978-5-08-006494-4
ISBN :Возрастное ограничение : 12
Дата обновления : 14.06.2023
Откашлялся Горшеня в кулак, осмотрел окрестности мастеровитым взглядом.
– Так-так, – говорит. – Это что такое у вас? Озерцо? А в нём, стало быть, водица? Ну что ж, сгодится. А это у вас что тут понавалено? Никак это камни – булыги да валуны? Они-то нам и нужны.
Засучил Горшеня рукава по самые плечи, плюнул на ладони и принялся среди звериных жителей руководить да начальствовать – как их лесничества полномочный банный представитель. Бобрам да выдрам велел дров и хвороста насобирать, лисам да барсукам – костры развести, кабанам – камни подтаскивать да в костры валить, чтобы нагревались донельзя. Когда камни раскалились докрасна, отдал Горшеня лосям приказание копытами эти камни в озерцо спихивать. Нагрелось озерцо от раскалённых камней, забулькало, забурлило, ключами сизыми вспенилось, крупным пузырём пошло.
А Горшеня дальше зверью задачи ставит: зайцам да белкам задаёт лыка надрать и в мочало измочалить, четырём медведям – самым крупным – велит сухих берёз накорчевать, сложить их в пучок по три-четыре ствола, чтобы теми вениками царские бока змею охаживать, когда он в воду войдёт.
– Есть у меня дегтярного мыла два куска, – говорит Горшеня и мешок свой развязывает. – Маловато, конечно, да кто ж знал! Ну да это ничего, мы мыло-то на тёрке натрём да в воду накрошим. На турецкой, помню, я однажды цельный батальон такими же двумя кусками вычистил, а ты, твоё лесничество, почитай, чуть меньше того батальону будешь. – И тише, в ухо Тиграну Горынычу, добавляет: – Правда, по запаху ты на весь дивизион тянешь. Да ничего, справимся…
Снял с себя рубаху, настругал о сосновую шишку мыла дегтярного в подол, созвал сорок, чтобы взяли рубаху да всю ту труху в озеро сверху вбросили. Сороки всё в точности исполнили, рубаху обратно хозяину принесли. Зашлось озеро мыльной пеной – одно заглядение!
А тем временем уже смеркаться стало.
– Ну, твоё лесничество, – кричит Горшеня, – давай! Заныривай, милый, а мы тебя обработаем по чистой совести! Будешь, голубчик, не змей – огурчик!
Стронулся Тигран Горыныч с места, понёс свои грузные телеса в воду. Кувырнулся с берега – озерцо чуть из берегов не вышло. Нырнул с головой – всех подданных своих кипятком обдал с головы до пят. Повалил к небу пар от змеиной туши, окружная листва испариной покрылась.
Горшеня воду из глаз кулаками выдавил, носом отфыркнулся и давай командовать на манер полководца. Махнул рукой – медведи с флангов зашли и принялись змея вениками волтузить; махнул другой – гуси в воду попрыгали, лапами заработали, пошла пена знатная, густая; обеими взмахнул – лоси новых камней в озерцо залягнули, пылу-жару подбавили. Что надо баня получается!
Горшеня Ивану говорит:
– Доставай, Ваня, свой рожок чудесный – будем сейчас из Горыныча блох да прочую живность изымать. Вставай на бережок, бери мой походный мешок – собирай насекомых, как двинутся. Да смотри не зевай, а то в рот залетит кто-нибудь!
Сам скинул одежду, взял мочало, разбежался, прыгнул Горынычу на спину. Поймал в шерсти самую жирную блоху – с котёнка, – схватил её за загривок и говорит:
– Ну что, юрцы-молодцы! Довольно я вас в своё время покормил в окопах-то, сослужите теперь и вы мне службу добрую: скачите на звук рожка, да смотрите, чтоб не мимо мешка!
И дал Ивану отмашку. Тот и заиграл полный сбор. Блохи как попёрли – со змеиной шкуры да прямо на берег! Так стали прыгать, что у Ивана в глазах зарябило; едва успевает он мешок подставлять, бегает по берегу, как вратарь по футбольному полю, подачи принимает.
А Горшеня вычёсывает змеиные космы да приговаривает:
– Эвон какую ты оранжерею на себе развёл, твоё лесничество! Грибов-то! Мухоморов-то! А шишек-то! Жундгли, одно слово!
Вычесал корягой всю фауну, скатал мочало и давай Тиграну Горынычу горб надраивать. Горыныч пыхтит, лапами шелудит, хвост торчком из воды высунул – жарко ему, мыльно, единственная голова кру?гом пошла!
– Держись, – кричит ему Горшеня, – не ёрзай, твоё лесничество! Сейчас я тебе верхнюю часть намылю, а уж подмышки и прочие злачные места – это ты сам соскабливай, лапками; чай, я не водолаз и не супмарина какая!
Иван ловлю насекомых закончил, Горшенин мешок этой животиной набил под завязку. Затянул узел, одежду скинул да айда к Горшене на помощь. А у змея первый испуг прошёл, захорошело ему, уселся он посреди озерца – сам себя мочалом под мышками трёт, от удовольствия млеет. Горшеня с Иваном на шеях пустых умостились, велели глаза закрыть, чтобы мыло не попало, и принялись гриву змееву месить. Горшеня промежду делом спрашивает:
– А где ж ты, твоё лесничество, поголовье-то своё растерял?
Тигран Горыныч отвечает ему по-свойски, как на духу:
– Да в разных местах: какие в кустах, а какие и на открытой местности. А последнюю-то головушку берегу как зеницу ока. Последняя башка – она к телу ближе всего. Через этот факт я, ветелинар, и лютую так беспощадно, спуску не даю никакому людскому представителю, пресекаю всякие поползновения, так сказать, в зародыше. Потому как голова у меня самая что ни на есть последняя осталась, запасных нету больше.
Горшеня намыливает, скребёт, пеной жонглирует, да о разговоре не забывает.
– А как же ты, твоё лесничество, в таком разрезе жениться подумываешь? Влюбишься – последнюю башку потеряешь! Женщины – племя карусельное, закружат – сойти не смогёшь.
– А пущай, – хлопает змей лапой своей по водной поверхности. – Для хорошего дела и головы не жалко! Башку потеряю, зато род продлю!
А Иван тем временем ухо-то змеиное пригнул, чтобы тот слов его не услышал, и шепчет Горшене:
– Пора нам ноги уносить! Давай-ка сейчас намылим ему веки – да и поминай как звали. Уже потемнело – уйти сможем.
– Ты чего? – диву даётся Горшеня. – Кто ж работу на самой середине бросает! Нет, брат, я бежать не намеренный, у меня дело есть – и я в нём весь.
Иван нахмурился слегка, но возражать не стал. «Ладно, – думает, – подождём». И стал дальше намыливать.
– Эй вы, медведи хвалёные – носы палёные! – кричит Горшеня командным голосом. – Что вы его вениками гладите, как халдей паву?! Хлещите его, родимого, без жалости, чтоб окраску поменял! Царь он вам или не царь? Так вот и дубасьте его по царским заслугам, припомните ему всю его царственную самодурь!
Медведи сразу смекнули, чего царь достоин, и пошли тузить Тиграна Горыныча без прежней обходительности. А змею и это в приятность, он уже кверху брюхом лежит, от ощущений визжит.
Тут гром на небе грянул и дождик припустил.
– Ну вот, – говорит Горшеня, – и ополоснуться подали! Значит, всё правильно.
Выбрался он на берег, от усталости шатается.
– Эй, – кричит, – лесной народ, айда всем мыться, пока вода ещё не остыла! Царя-руководителя почистили, теперь и всем пообновиться не мешает.
Едва договорил – тут же с ног и свалился от усталости под куст на свою одежду да прямо голый заснул. Тигран Горыныч, шатаясь, выбрался на берег, свалился рядом и тоже захрапел. Все лесные жители тотчас кинулись в озеро, полезли мыться-купаться. Ух и визгу было, ух и рёву! лес такой толчеи никогда не видывал!
Посреди ночи, когда снился Горшене седьмой сон, самый сладкий, кто-то растормошил его, сбил эту сладость и долго тряс мужицкие плечи. Горшеня просыпаться не хотел, отнекивался сколько мог, потом всё-таки приоткрыл левый глазок и с большим трудом узнал в побудчике Ивана.
– Горшеня, друг, – шепчет Иван ему в лицо, – пора нам утекать, самое время! Не ровён час, утро зачнётся, тогда не сносить нам головы!
– Постой, – кривится Горшеня. – Куда бежать? Зачем бежать? Ты чего, Ваня, надумал?
– Вот ведь! – расстраивается Иван. – Проснись, друг ситный! Горыныч нас съест утром, коли мы сейчас не утекём!
Горшеня отмахнулся от приятеля, мешок под головой поправил.
– Нешто я утекать буду, – бубнит, зеваючи. – Я ещё опосля работы не отдохнул как следует. Отдых для работника – святое дело…
И обратно укладывается. А Иван не даёт ему успокою, за рубаху тянет.
– Горшенюшка, пёс тебя укуси! Очнись, дурень!
Горшеня приподнялся, посмотрел на Ивана всерьёз серыми своими глазами, пошевелил губой: дескать, не тревожь души-тела! И лёг опять.
– Ну знаешь!.. – обиделся Иван. – Ты, я вижу, и впрямь справедливость свою испытать хочешь, в самое пекло лезешь, чтобы её за хвост ущипнуть. Воля твоя, только я к тебе в подельники не нанимался, мне эти экперементы не по душе. Я ещё пожить хочу, у меня ещё дело есть важное. А в бессмертности своей я не уверен, так что…
– Иди, Вань, поступай как знаешь, – отозвался Горшеня из полудрёмы. – Я, правда, Вань, спать очень хочу…
И захрапел в свист.
Глава 12
Царский завтрак
Утро наступило, холодком о себе знать дало.
Открыл Горшеня глаза, глядит: туман вокруг озера вьётся, влагой всё пропитывает. Накинул мужик рубашку, штаны натянул, а сам головой вертит – ищет, нет ли где поблизости Ивана. Зверья кругом всякого разного спит вповалку видимо-невидимо, а человека не найти; знать, утёк дорожный товарищ, не выдержал.
А это что за гора сквозь туман порциями просачивается? Горшеня аж присвистнул: да ведь это Тигран Горыныч лежит! И никакого мерзкого запаху от него не исходит! Горшеня приблизился к телу, упёрся носом в змеиный бок и изо всех сил воздух в нос втянул. И ничего – вполне сносно! От удовлетворённости ли, от занюха ли – чихнул Горшеня всладость! Так чихнул, что всю орду звериную разбудил. Змей и тот заворочался, застонал, зевнул сильным ветром и слипшиеся глазища растопырил.
– Утро доброе! – приветствует его Горшеня. – С лёгким парком, твоё лесничество!
Тигран Горыныч глядит на Горшеню, хвостом туман разгоняет, вчерашний день припоминает в подробностях. Морда у него довольная, вид – жениховатый, в глазах перспектива светится; хорошо себя чувствует змей после давешних водных процедур. И Горшеня ему в ответ улыбается, налюбоваться на отмытого царя не может.
А воздух вокруг чистый – хоть горстями за пазуху клади!
Тут и туман рассеялся, лесные твари в себя пришли, все друг на дружку глядят, гомонят, диву даются, царя своего только по размерам опознают. А у Горшени уже другая забота: подошёл он к озеру, смотрит на него и в затылке тоскливо чешет.
– Да, – говорит, – озерцо-то мы, того… испоганили, право слово.
И правда: в озере вся вода теперь в таком непотребном состоянии, что стыдно смотреть. Тигран Горыныч туда же взглянул – аж озноб по полосам его тигровым пробежал.
– Ну ничего, – успокаивает себя и остальных, – после завтрака и озеро вычистим.
– Ах да! – спохватился Горшеня. – Отвлёкся маленько, виноват. Стало быть, уже прямо сейчас, твоё лесничество, завтракать соизволишь?
– Да чего уж там откладывать, – зевает змей, – почитай, всю ночь не ел!
– Как скажешь, твоё лесничество, – кивает Горшеня, – как скажешь.
Вышли из кустов еноты – вынесли шесть кадушек с солёными грибочками. Горшеня носом повёл, в кадки те глянул – один к одному рыжики да маслята! Объедение!
– Годится? – спрашивает его змей.
– Годится… – вздыхает Горшеня. – Компания подходящая: все из земли выходцы.
– Погоди-ка, ветелинар, – шарит свежим взглядом звериный царь, – а второе где?
Горшеня прикинулся, что ничего не понимает.
– Ась? – переспрашивает. – Какое такое второе?
– Дружок твой Иван где? Утёк?
И такой сердитый у Тиграна Горыныча взгляд сделался, что медведь-воевода тут же прибежал к нему безо всякой на то команды – просто учуял, что дело выговором пахнет. А всё опять же потому, что воздух кругом чистый и никто посторонних запахов не издаёт.
– Где?! – кричит Тигран Горыныч сразу и на Горшеню, и на воеводу своего (и сокрушается в сердцах, что голова у него только одна на такой случай). – Что вы уставились на меня, как мотыли на финик? Где, я спрашиваю, эта моя вторая порция? Кто стырил?! Кто упустил?!
Потап Михалыч сдрейфил не на шутку – подумал, что сейчас придётся ему своей тушей прошляпленный недовес восстанавливать. А Горшеня хоть и не сдрейфил, но тоже нехорошее подумал – что все его вчерашние труды по установлению мостов пошли теперь насмарку. И вот, едва они успели об этом подумать, как кусты орешника вдруг раздвинулись и вышел на поляну Иван. Поправил на себе поясок, заспанные глаза кулаками протёр, осмотрелся.
– Прости, – говорит, – твоё лесничество. Сморился от такого чистого воздуха, чуть завтрак не проспал.
Выдохнул медведь-воевода. И Горшеня тоже вздохнул с облегчением.
А Тигран Горыныч брови нахмурил, подгрёб лапой Ивана к грибкам поближе и свежевымытым пальцем завтраку своему пригрозил: дескать, не балуй, еда!
Ну вот уже и до самой трапезы дело дошло.
Только какая-то загвоздка в воздухе повисла, что-то предзавтрачная пауза слишком затянулась. Всё подданное зверьё приготовилось, выстроилось в беспорядочные ряды. Ждут животные, когда же начнётся приём пищи, потому как надеются, что царь не всё сам съест, а выдаст и им по кусочку, по косточке, на общих основаниях. Волк давешний ближе всех к царственной территории трётся. Медведь-воевода его боком своим к периферии отжимает: мол, не лезь поперёд батьки! Даже рысёнок, который Горшеню с Иваном так ловко сосчитал, и тот в первых рядах шарится, кисточки на ушах навострил, готов, если надо, ещё что-нибудь сосчитать. И все, кажется, готовы, а звоночка всё нет. Змей озадачен чем-то, что-то у него в башке состыковаться не может.
– Да… – хрипит он как-то растерянно, не по-царски даже, а по-простецки, по-змеиному.
А Иван и Горшеня стоят совсем бледные, плечами друг друга едва удерживают – им-то кажется, что змей уже утробное шипение издаёт, что какие-то желудочные операции у него в чреве начались и продолжение сейчас последует при непосредственном их участии.
Горшеня перекрестился украдкой, ладанку свою нагрудную поцеловал. Иван же просто в небо смотрит. Красиво то небо весеннее: стрижи, скворцы, облака… «И действительно, – думает он, – распрекрасная штука – явь!»
Но вот Тигран Горыныч откашлялся, на заднюю точку присел, передние лапы сложил на груди – вид принял величественный.
– Вот что… – говорит. – Слушай меня, животный мир, слушай и ты, одушевлённая природа! Важное слово сказать хочу. Поскольку мы есть единоличный царь зверей, птиц, насекомых и пресмыкающихся в пределах нашего Лесного царства, то и слово моё есть уважаемо и весомо для каждого живого существа…
И снова закашлялся: видно, нелегко змею это весомое слово произнести.
– Кхе-кхе!.. существа… По существу. Вчера, – продолжает с натугой, как помочь тянет, – обещал я этим мужикам, блюдам моим царским, в качестве, так сказать, поблажки за организованный ими всеобщий банный вечер жевать их вползуба, не шибко то есть пережёвывать. Вот как…
Потянул время, молчанием потомил.
– Но теперь, – продолжает, – взятой мною властью я это самое решение… того самого… отменяю, в общем.
Иван на Горшеню глянул рассерженно: мол, доигрался, друг ситный! Кому поверил – гаду полосатому! А Горшеня пока ничего лицом не выражает, только пота немножко на лоб выпустил да бровью контуженой подёргивает – ждёт дальнейшего.
– Тьфу ты, пропасть корявая! – серчает на себя змей. – Зажарил меня этот царский слог, всю душу выпытал! Я по-простому, хлопцы, скажу, без политесностей: не буду я этих путников жевать вообще! Есть я их не буду! Не хочу! Аппетиту, как говорится, не прикажешь! Пускай идут себе по всем четырём направлениям.
Сказал – и глазами всех подданных обводит: кто, мол, чего возразить имеет, кто одобряет, кто сомневается? А животные смотрят на Тиграна Горыныча с раболепием, но понимающе. Только молчат, не знают, шутит их голова или всерьёз раздобрился.
Тут Горшеня махнул ребром ладони – разрубил затянувшуюся паузу.
– Это, – говорит, – ты правильно решил, твоё лесничество. Чем непережёванное-то глотать, так лучше вообще без завтрака обойтися. Оно для желудка в сто раз полезнее будет и душе отрада.
– Мало того, – подхватил ему в тон Тигран Горыныч, – я этим мужикам ещё и спасибо говорю и благодарность объявляю в специальном указе! За лёгкий пар и перемену, так сказать, окружающей атмосферности!
И чуть даже голову склонил в Горшенину сторону. А потом и на Ивана посмотрел без прежней ненависти.
– И тебе, Иван, спасибо. Папаше своему передай, что хоть он и есть крючок якорный и бабья тычинка, но у меня отныне к нему полное безоговорочное перемирие.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом