Ник Перумов "Когда мир изменился"

Блейз беспомощно озирался – неупокоенные в упряжке вновь пялились на него и пялились донельзя отвратно.

Крупный пот струился по лбу и вискам рыцаря, ноги едва двигались. Ужас бился в груди, давил сердце, ледяной змеёй свернулся в животе.

Мягко щёлкнули клинки, покидая гнёзда на древке глефы и грозно сверкнув серебристым.

– Странно, – обернулся некромаг. – Там, впереди – менгир… нет, целый кромлех… ох, не нравится мне это – твой меч, рыцарь, тут может быть жарко. Держись у меня за спиной, если сунутся какие-то мелкие твари… Стой!

Порыв ветра донёс совершенно отчётливый сейчас плач – негромкий и безнадёжный.

– Слыгх! – с отчаянием выдохнул рыцарь. – Заманивает!..

– Не похоже на слыгха, – покачал головой некромант. – Хотя, конечно… слыгхи – бестии редкие, у каждого свой норов, свои повадки… Держись у меня за спиной, почтенный!..

Беги. Беги, Блейз, пока ещё можешь!..

До рубежа менгиров, отмечающих древний погост, уже не так далеко – может, он ещё сумеет скрыться?…

Некромант перед ним хищно пригнулся, взял глефу на изготовку; крался он теперь мягкой охотничьей поступью.

Блейз сделал шаг, затем полшага. Затем четверть. Затем и вовсе остановился.

Сейчас, сейчас, вот за этими кустами…

– Эй? – некромаг удивлённо обернулся. – Досточтимый?…

В следующий миг достойный рыцарь, несмотря на тяжёлую броню, с шумом и треском ринулся напролом через заросли, словно стенобитный таран пронзая кусты, не обращая внимания на шипы, колючки и цепкие плети стелющегося по земле веретенника.

– Блайс?! Стой, куда ты!.. Слыгх!.. Он же рядом!

Некромаг уже пустился было за рыцарем, но тут к плачу добавилось громкое холодное шипение, которое так и хотелось назвать «ядовитым».

– Ах, ты!..

Некромант круто развернулся. Мелькнула глефа, разрубая колючую преграду; впереди высился пологий холм, окружённый, словно челюсть мертвеца, торчащими заострёнными камнями-менгирами, образующими неправильный круг. На вершине самого холма резко и неприятно белел плоский монолит, и на нём неподвижно застыла человеческая фигурка, закутанная в серый плащ.

Некромант замер, досадливо выдохнул. За спиной трещали кусты – почтенный рыцарь Блайс махнул рукой на все доблести своего ордена. Чего он так испугался-то внезапно? Приехал-то сюда один, да и с тем костецом дрался, пощады не просил, труса не праздновал…

Шипение раздалось вновь, холодное, торжествующее. Некромант крутанул глефу над головой, словно боевой шест, лезвия сверкнули, ближайший менгир брызнул каменной крошкой.

– С-с-сшшшы-ы-ы!

Над покосившимися древними столпами взмыла стремительная крылатая тень, метнулась рваным изгибом, словно летучая мышь. Глефа ударила вновь, снесла верхушку менгира, рой острых осколков встретил крылатую тварь в воздухе, словно туча стрел, пронзал её насквозь; камешки вспыхивали, по тёмному летучему силуэту расползались дыры с тлеющими кармином краями. Тень конвульсивно дёрнулась, косо рухнула в заросли, забилась там, затрепыхалась, однако некромант на неё уже не смотрел.

Потому что над завёрнутой в серый плащ фигуркой уже нависало нечто – всё составленное словно из изломанных невероятным образом человеческих рук и ног, обтянутых посиневшей мертвецкой кожей.

– Драуг… драугрот [2 - Драуг, драугрот, Draug – «особо сильный» мертвяк. Составлен из множества частей тел. Несколько голов, рук, ног и пр.]… – выдохнул некромант.

Это куда хуже, чем слыгх.

Тварь почувствовала его взгляд, вскинулась; Фесс заметил мумифицированную головку ребёнка, вперившую в него взор горящих жёлтым огнём буркал. В следующий миг он уже прыгнул влево, перекатываясь через плечо, глефа с шипением резала воздух.

Если он что и понимал в здешних мертвяках, так это одно простое правило: на драуга дуром не лезь.

Завёрнутая в серый плащ фигурка на жертвеннике забилась, задёргалась, что-то сдавленно замычала.

Драуг принял решение мгновенно. Растянулся в неимоверно длинном прыжке, перемахнул древний камень, ринулся вниз по склону прямо на некроманта.

Хаотично смешанные и вырастающие друг из друга руконоги вдруг развернулись, из скрюченных пальцев полезли изогнутые когти, жёлто-коричневые, словно старая жжёная кость.

Мертвяк промахнулся самую малость; противник его отшатнулся, извернулся, рубанул. Стальной лепесток чиркнул по неживой затвердевшей плоти, оставил на ней багряный тлеющий след – алое посреди угольно-чёрного.

Нагие ступни с загибающимися полусгнившими ногтями упёрлись в землю, руки судорожно хватали-месили воздух, а крошечная голова младенца, вся усохшая, с провалившимися щеками, распахнула чёрный провал беззубого рта и заверещала.

Над дальним краем кромлеха, над острыми вершинами менгиров вновь поднялась чёрная тень, чернее окружающего мрака. Летела она, правда, с трудом – сквозь разрывы плаща-крыла виднелось небо и даже звёзды. Справа и слева из зарослей послышалось злобное шипение, сквозь сплетение шипастых ветвей глянули красные глаза – каттакины, неупокоенные зомби-звери, напоминающие огромных кошек, тощих, с торчащими рёбрами, лишёнными шерсти – всегдашние спутники драуга.

Но оставленный лезвием глефы огнистый след уже начал расширяться, неяркое багровое тление уходило вглубь, огонь не вырвался на свободу, вместо того, словно с удвоенной яростью от своего пленения, вгрызался и вгрызался в захолодевшую чуть не до твёрдости камня плоть неупокоенного.

Левая рука некроманта очертила в воздухе сложную руну, та вспыхнула, рассыпалась пеплом, и по зарослям, где хрипло рычали каттакины, словно ударил исполинский бич, разрубая ветви и отростки, углубляясь даже в землю; на пути незримого кнута оказалось сразу две твари, пасти распахнуты так, как никогда не раскроет ни одно живое существо, челюсти стоят вертикально, капает ядовитая слюна и невыносимое трупное зловоние наполняет воздух.

Две четвероногие бестии развалило пополам, торчат из груды чёрного мяса белёсые рёбра; остальные каттакины попятились, злобно шипя.

…Сразу полдюжины рук попытались ухватить некроманта. Пальцы враз удлинились, клацнули когти, но ухватили лишь воздух. Мумифицированная голова надула вдруг щёки, выдохнула облако гнилостно-жёлтого, словно какой-то пыли; красные глаза так и сверкали.

Фесс уклонялся, свистела глефа, однако тянущиеся к нему руки-лапы вдруг обрели прочность рыцарских доспехов. Поднявшаяся над курганом тень неровными и неустойчивыми рывками приближалась к нему, то проваливаясь почти до самой земли, то вновь взмывая; летела она плохо, но всё-таки летела.

Нет на земле отпорного круга, не вычерчены магические фигуры, и лишь верная, как смерть, глефа свистит и поёт, плетя затейливые узоры в лунном свете.

Взмах, взмах, ещё взмах – поперёк драуга легла ещё одна дымящаяся, тлеющая полоса. Потом третья.

Троица каттакинов наконец набралась смелости – а может, их погнал вперёд приказ хозяина. Первого Фесс встретил размахом глефы, второго остановил руной, третьего…

Третьего пришлось просто пнуть.

И тотчас ему обожгло лодыжку.

Драуг распластался по земле, разворачиваясь жуткой многоногой гусеницей, где ножками служили человеческие посиневшие пальцы. Засеменил, проскользнул под лезвием глефы, со скоростью разящей змеи выстрелил жутко удлинившейся рукой, когти полоснули по голени некроманта.

Остриё одного пробило даже поножи толстой воловьей кожи, угодив точно меж нашитыми на него пластинами гнутого железа.

По щиколотке и ступне мигом стал расползаться леденящий холод.

– А-аргх!

На запах крови разом кинулись все трое оставшихся каттакинов. Сверху, развернувшись подобно тёмному покрывалу, рухнула летучая тень.

Некромант встретил их стремительным размахом наговорного железа. Глефа рассекла крылатую тварь надвое, та лопнула с сухим хрустом, рухнула, корчась, в кустах; самый умный каттакин резко развернулся, бросившись на неё, заурчал, пожирая.

Драуг оказался рядом, руки пытались вцепиться, подмять, прижать к земле; детская голова вновь надувала щёки.

Раненая нога отказалась повиноваться. Холод добрался до колена, и оно подогнулось.

Зубы некрокота рванули плечо, заскрежетали по железной подложке; тварь хрипло взвизгнула, закрутилась от боли, широко распахивая враз обуглившуюся пасть.

Некромант выпустил глефу, пальцы рук сплелись в странном жесте, резкий взмах – перед ним вспыхнула голубым руна, рухнула на драуга, оплела, подобно сети; голубые нити впились в мёртвую плоть там, где верхний слой уже пробило лезвие клинка.

Руна далась тяжело – морщинки на нестаром лице резко углубились, пролегли, словно трещины на камне от внезапного удара.

Он застыл на одном колене, тяжело, с хрипом дыша. Прямо перед ним корчился драуг, дёргался, скрёб руками-лапами землю, обламывая когти, но вырваться не получалось – голубые нити опутали его, врезавшись очень глубоко, рассекли кое-где кости, нетронутой осталась только голова.

Третий, последний каттакин решил попытать счастья ещё раз – ринулся на обессилевшего врага со спины, но нарвался лишь на высталенное лезвие серебристого кинжала. Из раны на груди брызнула тёмная жижа, не кровь, а именно жижа с одуряющим запахом тления.

Эфес кинжала вывернулся из пальцев некроманта, но своё дело он сделал. Некрокот лишь пару раз шагнул и рухнул замертво, широко распахнув жуткую пасть.

Его умный сородич, успевший расправиться с подбитой тварью, глянул на Фесса мутно-жёлтым глазом, потом на спутанного драуга – да и затрусил себе в заросли, явно не собираясь вмешиваться.

Некромант с трудом поднялся и тотчас согнулся, не в силах отдышаться. Мертвяк перед ним шипел и дёргался, пытаясь освободиться, – и голубые линии руны мало-помалу угасали, истончаясь.

– Сейчас… – пальцы сомкнулись на древке глефы. – B?s ?gus sg?i?s!

Над полем менгиров пронёсся тяжкий вздох. Земля дрогнула, приподнялась и вновь осела – кое-где камни и вовсе провалились. Руна полыхнула голубым в последний раз и угасла; драуг дёрнулся, оттолкнулся, прыгнул прямо на некромага, однако ещё в воздухе начал распадаться, разваливаться, разламываться по изначально прочерченным глефой трём дымящимся тлеющим шрамам.

Мертвяк рухнул к ногам Фесса слабо дёргающейся полуобугленной массой. Голова широко распахнула пасть, затрепетал по-змеиному раздвоенный язык.

– Врёшь, не успеешь!

Глефа уже занесена, и сияющий лепесток её клинка с размаху сносит верхнюю половину головы, пройдя аккуратно через оба глаза.

Это был конец.

Некромант ещё немного постоял, глядя на замирающие, словно у раздавленного таракана, конвульсии; а потом с трудом зашагал вниз по склону холма.

Ногу, за которую успел цапнуть мертвяк, надлежало обработать, и немедленно. С вершины доносились сдавленные взмыки и рыдания, но руки Фесса уже доставали из сумки скляницы с эликсирами, стилус, быстро чертили небольшую звезду – даже звёздочку о девяти лучах; раненую ногу он поставил точно в середину.

Такие раны надо врачевать прежде всего – не поможешь себе вовремя, и больше уже никому никогда не поможешь.

Зашипела мутная смесь, поднимаясь чёрным паром над раной, закипела прямо над глубокими отметинами мертвецких когтей. Некромант побледнел, заскрежетал зубами; но инкантация у него тем не менее получилась чистая и чёткая:

– Sl?nachadh ri thighinn!

И вылил на рану ещё один пузырёк – на нём изображена была голова белого дракона.

Все лучи магической фигуры вспыхнули, подобно опутавшей драуга руне. Светящийся туман закружился вокруг ран, втягиваясь в них – и осыпаясь вниз безжизненным голубоватым песком.

Лоб некроманта покрылся потом, однако рваные сочащиеся сукровицей углубления, оставленные когтями мертвяка, закрывались, оставляя лишь белесые, слегка впалые шрамы.

Тяжело выдохнув, поднялся. Чуть прихрамывая, зашагал к белому камню на вершине и спутанной фигуре на нём.

– М-м! М-м-м-ы-ы!

– Всё хорошо. Всё уже позади. – Широкий и короткий нож рассекал кожаные ремни, опутавшие пленника. – Всё кончилось – ого!..

Плащ развернулся, хлынула с жертвенника волна иссиня-чёрных волос, словно ворон уронил россыпь маховых перьев с благородным стальным отливом.

На некроманта уставились полные ужаса большие глаза, блестящие от слёз. Трясущиеся губы, точёный подбородок, высокие скулы и чистый лоб.

– Святые Стефания и Стефан, дев младых покровители, – вздохнул Фесс. – Вставай, бедолага. На вот, глотни, – и он отстегнул флягу от пояса.

Зубы застучали о край горлышка. Глоток, другой – дева поперхнулась, закашлялась, но это уже был живой кашель.

– Всё. Уже всё, – осторожно повторял некромант, держа на виду безоружные руки. – Сможешь встать, досточтимая? И как тебя звать-величать?

– Г-где о-он? – выдавила девушка. Она сидела на камне, поджав босые ноги, и зябко дрожала – из всей одежды на ней было лишь нечто вроде длинного дерюжного мешка с дырками для головы и рук.

– Он? Не думай про него. Валяется там, у подножия, – Фесс махнул рукой. – Злобный мертвяк был, но…

– Да нет же, нет! – Обе тонкие кисти вцепились ему в запястье. – Этот… этот гад из Чёрной Розы!

– Гад из Чёрной Розы? Рыцарь Блайс? – удивился некромант.

– Да! Он! Только Блейз, не Блайс!.. Это ж он меня сюда притащил! И оставил – как приманку!..

– Как приманку?

– Ну да!.. и… и ещё… вот это… нарисовал… на мне…

Даже в лунном свете было видно, как заалели щёки.

– Нарисовал на тебе руны?

– Да! Нет… не знаю, руны или нет – нарисовал! А на шею повесил – вот!..

На грубом вервии болтался деревянный кружок, а на нём калёным железом выжжена уродливая человеческая голова, наполовину живая, наполовину – череп. Некромант протянул было руку – и отдёрнул.

– Сними. Быстро. Сюда клади, – он вытряхнул из кожаного мешочка какие-то скляницы, подставил, ловко поймал раскрытой горловиной падающий амулет и быстро замотал просмолённым шнуром.

– Всё, уходим отсюда. Я довезу тебя до Хеймхольма.

– Нет-нет-нет! – умоляюще залепетала спасённая, хватая некроманта за оба локтя. – Н-надо в Хеймхольм!.. Там… там…

– Там монастырь Святой Нинетты. Они помогают попавшим в беду девам. Как тебя звать, откуда ты?

Говоря всё это, некромант мягко, но решительно тащил девушку за собой к дороге, где оставалась повозка.

– Я издалека… – послышался всхлип. – Меня украли…

– Откуда украли? Погоди, не реви. Да не реви же, говорю тебе! Всё уже хорошо. Никто тебя не тронет. Глотни. Ещё. Ещё. Полегчало?

– Д-да-а… – Девица опустила фляжку, бледные щёки слегка порозовели. – Меня украли… из Эгеста…