Эрнест Сетон-Томпсон "Приключения Рольфа"

– Попался мне! – крикнул рассвирепевший пьяница.

Рольф обезумел от отчаяния. Он схватил два тяжёлых камня и с злым умыслом бросил один из них в голову дяди. Микки вовремя уклонился от него в сторону, но второй камень, пущенный ниже, ударил его по бедру. Микки заревел от боли. Рольф поднял ещё несколько камней и крикнул:

– Сделайте ещё один шаг – и я убью вас.

Красное лицо подёрнулось землистым оттенком, и Микки завопил в бессильном бешенстве, что Рольфа научил всему индеец и, что он слишком поздно догадался об этом. И седоголовый пьяница, продолжая ругаться, вопить и изрыгать проклятия, захромал к своему нагружённому дровами возу.

Глава 5. Рольф уходит от дяди

Рольф только теперь понял, что дядя его – трус. Но в то же время он понял, что поступил нехорошо, пренебрегая своими обязанностями, а потому решил вернуться домой и взглянуть прямо в лицо всему, даже самому худшему. Он совсем почти не оправдывался перед сварливой тёткой, встретившей его бранью, и был бы даже разочарован, если бы не услыхал этой брани. Он привык к ней и сразу почувствовал себя дома. Молча и без устали принялся он работать.

Микки вернулся домой поздно вечером. Он возил дрова в Хортон и вот почему так неожиданно очутился поблизости вигвама Куонеба. Путь его шёл мимо таверны, и он вернулся домой в таком беспомощном состоянии, что не мог произнести ни слова и только бормотал себе что-то под нос.

На следующий день в воздухе стало чувствоваться приближение грозы. Рольфу послышалось, будто дядя с проклятием сказал про себя: "Неблагодарный негодяй… не стоит его держать". После этого он ничего больше не говорил и не трогал его; два дня не трогала его и тётка. На третью ночь Микки исчез куда-то, а на следующее утро вернулся с каким-то человеком. Они принесли с собой корзину с курами, а Рольфу приказали, чтобы он не смел подходить к конюшне. Всё утро Рольф ни разу не подошёл к ней, но ему удалось заглянуть туда с верхушки сеновала, и он увидел там красивую лошадь. На следующий день конюшня оказалась открытой и пустой, как всегда.

В эту ночь достойная пара устроила попойку с несколькими посетителями, которые были незнакомы Рольфу. Он ещё не спал и, прислушиваясь к разговору пьяной компании, говорившей какими-то намёками, не понимал всего и только догадывался кое о чём… "Ночная работа всегда прибыльнее дневной" и т. д. Затем кто-то произнёс его имя, и он услыхал слова: "Пора идти наверх расправиться с ним". Каковы бы ни были их намерения, но Рольфу было ясно, что пьяная компания, подговорённая старым негодяем, собиралась жестоко поступить с ним. Он услышал тяжёлые шаги на лестнице и затем слова: "Возьми вот этот кнут!" Он понял, что ему грозит опасность, может быть смерть, потому что пьяницы напились до безумия. Поспешно вскочил он с постели, запер дверь на замок и, свернув ковёр трубкой, положил его на кровать. Затем он взял своё платье, открыл окно, вылез из него; голова его был ниже подоконника, а ноги упирались в стену. В таком положении он ждал, что будет дальше. До него ясно доносилось хриплое дыхание пьяниц, подымавшихся по лестнице… Кто-то дёрнул дверь за ручку… послышался смешанный говор, и дверь распахнулась. В комнату вошли два или три человека. Рольф не мог видеть их лиц, но чувствовал, что один из них его дядя. На свёрнутый ковер посыпались такие удары кнутом и палками, которые могли переломать Рольфу все кости и превратить его в бесформенную массу, будь он на месте ковра. Негодяи громко хохотали, словно дело шло о забаве. Рольф достаточно нагляделся. Скользнув тихонько на землю, он пустился бежать изо всех сил, чувствуя, что навсегда распростился с этим домом.

Но куда идти? Шаги его естественным образом направились в сторону Риддинга, единственного знакомого ему места. Но не прошёл он и мили, как остановился. Он услышал лай собак в ближайшем лесу, который тянулся вдоль западной окраины Эземука. Он свернул туда. Найти собаку – одно, а её хозяина – другое, но он скоро нашёл и последнего. Он крикнул три раза, и Куонеб ответил ему.

– Я навсегда развязался с ними, – сказал Рольф. – Он хотел убить меня сегодня. Найдётся для меня место в твоём вигваме денька на два?

– Да. Войди, – ответил индеец.

В эту ночь Рольф впервые спал на открытом воздухе под защитою вигвама. Он спал долго и не знал, что творится на свете, пока Куонеб не сказал ему, что пора завтракать.

Глава 6. Скукум признаёт Рольфа

Рольф думал, что Микки скоро найдёт его убежище и через несколько дней явится с констеблем, чтобы вернуть к себе беглеца. Но прошла неделя, и Куонеб, проходя через Мианос, узнал там, во-первых, что Рольфа видели, когда он шёл по направлению к Демплингскому пруду, а потому все думают, что он отправился в Риддинг; во-вторых, что Микки Киттеринг арестован по обвинению в краже лошади и будет, вероятно, приговорён к нескольким годам заключения в тюрьме и, в-третьих, что жена его вернулась к своим родным в Норуолк, и дом перешёл к чужим.

Двери его были заперты теперь для Рольфа, и с каждым днём становилось всё более и более ясным, что он будет жить вместе с Куонебом. Как же было не радоваться Рольфу? Он навсегда избавился от жестоких тиранов, которые едва не исковеркали его молодую жизнь, и мечта его о возможности жить среди дикой природы осуществлялась. Он мог наконец удовлетворить свои охотничьи инстинкты, чего так жаждало его сердце с того времени ещё, когда он прочёл единственный истрёпанный том Робинзона Крузо. Трудно размахнуться орлу со связанными крыльями, и только тогда он счастлив, когда чувствует себя свободным и с верхушки высокого утёса несётся по воздуху, оседлав неукротимый горный ветер.

Воспоминание о роковом дне охоты на енота глубоко запечатлелось в душе Рольфа. Никогда потом не мог он слышать запах енота, чтобы не вспомнить о нём, ибо, несмотря на все ужасные происшествия этого дня, он всё же был для него предвозвестником радости.

Тяжёлые воспоминания о последнем периоде жизни скоро изгладились у Рольфа и сменились радостями новой. Рольф увидел с самого начала, что индейцы не так выносливы, как о них говорят, и стараются избегать тяжёлой работы. Они стремятся к тому, чтобы сделать жизнь свою приятной, и более всего заботятся об удобствах ночлега. На второй же день своего прихода Рольф занялся под руководством Куонеба устройством постели. Вместе с ним приготовил он два бревна в четыре дюйма толщины и три фута длины. На концах этих брёвен они сделали выемки и с помощью этих выемок скрепили их с двумя крепкими палками в шесть футов длины. Срезав затем семьдесят пять прямых ивовых прутьев, они с помощью ивовой коры сплели решётку в три фута ширины и шесть футов длины и наложили её на сделанную рамку, решётку они покрыли двумя одеялами, так что получалась мягкая, сухая и очень удобная постель повыше земли. Каждая постель была снабжена кроме того суконным покрывалом, которое вместе с парусинной крышей вигвама служило превосходной защитой против всякой бури и непогоды. Спать и дышать чистым лесным воздухом доставляло только одно удовольствие, и для этого не требовалось тяжёлой работы.

"Травяной месяц", то есть апрель, прошёл, и наступил "певчий месяц", с прилетевшими посетительницами – певчими птичками. Рольф заметил, что многие из них любят петь по ночам. Не раз уж слышал он серебристый голос певчего воробья, доносившийся с отдалённых окраин Эземука, и чириканье полевого воробья на верхушке кедра. Тишина ночи нарушалась жалобным криком козодоя, неумолчным криком мириад маленьких лягушек, известных здесь под названием "весенних цыплят", и своеобразным "пинт, пинт", которое раздавалось высоко в небе, сопровождаясь нежным щебетаньем, – песнью любви, по словам Куонеба, которую поёт большая болотная птица с распущенным в виде веера хвостом и длинным мягким клювом, и глазами, как у лани.

– Ты говоришь про вальдшнепа?

– Да, так её зовут бледнолицые, но мы зовём её Пех-деш-ке-андже.

К концу месяца прилетели новые певцы и между ними соловей. В низких кустарниках вблизи равнин запели приятным голоском желтогрудые каменки. В лесу то и дело раздавался какой-то бурный, захватывающий напев, который, казалось, лился откуда-то сверху, с мерцающих на небе звёзд. Рольф прислушался к нему, и сердце его трепетало, и к горлу подступали слёзы.

– Что это, Куонеб?

Индеец покачал головой, а когда пение кончилось, ответил:

– Это поёт какая-то таинственная птица… я никогда не видел её.

Наступила довольно продолжительная пауза, после которой Рольф произнёс:

– Здесь нет хорошей охоты, Куонеб. Почему ты не хочешь отправиться в северные леса, где много красного зверя?

Индеец слегка покачал головой и, желая, по-видимому, прекратить этот разговор, сказал:

– Укройся получше суконным одеялом: сегодня ветер дует с моря.

Он замолчал и несколько минут стоял у огня, не спуская с него глаз. Рольф почувствовал вдруг что-то мокрое и холодное на своей руке. Это был нос Скукума. Маленькая собака решила признать своим другом бледнолицего мальчика.

Глава 7. Воспоминания и том-том индейца

Рано утром, когда только что пала роса, Куонеб собрался выйти из дому и, подойдя к огню, согрел свой том-том, чтобы настроить его. Он очень ослабел из-за сырой погоды, и Куонебу пришлось натянуть задние ремни. Когда ремни согрелись, том-том издал вдруг такой пронзительный звук, что Рольф невольно обернулся, желая узнать, в чём дело, и вдруг – "крах!"… на том-томе лопнула кожа.

– Он старый уже, я сделаю новый, – сказал Куонеб.

И в это утро Рольф увидал, как делают том-том. Куонеб расколол молодое деревце орешника и сделал длинную полосу в три дюйма ширины и один дюйм толщины в середине, а к краям, тоньше, выпуклую с одной стороны и плоскую с другой. Согнув её затем плоской стороной внутрь, он сделал обруч, который держал несколько времени в горячей воде и над паром, после чего уменьшил его до пятнадцати дюймов в поперечнике и скрепил концы его ремнями, предварительно размягчёнными в воде. Для покрытия том-тома употребляется обычно оленья шкура, но у Куонеба её не было, и он вынул из амбара под скалой старую телячью шкуру. Он опустил её на целую ночь в пруд, чтобы она хорошенько вымокла, и на другой день смазал всю сторону, покрытую шерстью, смесью негашёной извести с водой. На следующее утро он легко очистил всю шерсть, удалил все жирные частицы, сгладил кожу и, положив на неё обруч, вырезал правильный круг на пять дюймов шире обруча. По краям круга он продел ремень таким образом, чтобы его можно было захватить и натянуть, когда он будет наложен на обруч. Захватив ремень в четырёх местах круга, он стянул его так, что полосы его перекрещивались в самом центре, образовав восемь лучей в виде спиц в колесе. Он взял ещё один ремень, пропустил его через все спицы, то сверху, то снизу, по очереди и кругом самого центра, чтобы по возможности туже натянуть кожу. Когда том-том высох, и кожа на нём натянулась ещё сильнее и сделалась твёрже, он стал давать при ударе почти металлический звук.

И Куонеб запел сказание о том, как много лет тому назад народ его, вабанаки – "люди утренней зари", отправился на запад, войной пролагая себе путь, и завоевал всю страну Большого Шетемука, известного у бледнолицых под названием Гудзона. И чем больше он пел, тем больше волновали душу его воспоминания и тем больше раскрывалась она. Молчаливые индейцы, как и король Вильгельм Молчаливый, были названы так благодаря тому, что все привыкли видеть их сдержанными. В присутствии людей посторонних индейцы бывают всегда молчаливы, сдержанны и робки, но между собой они очень общительны и любят поговорить. Рольф увидел, к удивлению своему, что молчаливый Куонеб бывает дома очень общителен и разговорчив, только надо уметь затронуть самые сокровенные струны его сердца.

Слушая сказание о вабанаки, Рольф спросил:

– Всегда ли твой народ жил здесь?

И Куонеб мало-помалу рассказал ему всю историю.

Задолго ещё до того времени, когда явились бледнолицые, сайневе завоевали и держали в своей власти всю землю от Квинухтекута до Шетемука; затем пришли бледнолицые: голландцы из Менхаттана и англичане из Массачусетса. Сначала они заключили с сайневе трактат, потом среди зимы собрали армию и, воспользовавшись перемирием и празднеством, по случаю которого всё племя собралось в укреплённом стенами городе Питуквепене, окружили его войсками и подожгли. Пламя выгнало из домов людей, которых убивали как оленей, попавших в снежные сугробы.

– Там вот стояло селение отцов моих, – сказал индеец, указывая на ровное место в четверти мили от вигвама, расположенное у скалистого хребта, на запад от Стрикенд-Плена. – Там же стоял дом могущественного Эмеджероне; он был честен и думал, что можно верить всем людям, и поверил бледнолицым. Та дорога, что идёт с севера, проложена мокасинами, и в том месте, где она сворачивает на Кос-Коб и Мианос, её залило кровью в ту ночь; вся поверхность снега, начиная от той горы и до этой, почернела от мёртвых тел.

Сколько людей погибло? Тысяча, большею частью женщины и дети. Сколько было убито атакующих? Ни одного. Почему? Время было мирное – перемирие. Мой народ был неподготовлен – все были без оружия. Неприятель скрывался в засаде.

Спасся один только храбрый Мэн-Мэйано, тот самый, который был против заключения трактата. Англичане называли его воинственным Сегемуром. Он не переставал вести войну с англичанами. Много-много скальпов собрал он. Никогда не боялся он встречи с несколькими противниками и всегда побеждал их. Чем дальше, тем отважнее становился он. Один индейский Сегемур сильнее трёх бледнолицых, говорил он с гордостью и доказывал это на деле. В один несчастный день, однако, когда он шёл, вооружённый только томагавком, ему попались навстречу три воина, одетых в кольчугу и вооружённых ружьями и пистолетами. Он убил первого, сделал никуда негодным второго, но третий, капитан в стальном шлеме, поспешил отбежать футов на десять в сторону, а оттуда прострелил сердце бедного Мэна-Мэйано. Там, по ту сторону горы, на большой дороге к Стамфорду, его схоронила овдовевшая жена. На реке, которая носит его имя, жил мой народ до тех пор, пока не умерли все, и остался один только мой отец.

Кос-Коб, так звали моего отца, принёс меня сюда, когда я был ребёнком, как и его приносил сюда когда-то дед, и показал мне место, где стоял наш Питуквепен. Он занимал всю равнину, где идёт дорога, залитая когда-то кровью. Там, в болотистых лесах, где мягкая почва, грудою свалили палачи тела наших убитых; там, у скалистого хребта за Эземуком, покоится умерщвлённое племя. Когда наступал месяц "диких гусей", дети наши шли на тот холм; они знали, что там раньше всего появляется голубой цветок весны. Я тоже всегда нахожу его, и, когда сижу там, мне кажется, что я слышу крики, которые в ту ночь раздавались в охваченном огнём селении… крики матерей, младенцев, которых избивали, как кроликов.

И тогда я вспоминаю храброго Мэна-Мэйано. Дух его посещает меня, когда я сижу и пою песни моего народа… не воинственные песни, но песни далёкой страны. Я остался один. Ещё немного – и я уйду к ним. Здесь я жил, здесь я умру. – Индеец кончил и погрузился в молчание.

В этот день он взял поздно вечером свой том-том, висевший на гвозде, поднялся на верхушку большого утёса, где он всегда молился, и запел:

Отец, мы блуждаем во тьме.
Отец, мы не понимаем
И, блуждая во тьме, преклоняем голову.

Глава 8. Лук лучше ружья

К числу наиболее известных заблуждений наших относительно индейцев принадлежит также убеждение, будто у них одни только женщины исполняют всякую работу. На обязанности женщин лежит действительно вся домашняя работа, зато мужчины делают всё, что не под силу женщине. Они подвергаются всевозможным опасностям на охоте, плавают в пирогах, перевозят и переносят тяжести, не говоря уже о других, более лёгких работах, как изготовление лыж, луков, стрел и пирог.

Каждый воин сам делает себе лук и стрелы, но если, как это случается часто, один из них оказывается более искусным в приготовлении оружия, то другие избирают более подходящую для себя специальность.

Преимущества лука перед ружьём заключаются в том, что он действует без всякого шума, стоит недорого, и все части его могут быть приготовлены в любом месте. Ружья во времена Куонеба изготовлялись по старинной системе, ни в чём не походили на нынешние, и между ними и луком было мало разницы. Лук и стрелы, сделанные Куонебом, всегда были наивысшего качества, да и сам он был первоклассным стрелком. Он целился в десять ракушек на расстоянии десяти шагов и все их сбивал десятью выстрелами. Вот почему охотился он большею частью при помощи лука; ружьём он пользовался только во время пролёта диких голубей и уток, и ему достаточно было одного заряда дроби, чтобы сбить десяток птиц.

Но для стрельбы существуют также свои законы, и кто желает достигнуть в ней совершенства, тот должен чаще упражняться. Когда Рольф увидел, что Куонеб почти ежедневно занимается стрельбой, он пожелал также принять участие в этом виде спорта.

После нескольких попыток Рольф почувствовал, что лук этот ему не под силу. Тогда Куонеб решил, что необходимо приготовить для него новое оружие.

Из сухого углубления под скалой он вытащил кусок обыкновенного кедра. Некоторые пользуются для этого орешником; он не так легко ломается и более вынослив, но не даёт такой скорости, как кедр. Последний гонит стрелу гораздо дальше, и она с такой невероятной быстротой отскакивает от верёвки, что это почти незаметно для глаз. Зато лук из кедра требует такого же осторожного обращения, как самый тонкий механизм. Натяните его слишком сильно – и он сломается; натяните его без стрелы – и он разорвёт верёвку; поскребите его чем-нибудь – и он расколется; мокрый он будет никуда не годен; если его положить на землю, и то он ослабеет. Если же вы будете беречь его, он будет служить вам, как преданный слуга, и ни одно дерево тех лесов не сравнится с ним.

Стрелок берёт обыкновенно ту часть дерева, где красная древесина соединяется с белой за?болонью. Кусок кедра, длиною от подбородка Рольфа до земли, Куонеб стругал до тех пор, пока он не сделался плоским с белой стороны и круглым с красной, суживаясь начиная с середины, где ширина и толщина его равнялись одному дюйму по направлению к концам, где ширина его равнялась трём четвертям дюйма, а толщина пяти восьмым дюйма, причём красный слой везде равнялся белому.

Верёвка была сделана из сухожилий коровы, взятых из длинных широких мускулов по обе стороны спинного хребта; верёвкой этой Куонеб соединил оба конца лука. Когда он натянул его (плоской, то есть белой стороной к себе), то оказалось, что одна сторона его гнётся больше, чем другая, и Куонеб принялся стругать более тугую сторону, пока обе не сравнялись.

Стрелы Куонеба подходили как нельзя лучше к этому луку, но Рольфу необходимо было иметь и свой собственный запас стрел. В выборе материала не было недостатка. Длинные прямые побеги стрелочного дерева употреблялись индейцами в прежнее время, но Куонеб, имевший в своём распоряжении топор, придумал нечто лучшее. Он расколол на щепки чурбан ясеня в двадцать пять дюймов в поперечнике и выстругал их до одной четверти дюйма толщины, сделав их круглыми, гладкими и безукоризненно прямыми. На одном конце их он сделал зарубку, прикрепив к ней три гусиных пера. Стрелы были трёх видов. Все они были одинаковы по форме и украшению из перьев, но отличались своими наконечниками. Стрелы для стрельбы в цель имели кончики острые и, для большей твёрдости, обожжённые до коричневого цвета. Будь эти кончики стальные и конической формы, они действовали бы лучше, но таких негде было достать. Обыкновенные стрелы для охоты – с зазубренными стальными наконечниками, которые покупались готовыми. Они служили для охоты на мускусных крыс, уток и красного зверя. Птичьи стрелы с широкими, круглыми деревянными головками. Они предназначались для перепёлок, куропаток, кроликов и белок, а также употреблялись для наказания собак, не принадлежавших индейцу, когда они нарушали известные правила и при этом находились на таком расстоянии, что их нельзя было ударить.

"Оружие готово, – подумал Рольф. – Остаётся дать ему окончательную отделку". Часть стрелы, украшенную перьями, Куонеб окрасил ярко-красным цветом. Сделано это было не для украшения и не для указания, кому принадлежит лук, а для того, чтобы стрелу легче было найти. Ярко-красный цвет в соединении с белыми перьями предохраняет стрелу от потери. Неокрашенную стрелу трудно заметить среди листвы кустарников, зато ярко окрашенная бросается в глаза на расстоянии 100 ярдов.

Лук и стрелы держат обыкновенно в таком месте, где нет сырости. Каждый охотник запасается футляром из оленьей шкуры, а если такого не имеется, то для стрел делается колчан из берёзовой коры, скреплённый сосновыми корнями; а для лука – длинный чехол из просмолённой парусины.

Наконец наступил момент обучения стрельбе. Прежде всего требуется наложить стрелу и натягивать верёвку тремя пальцами. Большой палец и мизинец не принимают никакого участия. Мишенью служит обыкновенно мешок с сеном, поставленный на расстоянии 20 футов, до тех пор, пока стрелок не научится попадать в него каждый раз. Мешок постепенно переставляют всё дальше до расстояния 40 ярдов. Рольф не мог, конечно, никогда научиться стрелять так хорошо, как Куонеб, который практиковался в этом, начиная с детства.

Индейцы признают отличным стрелком лишь того, кто может выдержать в стрельбе три испытания.

Первое испытание – в меткости.

Стрелок хорош, если он может попасть в трёхдюймовый значок десять раз подряд на расстоянии десяти шагов.

Второе – в скорости.

Может ли стрелок выпустить сразу пять стрел одну за другой? Если да – хорошо. Если шесть стрел – то очень хорошо. Семь – превосходно. Высшим пределом совершенства считается восемь.

Третье испытание – в силе.

Может ли стрелок так сильно натянуть лук, что стрела пролетит 250 ярдов или пронзит оленя на расстоянии десяти шагов?

Рассказывают, что один индеец из племени Сиу одной стрелой пронзил трёх антилоп. Ему ничего не стоило пронзить насквозь бизона. Один индейский вождь пронзил одной стрелой бизона и бежавшего рядом телёнка.

Когда стрелок достигнет совершенства во всех трёх способах стрельбы, он может убить куропатку или белку во всякое время, может сбить пять-шесть птиц из летящей мимо стаи, может убить оленя на расстоянии 25 ярдов и не будет никогда голодать в лесу, где много дичи.

Рольф не прочь был бы сейчас же отправиться и попытать счастья на настоящей охоте, но он наделал ещё много промахов и много сломал и растерял стрел прежде, чем ему удалось принести домой рыжую белку. Он научился таким образом ценить искусство тех, которые могли прокормить себя с помощью лука. Он понял, что считать себя настоящим охотником можно только тогда, когда в состоянии будешь ответить утвердительно на следующий вопрос: отважишься ли ты пойти в дремучий лес, где много дичи, один, не захватив с собой никакого оружия, кроме лука и стрел, и пройти пешком 250 миль, добывая себе по пути средства пропитания?

Глава 9. Задуманный Рольфом план приносит хорошие результаты

Человек, который сделал вам зло, никогда не простит вам этого, – зато оказавший вам помощь в тяжёлую минуту вашей жизни навсегда останется вам благодарным. Ничто не может так сильно привязать вас к человеку, как сознание того, что именно вы оказали ему эту помощь.

Куонеб помог Рольфу и поэтому чувствовал к нему гораздо больше влечения, чем ко всем соседям своим, которых он знал в течение многих лет; он готов был даже полюбить его. Встреча их произошла случайно, а между тем они скоро поняли, что между ними должна завязаться дружба. Рольф был ещё настоящим ребёнком и мало думал о будущем; Куонеб походил на него. Большинство индейцев – взрослые дети.

Было, однако, одно обстоятельство, о котором Рольф не мог не подумать: он считал себя не вправе жить на счёт Куонеба, не способствуя с своей стороны добыванию необходимых средств к существованию. Куонеб добывал эти средства частью охотой и рыбной ловлей, частью продажей корзин и работой у своих соседей. Рольф, который всё время исполнял только обязанности работника на ферме, ничего этого не умел делать. Решив прожить всё лето у Куонеба, он прямо сказал ему:

– Позволь мне остаться у тебя месяца два. Я поищу себе работу и добуду средства на своё содержание.

Куонеб ничего не сказал ему, но глаза их встретились, и мальчик понял, что он согласен.

Рольф в тот же день отправился на ферму Обадии Тимпани и предложил свои услуги полоть кукурузу и косить траву. Какой фермер не бывает рад, когда во время посева или жатвы к нему является работник? Вопрос был только в том, что умеет делать Рольф и какую плату он желает получить? Первый из них выяснился скоро; что касается платы, то в то время платили обыкновенно два доллара в неделю. Когда же Рольф выразил желание получать половину продуктами, то оказалось, что его заработок в неделю дошёл в действительности до трёх долларов. Продукты были так же ничтожны, как и жалованье; в конце недели Рольф принёс домой мешок овсяной крупы, мешок маисовой крупы, четверик картофеля, некоторое количество яблок и один доллар деньгами. Последний он истратил на чай и сахар. Всего этого должно было им хватить на целый месяц, и Рольф со спокойной совестью мог оставаться в вигваме.

Трудно было ожидать, чтобы в маленьком соседнем городке Мианосе не узнали, что у индейца поселился белый мальчик и что мальчик этот Рольф. Обстоятельство это вызвало у соседей самые разнообразные суждения. Некоторые настаивали даже на том, что этого не следует допускать, но Хортон, владелец земли, на которой жил Куонеб, не нашёл никакого основания вмешиваться в это дело.

Китчура Пек, старая девица, находила, напротив, множество оснований для этого. Она чувствовала себя призванной для миссии и считала оскорблением пребывание христианина у безбожного язычника. Она печалилась об этом в той же мере, в какой печалилась о существовании язычества в центральной Африке, где не было воскресных школ и где одежда была таким же редким явлением, как и церкви. Ввиду того, что ей не удалось уговорить ни Парсона Пека, ни старейшину Кноппа принять участие в этом деле, и что на собственные свои молитвы она не получала никакого ответа, она решилась на смелый поступок и после нескольких бессонных ночей, проведённых в молитве, отправилась с Библией к месту жительства язычника.

Она вышла в прекрасное раннее утро июня месяца по направлению к Пайнестевскому пруду с Библией в руках и с чисто-начисто протёртыми очками, собираясь сама прочесть избранные ею места язычнику.

Она вся пылала жаждой миссии, когда выходила из Мианоса, но жажда эта уже несколько охладела, когда она добралась до Оркардской дороги. По мере того, как одушевление её проходило, леса казались ей более пустынными и дикими, и она начинала уже подумывать о том, действительно ли женщины имеют право заниматься миссией? Но вот она увидела пруд… Куда неприятнее Мианоса показалось ей всё это место!.. Где же лагерь индейца? Она боялась крикнуть, и в душе ей очень хотелось вернуться домой, но сознание долга заставило её пройти ярдов пятьдесят вдоль пруда. Здесь она очутилась у непроходимой скалы, которая как бы сказала ей: "стой!". Ей оставалось или вернуться назад, или вскарабкаться на скалу. Прирождённое чувство настойчивости, присущее американке, подсказало ей: "Попытайся вскарабкаться на скалу!", и она немедленно начала долгий, утомительный подъём, пока не очутилась на верхушке огромного утёса, откуда открывался вид на Мианос и море.

Велика была её радость, когда она увидела вдали свой дом, но радость эта прошла моментально, как только она сделала ужасное открытие, что стоит над лагерем индейца. Обитатели его показались ей страшными дикарями, и она была очень рада, что они не заметили её. Она отступила назад, но затем, придя несколько в себя, заглянула вниз и увидела, что на огне что-то жарится – "крошечная ручка с пятью пальцами", – рассказывала она потом. Ужас охватил её… она слышала рассказы о таких вещах. Только бы добраться благополучно домой! Как смела она искушать Провидение! Она неслышно повернула назад, воссылая Богу молитвы, чтобы он помог ей уйти. А как же Библия? Грешно нести её обратно! И она положила её в расселину скалы, прикрыла камнем, чтобы ветер не разорвал её листов, и пустилась бегом от страшного места.

Вечером, по окончании ужина, состоявшего из кукурузы и жареного енота, индеец поднялся на утёс, чтобы посмотреть на небо. Книга сразу бросилась ему в глаза, и он подумал, что кто-нибудь спрятал её туда. Спрятанная вещь священна для индейца. Он не тронул книги, но спросил потом у Рольфа:

– Это твоя?

– Нет.

Книга принадлежала, разумеется, кому-то, кто мог вернуться за ней, а потому её не тронули с места. Там пролежала она несколько месяцев подряд, пока не наступили зимние вьюги, которые сорвали переплёт, разрознили листы, оставив, впрочем, кое-что, давшее возможность узнать много времени спустя, что это за книга, и послужившее вместе с тем к переименованию скалы. Название это до сих пор осталось за ней – "Скала Библии, где жил Куонеб, сын Кос-Коба".

Глава 10. Гроза и добывание огня

Когда Рольф в первый раз увидел вигвам, он удивился, что Куонеб не устроил его где-нибудь вблизи озера, но скоро узнал, что надо всегда пользоваться утренним солнцем, послеобеденной тенью и заботиться о защите от северных и западных ветров.