героя.
Через три недели после получения рукописи Гринспен позвонил мне в Лондон. У нас было две долгих беседы, во время которых он активно оспаривал мои интерпретации в нескольких местах. Остальное он принял, пошутив, что моя история была, скорее, точной, чем позитивной. Я убрал одну деталь о его отношениях с родителями и добавил, что в конце 1990-х годов Гринспен высказался о своих мотивах в борьбе с реформами деривативов. В других случаях я взвесил то, что он сказал, но оставил свой текст практически неизменным.
Позитивная или нет, но я надеюсь, что эта история поучительна. Будучи самым влиятельным государственным деятелем в экономике своего времени, Гринспен провел целую серию сражений, которые привели к существенным сдвигам: за последнюю четверть ХХ века финансы превратились из фиксированной и регулируемой системы послевоенной эпохи в систему, свободную и открытую для всех. Ни один другой человек не стоял ближе к решениям, вызвавшим данные перемены. История Алана Гринспена – это история создания современных финансов.
«Незадолго до Первой мировой войны произошла одна из катастроф в американской истории – создание Федеральной резервной системы».
– Алан Гринспен,
1964
«Суть в том, что мы действительно не знаем, как работает эта система».
– Алан Гринспен о деятельности ФРС в кредитно-денежной политике,
1999
«Финансовые рынки теперь считают председателя Гринспена примерно столь же непогрешимым, как китайцы когда-то считали Председателя Мао».
– Алан Блиндер и Рикардо Рейс,
2005
«Эпохи не более безошибочны, чем отдельные люди; в каждую эпоху было много мнений, которые в последующие века считали не только ложными, но и абсурдными».
– Джон Стюарт Милл,
1859
Введение
«Он установил стандарт»
23 января 1986 года члены консультативного экономического совета при Президенте собрались в Комнате Рузвельта в Западном крыле Белого дома. Группа встретилась секретно; чтобы обойти раздражающие законы о раскрытии информации, организаторы пригласили директора ЦРУ и использовали его присутствие в качестве оправдания для проведения собрания секретно. Уолтер Ристон (высокий, сутулившийся руководитель, который вывел Citicorp в главные коммерческие кредиторы страны) занял свое место за столом; там же сел Милтон Фридман, невысокий либертарианский бунтарь из Чикагского университета; за ними последовала дюжина других светил с Уолл-стрит и членов Академии. После двух часов обсуждения дверь открылась. Вошел Рональд Рейган
.
У президента был только один вопрос: инфляция. Когда цены растут примерно на 4 % в год, стране намного лучше, чем в начале десятилетия, когда уровень инфляции приближался к 15 %. Но 4 % – это всё еще недостаточно мало, по крайней мере для Рейгана. Инфляция должна быть сведена к нулю, «или мы вернемся туда, где были».
Один советник предположил, что уровень приемлемой инфляции может возрасти. Но президент не был готов смиренно терпеть это.
– Как, чёрт возьми, мы собираемся выровнять его? – спросил он.
– Вы совершенно правы, – ответил Милтон Фридман. – Лишь одна цель верна, и эта цель – инфляция, равная нулю. Если люди станут благодушествовать, – подчеркнул Фридман, – инфляция может возрасти примерно до 7–8 % к концу текущего года.
– Разве Бастиа не сказал, что «ни одна цивилизация не выжила на фиатные деньги»? – спросил Рейган[1 - Фиатные (декретные) деньги – валюта, которую правительство объявило в качестве законного средства платежа, несмотря на то, что она не имеет никакой внутренней стоимости и не обеспечена резервами. – Прим. перев.].
Упоминание президентом культового французского экономиста XIX века заставило замолчать большинство советников. Казалось неразумным бросать вызов глубоким убеждениям Рейгана. В данном случае они зиждились на вере в то, что валюта, устойчивость которой зависела лишь от доброй воли чиновников, провалится в реализации своей основной цели – быть средством накопления богатства. В начале своего президентства Рейган создал комиссию для рассмотрения вопроса о возвращении к золотому стандарту. В глубине души президент считал, что средством от инфляционного недомогания 1970-х годов станет возвращение к более простым временам, когда деньги были материальны.
Фридман вновь вмешался. Он почувствовал, к чему ведут рассуждения Рейгана, и попытался их изменить их направление.
«Сегодня фиатные деньги принимаются за стандарт», – настаивал профессор. Президент был прав, опасаясь инфляции; но вместо того, чтобы мечтать о возвращении к золотому стандарту, было бы лучше избежать инфляционного избытка, ограничив тягу бюрократов к печатанию денег. Осмотрительности центрального банка пора уступить место монетарному автопилоту: следует законодательно установить, что денежная масса может увеличиваться, скажем, на 4 % в год – не больше и не меньше. «Мы должны приучить фиатные деньги к правилам, – сказал Фридман. – Не думайте, что мы сможем вернуться к товарным деньгам».
За Фридманом, как правило, оставалось последнее слово в таких обсуждениях. С 1960-х годов он был действующим академическим консультантом по денежным вопросам, а его полемические навыки вызывали страх. «Все любят спорить с Милтоном, особенно когда его нет», – криво усмехнувшись, заметил государственный секретарь Джордж Шульц; несколько презрительных слов от этого смутьяна могли вызвать у важных персон заикание
. Но один человек за столом был готов выступить против Фридмана.
«А почему бы и не товарный стандарт?» – прозвучал спокойный вопрос.
Тихий голос, задавший его, принадлежал Алану Гринспену – персоне во многом очень нежелательной. Гринспен не был ни выдающимся университетским профессором, ни магнатом из частного сектора; он руководил низкопрофильным нью-йоркским консалтинговым агентством. В свои 20 лет он недолгое время был женат; но теперь, когда ему было под 60, с атлетической фигурой, пухлыми губами и гладкими черными волосами, Гринспен играл любопытную двойную роль застенчивого парня-интроверта и завидного холостяка. Каждый президент-республиканец, начиная с Ричарда Никсона, научился ценить его советы: он был человеком, который знал тайны федерального бюджета, вероятный объем произведенной в следующем году стали и причины загадочной хрупкости финансов. Но кроме того, Гринспен прекрасно танцевал, щеголял своими автомобилями и ухаживал за красивыми женщинами, причем порой за несколькими сразу
. В прошлом году, в деловом костюме с широкими плечами, он появился на телевидении, чтобы представить последнюю модель компьютера Apple, объединив свою фирменную сексуальную привлекательность с бунтарским образом Apple. После демонстрации нового устройства и объяснения того, как зрители могли использовать его для отслеживания своих финансов, состояния банковских счетов и оплаты услуг электронным способом, Гринспен с очевидным удовольствием замолчал. «Если у вас остались деньги, поздравляю, – закончил он, саркастически приподняв бровь. – Вы справляетесь лучше, чем правительство».
Рейгану, похоже, понравилось замечание Гринспена о золотом стандарте. «Я привык покупать костюм за $ 50, – пожаловался президент. – Теперь за $ 50 его вряд ли даже почистят». Переходя от мирского к экзистенциальному, он спросил: «Возможно ли, чтобы обычные люди решали, сколько денег нужно выпустить?»
«Проблема федерального правительства заключается в том, что оно может печатать деньги», – сочувственно заметил Гринспен своим фирменным тоном добродушного авторитета. Золотой стандарт мог бы стать способом дисциплинирования политической элиты: до тех пор, пока существует центральный банк, который может печатать фиатные деньги по своему усмотрению, политики всегда будут тратить больше необходимого, уверенные в том, что их долги покроет печатный станок. Именно по этой причине Гринспен в свои 20 и 30 лет выступал против монетарного статус-кво. До тех пор, пока американцы не признают, что центральные банки в корне ошибались с печатанием денег, до тех пор, пока они не свяжут деньги с золотом, инфляция останется постоянной угрозой, и основы экономики будут шаткими. Действительно, хотя об этом почти забыли, Гринспен довел данный аргумент до его логической крайности. Безусловно, одной из главных шуток судьбы в ХХ веке стало создание центрального банка страны, которое он назвал «одной из катастроф в американской истории»
.
11 августа 1987 года, полтора года спустя после обмена мнениями с Рональдом Рейганом, Алан Гринспен был приведен к присяге в качестве председателя Федеральной резервной системы. В течение следующих полутора лет он воплощал идею, которую часто критиковал: дискреционные суждения центрального банка о печатании денег могли стабилизировать экономику
. Гринспен так явно преуспел в деле, которое считал невозможным, что стал мировой суперзвездой, почитаемой экономистами и обожаемой инвесторами; с ним консультировались лидеры от Пекина до Франкфурта. Когда он выступал на регулярных собраниях руководителей центральных банков в Базеле, можно было услышать, как падает иголка; видные фигуры за столом, титаны в своих собственных странах, делали заметки с рвением студентов. Благодаря спокойной силе своего интеллекта Гринспен, казалось, руководил оркестром американской экономики с изяществом умелого дирижера; он был «маэстро», как назвал его неосторожный биограф. «Его пророческие заявления стали столь же знакомыми и утешающими для обычных американцев, как прозак и Симпсоны», – писал Джон Кэссиди из New Yorker, лукаво упоминая поднимающие настроение средства, которые появились в том же году, когда был назначен Гринспен.
Триумф Гринспена был не просто примечателен в свете его собственной истории критика бумажных денег. Он стал опровержением мощных экономических идей – идей, которые были сложны даже в представлении председателя ФРС в качестве маэстро. С момента открытия для бизнеса в 1914 году ФРС контролировала инфляцию во время двух мировых войн, превратила спад 1930-х годов в Великую депрессию, а затем, в 1970-х годах, оказалась безучастной перед лицом самой серьезной инфляции мирного времени в национальной истории. Анализируя эту череду неудач, теоретики-монетаристы утверждали, что центральные банки всегда будут терпимыми в отношении инфляции – они подвергаются непреодолимому политическому давлению и вынуждены подпитывать экономику
. Над Артуром Бернсом, который занимал пост председателя ФРС между 1970-м и 1978-м годами, безжалостно издевались соратники Ричарда Никсона; его преемник, Г. Уильям Миллер, был выбран Джимми Картером, поскольку слыл политически лояльным, но потерял должность после 18 месяцев работы. В 1979 году Милтон Фридман дошел до того, чтобы написать Полу Волкеру, преемнику Миллера, уверенно предсказав его неизбежный провал. «Мои соболезнования в отношении вашей “продвигаемой идеи”, – писал Фридман, отметив, что ФРС столкнулась с инфляцией на уровне двузначных чисел. – Как вы знаете, я не считаю, что система способна противостоять этому вызову без серьезных изменений в ее методах работы»
.
Несмотря на осуждение со стороны Фридмана, Волкер продолжал сражаться с инфляцией. Но идея о том, что существуют политические ограничения возможностей ФРС в сфере борьбы с инфляцией, всё еще казалась правдой. Волкера уволили, поскольку двузначный процент инфляции вызвал национальный кризис; было бы трудно удерживать давление масс после того, как инфляция утихомирилась. Действительно, к концу срока пребывания Волкера в должности ставленники Рейгана в ФРС подняли бунт против его жесткой политики в отношении денег, настолько унизив его, что он задумался об отставке. Урок, казалось, заключался в том, что глава центрального банка, такой как Гринспен, который вступил в должность, когда инфляция уже не являлась врагом номер один, был практически обречен на провал. Не допуская возврата к золотому стандарту, только с монетарным автопилотом Фридмана, можно было бы рассчитывать на то, что деньги в кошельках американцев сохранят свою ценность в будущем.
