Когда они встали на ночлег в тихой лощине, Ирошка насмешливо сказала:
– И ты только не думай, что этот ошейник не даст мне колдовать. С ним труднее, конечно, но я и так сумею превратить тебя в лягушку.
– В таком случае отчего же ты этого все еще не сделала? – осведомился Ульганд, разводя костер.
– А не хочу. Могу, но не хочу.
Рыцарь немного помолчал. Глаза ведьмы были хитрыми, на губах змеилась усмешка.
– В таком случае ошейник можно и снять? – предположил Ульганд. – Раз уж от этого ничего не изменится.
– Можно и снять… – пожала плечами Ирошка. – Он почти бесполезный, правда.
– Но лучше все-таки не снимать, – подытожил Ульганд. – И, наверное, лучше будет на ночь снова вас связать, сударыня.
– Не титулуйте меня так, сэр рыцарь, – язвительно сказала Ирошка. – Я не просто крестьянская девка, я ношу ведьминский пояс.
– Какой еще пояс?.. – не понял Ульганд.
– Воображаемый. Он как рыцарский, только его не видно.
– И как же правильно тебя титуловать?
– Мэтресс Таль. Чечевица сварилась?
Уплетая вареные бобы, ведьма сказала:
– А не веришь ты мне зря. Я в любой момент могу скрыться. Так что можешь меня и не связывать. Ни к чему это.
Но Ульганд все равно связал ведьму. Не слишком туго, но скрутил ей запястья и привязал к дереву. Хотел еще и кляп воткнуть, но сжалился.
А наутро под деревом не оказалось никакой девушки. Только спутанный ворох веревок и свернувшаяся клубком змея. При виде Ульганда она подняла треугольную голову и зашипела.
– Мэтресс Ирошка, вернитесь в свой истинный облик, или я отрублю вам голову! – гневно воскликнул рыцарь.
– Сэр рыцарь, с кем вы там разговариваете? – донеслось сзади.
– Ни с кем, – ответил Ульганд, смущенно убирая меч в ножны.
Ведьма нарвала орехов. Она каким-то образом сумела освободиться, но не сбежала. Ошейник по-прежнему был на ее шее.
– Почему ты все еще здесь? – с подозрением спросил Ульганд.
– Ключ от ошейника у тебя, – ответила Ирошка. – Куда я пойду в этой штуке?
Ульганд внимательно посмотрел на нее. Потом на землю рядом с собой.
Там валялась ветка. Увесистая, с узловатым комелем. Настоящая дубинка.
– Что? – тоже посмотрела на ветку ведьма.
Ульганд мазнул взглядом по примятой траве. Судя по следам, Ирошка всю ночь каталась и дергалась, но узел распутала только под утро. Убежала в лес… вернулась с тяжелой веткой… постояла неподалеку от спящего рыцаря… потом бросила ветку и снова ушла.
Она либо побоялась, что не сумеет ударить достаточно сильно, либо сжалилась.
Ульганд не стал спрашивать.
– А говоришь, ошейник не действует, – сказал он, отламывая ей кусок хлеба.
– Да он почти не ощущается, – фыркнула Ирошка. – Просто тяжелый. А колдовать я могу по-прежнему.
– Докажи.
– Не буду я ничего доказывать. Нашел скомороха.
– Значит, ошейник все-таки работает. Колдовать ты с ним не можешь. Брехать можешь, а колдовать не можешь.
– Продолжай так думать.
Теперь они коротали путь беседой. А на следующем привале Ульганд не стал связывать пленницу. Та и без этого казалась совсем измученной. Они остановились у реки, и рыцарь позволил девушке промыть раны, да и вообще очистить себя от грязи. Она изрядно в этом нуждалась.
Умытая, Ирошка стала почти хорошенькой. Простое деревенское личико, но свежее, с правильными чертами. В зеленых глазах плясали ехидные бушуки.
– Как ты стал рыцарем? – спросила она, когда сэр Ульганд принес подстреленного на охоте зайца.
– Как и все, – пожал плечами тот. – Я сын рыцаря и внук рыцаря. Мой род очень древний. Двенадцати лет от роду я стал пажом, в пятнадцать – оруженосцем, а в девятнадцать меня опоясали мечом и нарекли сэром Ульгандом. И вот я уже шестой год служу его королевскому величеству.
– Охотясь на ведьм?
– Ты моя первая ведьма.
– Наверное, я должна быть польщена, – ядовито произнесла Ирошка.
– Зато я дважды побеждал великанов и трижды – виверн, – зачем-то сказал Ульганд.
– Хвастаешься?
– Нет! Я… рыцарю никогда не должно хвастаться, это один из семи главных грехов!
– А остальные какие?
– Тщеславие, зависть, ненависть, гнев, алчность, хвастливость и сладострастие.
– А тебе не кажется, что тщеславие и хвастливость – это почти одно и то же? Хвастливость – частный случай тщеславия, разве нет?
– Это не я придумывал, – насупился Ульганд. – Так сказано в рыцарском кодексе.
Он принялся ожесточенно сдирать шкуру с зайца. Ирошка подлезла поближе и пристально наблюдала за процессом. В животе у нее чуть слышно заурчало.
Свежего мяса они оба не ели уже давно.
– Поделишься? – с надеждой спросила ведьма.
Рыцарь молча сунул ей котелок. Ирошка сбегала за водой, заодно наполнив опустевшую за день флягу, и стала помогать потрошить зайца.
– Лучше бы сначала замариновать, – вздохнул Ульганд. – Если замочить зайца в молоке или вине, мясо становится нежным и перестает пахнуть. В замке моего отца подавали изумительную зайчатину под чесночным соусом…
– Давай просто потушим, – предложила Ирошка. – С чечевицей. Я не капризная, мне и пахнущее сойдет.
Ульганд снова вздохнул. Жизнь странствующего рыцаря налагает свои ограничения. Когда-нибудь он унаследует отцовский замок, как унаследовал отец после смерти деда. Но до тех пор он рыцарь безземельный, и его долг – служить королю.
А отцу едва за пятьдесят. Он может прожить еще лет десять, а то и пятнадцать. И Ульганд от всего сердца желал ему жизни долгой, как можно более долгой.
Но до тех пор зайчатину под чесночным соусом ему доведется есть нечасто.
– Может, снимешь ошейник? – нарушила его мысли Ирошка. – Он немного натирает.
– Действительно, почему бы и не снять? Колдовать же он все равно не мешает, – усмехнулся Ульганд. – А что бы тебе не снять его чарами?
– Да я могла бы, но… ладно, не могла бы. Ну сними. Я пообещаю, что не убегу.
– Прости, но у меня приказ бейлифа.
Когда котелок наполовину опустел, рыцарь пристально посмотрел на ведьму. Та немного отползла назад и покосилась на веревку, свисающую с конского седла.
– Я не стану тебя связывать, – помолчав, сказал Ульганд. – Но пообещай, что не убежишь.
– Хорошо, обещаю, что не убегу… этой ночью. Тут все равно вокруг только лес и волки.
Этой ночью Ульганд спал вполглаза. Вслушивался в каждый шорох, следил за каждым движением. Но Ирошка лежала тихо. И хотя проснулась она все же раньше рыцаря, но только потому, что ее манили остатки зайчатины.
На следующий день они ехали уже попеременно, а иной раз оба шли пешком, давая отдых коню. Под вечер, когда оба устали, Ульганд с легким смущением предложил Ирошке усесться верхом вместе – и та не отказалась. Ветрогон всхрапнул от возросшей тяжести, но весила юная ведьмочка немного, так что конь стерпел.
Потом был четвертый день. И пятый. Листвор постепенно приближался. Ульганд и Ирошка уже болтали так, словно знали друг друга всю жизнь.
И рыцарь понемногу начинал жалеть, что именно ему выпало задание ее поймать…
Он больше ее не связывал. И даже не очень-то следил. Пару раз он ловил себя на том, что подбирает слова, которыми будет оправдываться перед бейлифом, когда тот спросит, отчего ведьма сбежала.
Но она не сбегала. Даже не пыталась. Помогала разводить костер и носить воду, ходила в лес за ягодами и орехами.
Вела себя тише тихого.
Ульганд все яснее видел, что его пленница – не чудовище. Она далека от идеального женского образа, и ее точно не назовешь смиренной севигисткой… рыцарь вообще не видел, чтобы она молилась или прикладывала персты. Но, по чести говоря, он и сам знал всего несколько молитв, постыдно ими пренебрегая, так что уж не ему осуждать других.
По мере того, как приближался центр Озерной марки, все чаще попадалось жилье. Рыцарь и ведьма трижды останавливались на хуторах и деревнях. И если в первый раз Ульганд не скрыл, кого везет на суд бейлифа, то потом начал выдавать Ирошку за крестьянскую девушку, спасенную от великана-людоеда.
Просто очень уж недобро оживился люд в первой деревне. В Эстреброке было так же, но там Ульганду еще не было дела до своей пленницы.
А теперь ему стало неприятно видеть, как толкаются вилланы вокруг Ирошки, как перешептываются и отводят взгляды, как… да, какой-то мальчишка в нее плюнул. Ирошка снесла это с притворным равнодушием, но Ульганд едва удержался, чтобы не накрутить мальцу уши.
Поэтому в следующий раз он ведьмой ее не назвал. Да, просто девушка. Да, спас от злого великана, везу домой. Ошейник?.. Великан надел, кто же еще. Да, съесть потом хотел. Ключа не нашли. Ваш кузнец рад помочь?.. Нет, спасибо, тут очень хитрое железо, особенное какое-то. Доедем до дома, а там уж спокойно разберемся.
От вранья у благородного рыцаря алели уши.
Стены Листвора показались на восьмой день пути. И чем ближе они становились, тем медленней шагал конь. А совсем немного не доехав до ворот, Ульганд вдруг сказал:
– А почему, собственно, ведьму должен судить какой-то маркиз?
– Он бейлиф Озерной марки, – мягко напомнила Ирошка.
– Ну и что? Я разве рыцарь маркиза? Я рыцарь короля. Я отведу тебя на суд к королю – а там уж он пусть решает, виновна ты или нет.
– Прекрасная мысль, – согласилась ведьма. – Всегда хотела предстать перед королевским судом. Говорят, справедливей него нет в целом мире.
– Это чистая правда.
– Далеко отсюда до столицы?
– Если ехать верхом – дней десять. А пешком… вдвое дольше, наверное.
– Конь у нас только один.
– Только один.
– И хотя бы на ослика денег у нас нет.
– Нет, – с грустью заглянул в тощий кошелек Ульганд.
– Если снимешь с меня ошейник…
– Прости. Я не могу.
И вот так сэр Ульганд отвернул от ворот Листвора, когда до тех оставалось меньше полусотни шагов. Только вот со стены его заметили – и был это один из тех самых дружинников, которым рыцарь помешал убить упырицу. Увидев, что он вдруг поехал мимо, совсем в другую сторону, человек маркиза заметался, окликнул рыцаря – но тот не услышал.
Ветрогон трусил неспешно, а Ирошка вовсе шагала пешком. И минут через пять дружинник догнал их, схватив коня под уздцы.
– Сэр рыцарь!.. – выкрикнул он, запыхавшись. – Сэр рыцарь, отчего вы не заезжаете?! Его светлость велели немедля просить вас к нему!..
– У меня изменились планы, – отвернулся Ульганд. – Передайте его светлости, что обсуждаемую нами особу я доставлю непосредственно на королевский суд. Отпустите узду и дайте дорогу.
– Но… сэр рыцарь, я… у меня приказ!.. столб уже подготовлен!..
– Столб?.. Какой еще столб?..
– Ну как же, для сожжения ведьмы.
– Сожжения?.. – заморгал Ульганд. – А как же суд?..
