Волк обнял его и прижался щекой. Щека была мокрой.
– Если я когда-нибудь отсюда выйду, буду драться за тебя насмерть, вот увидишь. А ты будешь меня помнить, если я не выйду?
– Клянусь! – сказал Кузнечик. – Что всегда буду тебя помнить.
Утром сестра Агата обнаружила Волка, спящего в кровати Кузнечика. Ее крик разбудил обоих. Протаранив сестру в живот, Волк выскочил в коридор. Кузнечик выбежал следом и, онемев от ужаса, наблюдал, как Волк, лавируя между визжащими сестрами, опрокидывает на бегу тележки с завтраками и лекарствами. Путь его был усеян битым стеклом, клочьями ваты и перевернутыми омлетами. Его поймали в ответвлении коридора, где, к несчастью для Волка, оказалось сразу двое мужчин и под гневные восклицания сестер унесли в палату, куда вскоре с мрачным видом проследовал Паук Ян.
Второй доктор и уборщик, поймавшие Волка, смазывали йодом укусы и, задрав штанины, рассматривали синяки на ногах. Некоторые из сестер, обступив их, обсуждали происшедшее, остальные собирали осколки.
Ошалевший Кузнечик, красный и дикоглазый со сна, молча стоял у двери своей палаты.
– Я считала тебя хорошим мальчиком, – сказала сестра Агата, проходя мимо. – А ты, оказывается, лгун. Для тебя стараются, протезы прилаживают, а ты вот как платишь людям за их заботы.
– Подавитесь вы своими протезами, – с ненавистью ответил Кузнечик. – И своими заботами тоже! – не глядя на застывшую на месте сестру, он вернулся к себе.
В пустой палате он долго смотрел на незастеленную кровать и упавшее на пол одеяло. Потом подцепил ногой стул и швырнул его о стену. Грохот, звон разбитого стакана, упавшего с тумбочки, перевернутый стул – все это его немного успокоило. Из коридора донеслось встревоженное квохтанье сестры Агаты.
– Вот, – сказал Кузнечик в потолок, – теперь меня посадят на цепь рядом с Волком. И ему не будет одиноко.
На цепь его не посадили – ни рядом с Волком, ни отдельно. Доктор Ян отчитал его в своем кабинете. Лось извинился и пообещал, что заберет его из лазарета. Обиженная сестра Агата сказала, что он хороший мальчик, попавший под дурное влияние. Директор Дома погладил его по голове и сказал:
– Ничего страшного не случилось. Ребенок слегка расстроился.
– Отпустите Волка, – сказал им Кузнечик.
Только Лось услышал его.
Вечером к нему пришла девчонка в голубой пижаме, с волосами, огненными, как цветок мака. Таких ярко-красных волос он никогда раньше не видел и вообще не думал, что они встречаются на самом деле. Разве что у клоунов. Девочка подошла к окну, гордо зажав в руках букет непонятных лохматых цветов. Голова ее осветила белую палату, как маленький пожар.
– Привет, – сказала она.
Кузнечик тоже поздоровался и слез с подоконника.
Девочка положила букет на тумбочку.
– Я – Рыжая.
Уши у нее торчали, кожа вокруг носа была красноватая, а глаза неожиданно черные, в красных ресницах. Чтобы разглядеть это, Кузнечику понадобилось немало времени. От ее волос было трудно отвлечься. Он удивился, что ему сообщают очевидное.
– Я вижу, – сказал он. – Трудно не увидеть.
Девчонка замотала головой.
– Нет. Я знакомлюсь, – объяснила она терпеливо. – Рыжая. Теперь понял?
Он понял.
– Кузнечик, – представился он.
Девочка кивнула, разглядывая пустую палату.
– Скучно у тебя тут, – сказала она. – И чисто.
Кузнечик промолчал.
– Пойдем со мной? Я приглашаю.
– А разве можно? – Кузнечик сомневался, что его пустят дальше порога после всего, что произошло.
– Нельзя. Но никто ничего не скажет, вот увидишь. Пойдем.
Они вышли в белоснежный, заглушавший шаги коридор Могильника.
Матовые двери открывались и закрывались. Старшеклассники в пижамах сидели в креслах и листали журналы. Сестры сновали из одной двери в другую, как снежные шары. Кузнечик шел за Рыжей, ожидая окриков, но никто не окликал их и ни о чем не спрашивал. Они шли, отражаясь в стеклянных шкафах, как в зеркалах, в одном за другим. Голубая пижама и белая пижама. И везде зажигался огонь ее волос.
Мы как будто исчезли, думал Кузнечик удивленно. Мы идем, но нас нет. Никто нас не видит и не слышит. Как будто рыжая девчонка заколдовала весь Могильник…
За окнами падал снег. Они свернули в другой коридор, с блестящим линолеумом, и прошли по нему до последней двери.
– Это здесь, – Рыжая толкнула дверь.
Палата была совсем маленькая. Три кровати, заваленные грудами вещей. С полноценными свалками журналов, тетрадей, бумаги, кисточек и банок с краской. На стенах висели рисунки, в плетеной клетке прыгал зеленый попугайчик. Комната напоминала Хламовник и даже пахла, как Хламовник. Кузнечик наступил на апельсиновую кожуру и остановился, смущенный. С разбегу прыгнув на одну из кроватей, Рыжая сбросила тапочки, смела на пол мусор и представила своего соседа:
– Смерть.
Красивый мальчик с битловской прической улыбнулся и кивнул.
– Привет, – сказал он.
Кузнечик вздрогнул, услышав кличку.
– Так ты тот самый…
Смерть опять кивнул, улыбаясь.
– Да садись же, – позвала Кузнечика Рыжая, спихивая с кровати очередную груду вещей. – Успеешь насмотреться.
Кузнечик сел рядом с ней. О соседе Рыжей он кое-что знал. Смерть был мальчиком, который никогда не покидал Могильника и о котором воспитатели между собой говорили, что он не жилец. Смерть был лежачий. Он не ходил и не ездил в коляске. Он жил в Могильнике с незапамятных времен, и как Могильного жителя Кузнечик представлял его зеленоватым, похожим на покойника. Другим нельзя было представить человека, который «не жилец» уже много лет подряд. Но Смерть оказался маленьким и нежным, с глазами в пол-лица и длинными, как будто покрытыми лаком, темно-красными волосами. Пока Кузнечик его разглядывал, Рыжая собирала с одеяла карты.
– Поиграем? – спросила она. Они с Кузнечиком подсели к Смерти.
На час они стали гадалками. Предсказали друг другу осуществление всех желаний и счастливое будущее, потом карты полетели на пол, а Рыжая, задрав пижаму, показала Кузнечику татуировку у себя на животе. «Татуировка» была нарисована шариковой ручкой и успела размазаться, но можно было разобрать: что-то похожее на орла с человеческой головой.
– Кто это? – спросил Кузнечик.
– Не знаю, – сказала Рыжая. – Смерть считает, что гарпия. А вообще-то имелся в виду грифон. Как тебе?
– Могло быть хуже, – уклончиво ответил Кузнечик.
Рыжая вздохнула, подчищая размазанные чернила пальцем.
– Бывало и хуже, – призналась она. – В прошлые разы. Художник из меня, по правде говоря, никакой.
Они посидели молча. Смерть крутил на одеяле апельсин. Кузнечик подыскивал тему для разговора.
– А правда, что в Могильнике водятся привидения? – спросил он наконец.
Рыжая закатила глаза.
– Если ты про Белого, то никакое он не привидение. Обычный придурок. А вообще-то, конечно, водятся. Только они не шляются по палатам и не бубнят всякую муть, как, небось, у вас в Хламовнике рассказывают.
– А что же они делают? – улыбнулся Кузнечик.
Рыжая требовательно уставилась на Смерть:
– Что они делают, Смерть?
Тот пожал плечами.
– Ничего, – сказал он смущенно. – Просто иногда проходят по коридорам. Повезет, если вообще их увидишь. Они тихие и красивые. А Белый – совсем наоборот. Вбежал в темноте, споткнулся, нашумел, а потом еще завыл, как собака. Я чуть не умер со страху.
– Белый – из старших, – объяснила Рыжая. – Вставлял в ноздри зажженные сигареты, заворачивался в простыню и шастал по палатам – пугал малышей и девчонок. Потом его поймали и куда-то отправили. Он был совсем чокнутый.
Кузнечик представил себе жуткого, чокнутого старшеклассника в простыне и посмотрел на Смерть с уважением.
– Я бы в живых не остался, если б такое увидел, – признался он. – Или штаны бы намочил.
– А я и намочил, – улыбнулся Смерть. – Не все же рассказывать.
Чем дальше, тем Смерть Кузнечику больше нравился.
– А те, другие? – спросил он. – Которые настоящие. Ты их видел?
– Они нестрашные, – ответил Смерть. – Я их видел, но не боялся. Они никому не вредят. Сами когда-то натерпелись.
Кузнечик понял, что Смерть не врет, и ощутил неприятный холодок в желудке. Смерть или сам сумасшедший, или действительно видел привидений.
– Он не врет, – подтвердила Рыжая. – Он Ходок, между прочим.
– Кто-кто? – переспросил растерявшийся Кузнечик.
– Хо-док, – по слогам повторила Рыжая. Во взгляде ее отразилось разочарование. – Ты что, не знаешь кто они такие?
Кузнечику очень захотелось соврать, что знает. А потом он вдруг вспомнил, что действительно слышал это слово. Однажды воспитатель Щепка поймал его в коридоре. Они шли втроем – Щепка, Лось и Черный Ральф – и на ходу горячо о чем-то спорили. Кузнечик поздоровался и хотел пройти мимо, но Щепка схватил его за воротник.
– Постой, ребенок! – закричал он. – Ну-ка, скажи мне быстро, существуют ли Прыгуны и Ходоки?
– А кто это? – вежливо спросил Кузнечик.
Лицо воспитателя приблизилось к его лицу. Глаза за толстыми стеклами очков метались, как будто он был чем-то напуган.
– Правда, не знаешь? – спросил он.
Кузнечик помотал головой.
Щепка тут же его отпустил:
– Вот! – вскричал он. – Слышите? Дитя не имеет о них ни малейшего понятия!
– Это не довод, – кисло сказал Р Первый, и они, все трое, пошли дальше, продолжая спорить.
Кузнечик тут же забыл об этом происшествии. Воспитатели в чем-то были не менее странными, чем старшие. Иногда до такой степени, что трудно было понять, о чем они говорят.
– Ходоки – это то же самое, что Прыгуны? – осторожно спросил он Рыжую, боясь попасть впросак.
Она возмутилась:
– Нет, конечно! Так ты все-таки знаешь?
– Только названия, – признался Кузнечик.
Рыжая посмотрела на Смерть. Тот кивнул.
– Прыгуны и Ходоки, – сказала она учительским тоном. – Это те, кто бывал на изнанке Дома. Только Прыгунов туда как бы забрасывает, а Ходоки добираются сами. Ходоки и обратно возвращаются, когда захотят, а Прыгуны не могут. Должны ждать, пока их вышвырнет. Ясно тебе?
– Ясно.
Кузнечику ничего не было ясно, но он решил ни за что в этом не признаваться.
– А ты? – спросил он Рыжую. – Ты Ходок или Прыгун?
Рыжая помрачнела.
– Ни то ни другое. Но когда-нибудь стану обязательно, – она начала перелистывать лежавший на подушке журнал, словно ей вдруг надоело говорить на эту тему.
Смерть улыбался.
– Как тебе Волк? – спросил он. – Правда, чумовой?
– Вы знаете про Волка? – изумился Кузнечик.
Рыжая отложила журнал:
– Мы все про всех знаем. Даже про тех, кого здесь нет. А уж про тех, кто здесь, знаем больше всех. Ты молодец, что его спрятал. Те цветы я стащила у одной старшей, потому что они ей даром не нужны, у нее их чуть не сто букетов. А тебе будет веселее, и в палате не так пусто. Только мы забыли их в воду поставить. Теперь они завянут, пока ты вернешься.
