4. Альфреду предстояло много сделать, чтобы оживить тягу к учебе в стране, где войны и невзгоды уничтожили всякую науку. «Когда я взял под свою руку это королевство, не знаю, имелся ли хоть один человек к югу от Темзы, который сумел бы перевести свой молитвенник на английский». Король учредил школы, чтобы обучать в них сыновей знати и богатых свободных людей латыни, английскому, верховой езде и соколиной охоте. И именно он также повелел начать «Англосаксонскую хронику», куда заносились основные события каждого года, которые сегодня так ценны для нас. Быть может, он даже сам диктовал историю своего времени. Он вообще много писал, но скорее не как автор, а как переводчик, впрочем весьма дотошный; в первую очередь он искал дословный смысл – «слово в слово», или, как он говорил, «мысль в мысль», а потом выражал его на хорошем английском. Если тема его интересовала, он добавлял к тексту пассажи, написанные им самим. Целью этих переводов было сделать полезные, по его мнению, тексты доступными для народа, который уже не знал латыни. Так, он перевел «Церковную историю» Беды, «Всеобщую историю» Орозия, «Пастырское правило» Григория Великого (пятьдесят экземпляров которого разослал епископам и монастырям своего королевства) и особенно «Утешение» Боэция, которое наверняка понравилось этому королю-философу.
5. Сколь любопытное и прекрасное зрелище – удрученный заботами государь страны, которой постоянно угрожает опасность, пишущий с трогательной простотой: «И тогда среди многочисленных и разнообразных бедствий этого королевства я начал переводить на английский книгу, которая называется по-латыни Pastoralis». Он воодушевлял как художников, так и ученых. Говоря о легендарном кузнеце Виланде, он называет его мудрым и добавляет: «Я называю его мудрым, потому что хороший ремесленник никогда не сможет утратить свое умение, это его неотъемлемая собственность, подобно тому как солнце не способно сбиться со своего пути». Потом, припомнив слышанные в детстве легенды, он вопрошает, предвосхищая Вийона: «Где теперь кости Виланда?» Наконец, его биограф сообщает нам еще один факт: желая, чтобы во всех монастырях соблюдали часы богослужения, он придумал поместить в роговой фонарь четыре свечи тщательно выверенного веса, каждая из которых должна была гореть четыре часа. Таким образом, когда их зажигали по очереди, устройство более-менее точно указывало время.
6. После кончины Альфреда прошедшие его школу преемники еще больше укрепили престиж англосаксонских монархов. Они отвоевали у датчан сначала Мерсию, потом Нортумбрию. Король Ательстан (924–941) мог без преувеличения именоваться «королем всех частей Британии». Сами датчане, обосновавшиеся в Восточной Англии, смешивались с англосаксонским населением и уже начинали считать его язык своим. Но этот внутренний мир требовал двух условий: сильного короля и прекращения вторжений. Однако если нападения пиратов, казалось, стали реже, то лишь потому, что люди Севера в своих собственных странах боролись друг с другом за создание норвежского и датского королевств. Когда этот период борьбы закончился, вторжения авантюристов возобновились, тем более активные, что из новых монархий бежали многие недовольные. Мы находим в «Англосаксонской хронике» на протяжении всей второй половины X в. ту же зловещую прогрессию, что и во времена первых вторжений. Поначалу это всего лишь шайки грабителей, семь-восемь кораблей, потом настоящие флотилии, потом войско, потом «Великая армия». Это новое вторжение совпадает с правлением бездарного короля Этельреда. Вместо того чтобы обороняться, он вернулся к самому трусливому методу и решил откупиться от «Великой армии» данью в 10 тыс. фунтов. Чтобы заплатить эту огромную сумму, ему пришлось ввести особый поземельный налог, Danegeld (деньги данов), в три-четыре шиллинга с хида находившейся в собственности земли. Разумеется, датчане, прельщенные перспективой обогащения, становились все более требовательными, и после смерти сына Этельреда Эдмунда Железнобокого, который пытался бороться, но был убит, совет мудрейших не увидел другого решения, кроме как предложить корону предводителю «Великой армии» Кнуту, брату короля Дании, молодому человеку двадцати трех лет. «Вся страна, – говорит хронист, – выбрала Кнута и покорилась тому, кому еще недавно сопротивлялась».
7. Выбор оказался удачным. Кнут был суровым и даже жестоким врагом, но он отличался умом и умел находить компромисс. Он начал с женитьбы на вдовствующей королеве Эмме Нормандской, женщине старше его, но которая связывала его с новым королевством. И сразу же показал, что не будет делать никакого различия между англами и данами. Более того, он даже казнил тех представителей английской знати, кто предал его противника Эдмунда Железнобокого. «Как сможешь ты, человек, предавший своего господина, стать верным слугой?..» Он распустил свою большую армию и оставил только сорок кораблей, экипажи которых, примерно три тысячи двести человек, образовали его личную гвардию. Они стали элитным войском, хускарлами (housecarls или Hus-Carles), которые, вопреки феодальным обычаям, получали не земли, а плату. Чтобы платить им, Кнут продолжил взимать Danegeld (или просто Geld) и оставил в наследство Вильгельму Завоевателю этот поземельный налог, принятый населением. В 1018 г. Кнут созвал данов и англов на большой съезд в Оксфорде, где те и другие поклялись соблюдать древние англосаксонские законы. Удивительной личностью был этот царственный пират, в столь молодом возрасте превратившийся в беспристрастного короля-охранителя. Приняв христианство, он проявил такое благочестие, что даже отказался носить корону и подвесил ее над главным алтарем Винчестерского собора, дабы показать, что единственный король – Бог.
Кнут Великий и его первая жена Эльфгифу, предстоящие перед Христом. Миниатюра манускрипта Liber Vitae. IX–XI вв.
8. Кнут, король Англии с 1016 г., король Дании с 1018 г. (после смерти своего брата), в 1030 г. завоевал Норвегию и ценой многочисленных уступок получил вассальную клятву верности от короля Шотландии. Англия опять оказалась связана с судьбой северных народов. Если бы дело Кнута продолжилось и если бы из Нормандии не явился Вильгельм, чтобы закрепить римское завоевание, кто знает, какой была бы история Европы? Но англо-скандинавская империя оказалась нежизнеспособной. Собранная наспех из народов, разделенных опасными морями и толком не знавших друг друга, она существовала лишь благодаря одному человеку. И когда Кнут умер в сорокалетнем возрасте, его творение не пережило творца. После некоторой борьбы между его сыновьями Совет мудрейших снова проявил свой эклектизм и, вернувшись к саксонской династии, выбрал королем Эдуарда, второго сына Этельреда. Эти чередования укрепляли авторитет совета, а престиж королевской власти как выборной магистратуры заметно снижался. Многими ширами теперь управляли графы, и, если бы их не уничтожило нормандское завоевание, они стали бы настоящими местными царьками и опасными соперниками короля.
Серебряная монета Кнута Великого. XI в.
XI. Нормандское завоевание
1. Роллон, который в 911 г. по устному соглашению в Сен-Клер-сюр-Эпте получил от Карла Простоватого герцогство Нормандия, принадлежал к тому же племени, что и захватчики, обосновавшиеся в Восточной Англии. Но век спустя обе эти ветви одного и того же древа развились столь по-разному, что во времена нормандского завоевания даны из Англии называли данов из Франции французами. Английские даны, встретив еще недостаточно укоренившуюся в стране европейскую цивилизацию, оказали на нее довольно большое влияние, в то время как нормандские даны, познакомившись в лице Франции с Римом, с поразительной быстротой пропитались латинским духом. С конца X в. нормандцы в Руане говорили исключительно по-французски, так что понадобилось отправить наследника герцогства в Байё, чтобы он там выучил язык своих предков. Сплав старого римского порядка и молодой нормандской энергии дал превосходные результаты. «О Франция, – писал хронист, – ты была удручена и повержена на землю… Но вот пришло к тебе из Дании новое племя… Заключен союз, и мир воцарился между ним и тобою. Это племя возвысит до небес твое имя и твое господство».
2. «Мир герцога Нормандского», уважение к закону, которое он очень быстро сумел внушить на своей земле, вызвал восхищение хронистов. Они рассказывали, что, когда герцог Роллон подвесил на дубе в лесу Румар (Rollinis mare) золотые кольца, они провисели там три года. В старинных словарях утверждалось, что клич haro был изначально призывом к покровительству Роллона: «Ha! Rol!» Разумеется, бароны, былые предводители пиратов, ярлы, плохо переносили эту дисциплину и продолжали разрешать свои частные конфликты с неописуемым буйством и жестокостью. Но герцоги умели навязать свою волю. Никаких крупных вассалов в Нормандии не осталось. Ни один сеньор не был тут достаточно силен, чтобы противостоять герцогу. А тот имел в каждом округе своего представителя, виконта, который был не просто управителем его владений, но настоящим губернатором. Герцог Нормандский взимал налоги деньгами и располагал управлением финансов – казначейством. Из всех монархов своего времени он больше всех был похож на главу современного государства.
Крещение Роллона, герцога Нормандского, в Руане в 912 г. Миниатюра. XV в.
3. Нормандцы гораздо раньше англосаксов восприняли иерархию и церемониал континентального рыцарства. Феодализм на континенте развился по той же причине, что и в Англии (необходимость местной обороны), но в XI в. он был подчинен здесь более четким правилам. Ступенью ниже герцога Нормандского стояли бароны, сами командовавшие рыцарями. Рыцарем считался всякий собственник земли, владение которой включало в себя рыцарскую службу. По призыву своего барона рыцарь должен был явиться конным, вооруженным и оставаться на войне 40 дней. Это был короткий срок, но годившийся для малых кампаний. Для долгосрочных предприятий, таких как завоевание Англии, требовались особые договоры. Самому барону полагалось ответить на призыв своего герцога и привести зависевших от него рыцарей. Феодальные церемонии в Нормандии, как и в остальной Европе, включали в себя символическую клятву верности: «Вассал на коленях и без оружия подавал сложенные руки своему сюзерену и объявлял себя его вассалом за такой-то лен; сюзерен поднимал его и целовал в губы; потом вассал стоя присягал ему на Евангелии». Чтобы освободиться от присяги, требовалось diffidatio (недоверие), которое позволялось только в определенных случаях.
4. Церковь принимала непосредственное участие в рыцарских церемониях. После обращения былых норманнов в христианство их герцоги приобрели особое расположение папы благодаря своему рвению, с которым они восстанавливали монастыри и церкви, разрушенные их предками. Они были прирожденными архитекторами, которых всегда отличало единство замысла, напоминавшее об их потребности в государственном единстве, и они одними из первых в Европе стали строить прекрасные соборы. Они приглашали сведущих людей даже из самого дальнего далека. Так, ломбардец Ланфранк (Ланфранкини), обучавшийся в Павийской школе, приехал преподавать право в Авранше и стал там знаменит. Однако потом, устыдившись своего невежества в вопросах религии, он пожелал стать монахом беднейшей обители. И вступил в ту, которую Герлуин построил на берегу Риля; она и сегодня еще называется Bec-Hellouin (Bec, как и немецкое слово bach, означает ручей). Ланфранк основал там столь известную школу, что бретонцы, фламандцы и даже немцы приезжали туда, чтобы учиться у него. Но ему пришлось покинуть эту очаровательную долину, чтобы стать сначала настоятелем аббатства Святого Стефана в Кане, а потом и архиепископом Кентерберийским.
5. Надо объяснить, как у герцога Нормандского в XI в. смогла зародиться мысль стать королем Англии. После смерти весьма заурядных потомков Кнута совет мудрейших возвел на престол естественного наследника саксонских королей Эдуарда, прозванного Исповедником из-за его крайней набожности. «Он говорил во время божественной службы, – простодушно сообщает его биограф, – только если хотел задать вопрос». Похоже, Эдуард Исповедник был человеком добродетельным и мягким, но безвольным и почти по-детски наивным. Он дал обет целомудрия, что не помешало самому могущественному из элдорманов Годвину, некогда простому местному сеньору, но ставшему всемогущим в Уэссексе, женить его на своей дочери. Хотя брак и был формальным, он все равно тешил тщеславие Годвина, который весьма рассчитывал играть в доме своего зятя роль майордома. Кто знает? Ведь заменили же однажды Капетинги своих прежних господ… Эдуард, воспитанный в Нормандии, был гораздо больше нормандцем, нежели англичанином. Он окружил себя нормандскими советниками и назначил нормандца Робера Шампара, Жюмьежского аббата, архиепископом Кентерберийским. Как-то раз его навестил кузен из Руана Вильгельм Незаконнорожденный (ставший позже Вильгельмом Завоевателем) и впоследствии всю жизнь утверждал, что во время этого визита Эдуард пообещал сделать его своим преемником на престоле. На самом деле Эдуард не мог передать ему корону, это зависело не от него, а от Совета мудрейших. Но возможно, что он и впрямь неосмотрительно пообещал ее Вильгельму, как обещал Гарольду, сыну Годвина, и Свейну, королю Дании. Доброжелательный и бестолковый, он был похож на тех состоятельных дядюшек, которые обещают сделать наследниками всех своих племянников. Он дал обет совершить паломничество в Рим; папа освободил его от этого обещания при условии, что он построит аббатство. Эдуард построил Вестминстерское и перенес поближе к нему свой дворец, который прежде находился в лондонском Сити. Этот благочестивый поступок Исповедника имел (по замечанию Тревелиана) важные и непредвиденные последствия: убрав из Сити королевский дворец, он допустил рождение в среде лондонских буржуа того независимого духа, который будет постоянно оказывать влияние на историю страны. Эдуард Исповедник умер в июне 1066 г. и остался популярным в народе. После его кончины еще долго каждый новый английский государь клялся соблюдать «законы Эдуарда», хотя тот за всю свою жизнь не издал ни одного закона. Но он был последним англосаксонским королем до нормандского завоевания и по этой причине стал для англичан символом независимой Англии.
Эдуард Исповедник. Миниатюра. XIV в.
6. Вильгельм Незаконнорожденный, герцог Нормандии, был внебрачным сыном герцога Роберта и дочери кожевника из Фалеза Арлетты. Он был признан своим отцом и наследовал ему. Бароны поначалу отчаянно сопротивлялись малолетнему государю, да к тому же еще и бастарду. Вильгельм тогда прошел суровую школу, однако в результате стал не только полновластным хозяином своего герцогства, но и увеличил его, завоевав Мэн. Он сделал свою Нормандию мирной и процветающей. Это был человек упрямой воли, умевший в случае неудачи затаиться и выжидать. Когда он решил жениться на Матильде, дочери графа Бодуэна Фландрского, папа римский запретил этот союз из-за некоторого родства жениха и невесты, которое делало его с церковной точки зрения незаконным. Вильгельм проявил терпение и потом все-таки заключил этот брак. И ужасно разгневался на Ланфранка, Бекского приора, который осмелился порицать его за неповиновение запрету понтифика. Правда, потом он воспользовался тем же Ланфранком, чтобы выторговать себе папское прощение, которое в конце концов получил при условии, что построит две красивые церкви в Кане: для мужского монастыря Абэй-оз-Ом и для женского монастыря Абэй-о-Дам (соответственно церкви Святого Стефана и Святой Троицы). Как раз во время этих переговоров необычайно ловкий Бекский приор и завязал близкие отношения с самым могущественным человеком Рима – с монахом Гильдебрандом, будущим папой Григорием VII. Два честолюбия поладили друг с другом: Вильгельм мечтал стать королем Англии, и для осуществления этого великого замысла папа мог ему пригодиться, а Гильдебранд мечтал сделать папу сюзереном и судьей всех властителей христианского мира, и один кандидат на трон уже охотно принимал по отношению к Риму обязательства, которые законный король отверг бы.
7. Какие же права были у Вильгельма на корону Англии? Если основываться только на его родословной, то никаких. У герцога Нормандского с добрым королем Эдуардом имелась только общая двоюродная бабка, да к тому же он был бастардом. Впрочем, в XI в. английские короли были выборными, и корону им мог дать только Совет мудрейших, Витан. Обещание Эдуарда? Слабоватый довод, поскольку Эдуард сулил корону всем кому не лень, хотя вообще не имел права обещать ее кому-либо. Но Ланфранк и Вильгельм, бывшие людьми хитроумными, которые всегда придавали своим желаниям «нравственные» с виду основания, затеяли против единственного опасного соперника, Гарольда, сына Годвина и шурина Эдуарда, настоящую дипломатическую махинацию. Этот несчастный Гарольд после кораблекрушения у берегов Понтьё попал в плен к графу де Понтьё, затем был освобожден Вильгельмом и доставлен в Руан. Там герцог дал ему понять, что тот совершенно свободен, но при одном условии: ему надо лишь признать Вильгельма своим сюзереном и стать в феодальном смысле «его человеком». Во время этой церемонии Гарольд должен был принести некую клятву, о которой в точности ничего не известно. Поклялся ли он жениться на дочери Вильгельма или подтвердить его права на трон Англии? Во всяком случае, он поклялся в чем-то, что приберегли, дабы потом использовать против него. Хронист рассказывает даже, что нормандцы скрыли под клятвенным столом два ларца с мощами святых. Все, что мы знаем о Вильгельме, делает историю вполне правдоподобной.
Король Гарольд, сын Годвина. Фрагмент гобелена из Байё. XI в.
Драккары Вильгельма Завоевателя направляются к берегам Британии. Фрагмент гобелена из Байё. XI в.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/andre-morua/istoriya-anglii/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Разумеется, этот набросок схематичен. Захватчики весьма отличались друг от друга. В некоторых областях общие поля никогда не существовали, но дальнейшее дает некоторое представление о самом простом ходе этого процесса. – Прим. авт.
2
«Не англы, но ангелы…» (лат.)
3
Паллий (лат.) – оплечье, нарамник.
4
Мф. 16: 18–19.
5
Точнее, будущий конунг гаутов, которых анонимный автор поэмы отличает от свеев (собственно шведов) и даже противопоставляет им.
