– Все нормально, я только пришел. Хорошо выглядишь.
– Я выгляжу, как всегда, – говорю я.
– Ну, ты всегда хорошо выглядела. – Он распахивает мне объятия, но я качаю головой. Он слишком приветливо себя ведет. Если бы он хотел снова сойтись, то бы вел себя сдержанно и осторожно, как я.
– Ты выглядишь очень… – Я подыскиваю подходящее слово. – Понтово.
Я пыталась его поддразнить, но Айра только смеется и благодарит. Голос его звучит искренне.
Мы идем в новый бар с cостаренными деревянными столами, железными стульями и пятистраничным пивным меню, распределенным на разделы по видам, странам изготовления и проценту алкоголя. Входя, я оглядываю помещение и задерживаю взгляд на каждой длинноволосой блондинке в поисках Тейлор Берч, хотя сомневаюсь, что узнала бы ее, даже очутись она прямо передо мной. В последние пару недель я видела на улице женщин, которых уверенно принимала за нее, но всякий раз они оказывались просто незнакомками с лицами, совсем не похожими на Тейлор.
– Ванесса? – Айра дотрагивается до моего плеча, и я вздрагиваю, будто забыла, что он здесь. – Ты в порядке?
Я киваю, слегка улыбаюсь, сажусь на свободный стул.
Подходит официант и начинает тарабанить рекомендации, но я его перебиваю:
– Все это сбивает с толку. Принесите мне любое пиво, и оно мне понравится.
Я хотела пошутить, но вышло грубо; Айра смотрит на официанта, как бы говоря: «Простите за нее».
– Мы могли пойти в другое место, – говорит он мне.
– Тут нормально.
– Похоже, тебе здесь совсем не нравится.
– Мне нигде не нравится.
Официант приносит пиво: Айре кубок с чем-то темным и пахнущим вином, а мне – банку Miller Lite.
– Хотите кружку, – спрашивает официант, – или будете пить из банки?
– Из банки, мне нравится жесть. – Я улыбаюсь и показываю на жестяную банку, изо всех сил стараясь понравиться. Официант молча отходит к другому столу.
Айра пристально смотрит на меня:
– У тебя все в порядке? Скажи честно.
Я пожимаю плечами, отпиваю пива.
– Конечно.
– Я видел тот пост на Фейсбуке.
Я постукиваю по язычку банки ногтем. Тук-тук-тук.
– Какой пост?
Он хмурится:
– Про Стрейна. Ты правда не видела? Когда я в последний раз его открывал, репостов было тысячи две.
– Ах, этот.
На самом деле репостов почти три тысячи, хотя шумиха уже улеглась. Я делаю еще глоток, листаю пивное меню.
Айра мягко говорит:
– Я за тебя волновался.
– Зря. У меня все хорошо.
– Ты говорила с ним после того, как появился пост?
Я захлопываю меню.
– Нет.
Айра внимательно смотрит на меня.
– Правда?
– Правда.
Он спрашивает, уволят ли, по моему мнению, Стрейна, и я, отхлебывая пиво, пожимаю плечами. Откуда мне знать? Айра спрашивает, не думала ли я связаться с Тейлор, и я не отвечаю, только постукиваю по язычку банки. Отдаваясь в полупустой банке, «тук-тук-тук» превращается в «бум-бум-бум».
– Знаю, тебе тяжело, – говорит он. – Но этот пост может стать для тебя удачной возможностью. Шансом смириться с тем, что случилось, и начать жизнь с нового листа.
Я заставляю себя продолжать дышать. «Смириться и начать жизнь с нового листа» – звучит, как «броситься со скалы и умереть».
– Можно мы сменим тему? – спрашиваю я.
– Без проблем. Конечно.
Айра спрашивает о моей работе, по-прежнему ли я ищу новое место. Рассказывает, что нашел квартиру в Манджой-Хилл, и у меня екает сердце. На секунду у меня возникает иллюзия, будто он предложит мне съехаться. Отличная квартира, говорит он. Очень просторная. В кухне помещается стол, спальня выходит на океан. Я ожидаю, что Айра хотя бы пригласит меня в гости, но тот только поднимает свой стакан.
– Раз она такая классная, то, наверное, дорогая, – говорю я. – Откуда у тебя столько денег?
Глотая, Айра поджимает губы:
– Мне подфартило.
Я рассчитываю, что мы продолжим пить – обычно мы пьем и пьем, пока один из нас не наберется храбрости, чтобы спросить: «Так ты едешь ко мне или как?» – но, прежде чем я успеваю заказать второе пиво, Айра протягивает официанту кредитку, давая понять, что вечер окончен. Мне словно влепили пощечину.
Когда мы вместе выходим из бара на холод, он спрашивает, продолжаю ли я ходить к Руби, и я радуюсь, что хоть на один вопрос могу дать честный ответ, который его устроит.
– Рад это слышать, – говорит Айра. – Это для тебя лучше всего.
Я пытаюсь улыбнуться, но мне не нравится, как он говорит «для тебя лучше всего». Это будит слишком много воспоминаний – как он говорил, что его беспокоит, что я романтизирую надругательства и продолжаю общаться со своим растлителем. Айра с самого начала утверждал, что мне нужна помощь. Через шесть месяцев отношений он дал мне список психотерапевтов, которых выбрал сам, умолял меня к кому-то из них обратиться. Я отказалась, и тогда Айра заявил, что если бы я его любила, то последовала бы его совету; я ответила, что если бы он меня любил, то оставил бы эту тему. Спустя год он попытался поставить ультиматум: либо я обращаюсь к психотерапевту, либо мы расстаемся. Меня не переубедило даже это; сдаться пришлось ему. Так что, когда я пошла к Руби, хотя только чтобы обсуждать папу, Айра возликовал. «Главное, что ты это сделала, Ванесса», – сказал он.
– И что обо всем этом думает Руби? – спрашивает он.
– В смысле?
– О посте в Фейсбуке, о том, что он сделал с этой девушкой…
– А. Вообще-то мы это не обсуждаем. – Я обвожу взглядом кирпичную кладку тротуара в свете фонарей, клубящийся над водой туман.
Следующие два квартала Айра молчит. Мы доходим до Конгресс-стрит, где мне нужно повернуть налево, а ему направо; у меня в груди ноет от желания позвать его домой, хотя я вовсе не настолько пьяна, а полчаса с ним уже заставили меня себя возненавидеть. Я просто хочу, чтобы ко мне кто-то прикоснулся.
Айра говорит:
– Ты ей не сказала.
– Сказала.
Он склоняет голову набок, прищуривается:
– Да что ты! Ты сказала своему психотерапевту, что человека, совратившего тебя в детстве, обвиняет в домогательствах другая девушка, и вы это не обсуждаете? Я тебя умоляю.
Я пожимаю плечами:
– Для меня это не так уж важно.
– Ну конечно.
– И он меня не совращал.
Ноздри Айры раздуваются, взгляд становится жестким – знакомая вспышка бессильной досады. Он поворачивается, словно собираясь пойти прочь – лучше уйти, чем сорваться на меня, – но потом возвращается.
– Она вообще о нем знает?
– Я хожу к психотерапевту не для того, чтобы это обсуждать, ясно? Я хожу из-за папы.
Полночь. В соборе звонят далекие колокола, светофор вместо красного-желтого-зеленого начинает мигать желтым, Айра качает головой. Я вызываю у него отвращение. Я знаю, что он думает: я прощаю извращенца, потакаю ему. Так подумал бы любой. Как бы там ни было, я защищаю не только Стрейна, но и себя. Потому что, хотя иногда я и сама описываю кое-что из того, что со мной случилось, словом «совращение», в чужих устах оно звучит мерзко и слишком однобоко. Оно поглощает все, что произошло. Поглощает меня и все те разы, когда я хотела этого, умоляла об этом. Прямо как законы, сводящие весь секс, который был у нас со Стрейном до моего восемнадцатилетия, к юридическому изнасилованию; и мы должны поверить, что этот день рождения – волшебный? Это такая же произвольная веха, как любая другая. Разве не логично, что некоторые девушки созревают раньше?
– Знаешь, – говорит Айра, – в последние несколько недель, когда все это показывали в новостях, я думал только о тебе. Я за тебя волновался.
Приближаются фары – ярче и ярче – и скользят по нас, когда машина сворачивает за угол.
– Я думал, тебя расстроит то, что написала эта девушка, но тебе как будто все равно.
– А почему меня должно это расстроить?
– Потому что он делал то же самое с тобой! – орет он.
Его крик эхом отскакивает от зданий. Айра втягивает в себя воздух и смотрит себе под ноги. Ему стыдно, что он потерял самообладание. Никто не доводил его так, как я. Раньше он все время это повторял.
– Айра, не стоит так переживать, – говорю я.
Он презрительно фыркает, смеется.
– Поверь, я в курсе.
– Мне не нужна твоя помощь. Ты этого не понимаешь. Никогда не понимал.
Он запрокидывает голову.
– Ну, это был последний раз. Больше и пытаться не стану.
Айра отворачивается и идет прочь, я кричу ему вслед:
– Она лжет!
Он останавливается, оглядывается.
– Я про девушку, которая написала пост. Все это вранье.
Я жду, но Айра не отвечает, не шевелится. Снова приближаются и пролетают мимо фары.
– Ты мне веришь? – спрашиваю я.
Айра качает головой, но без злости. Ему меня жаль. Это еще хуже его беспокойства, хуже всего.
– Ванесса, когда до тебя наконец дойдет? – спрашивает он.
Шагая по Конгресс-стрит к холму, он вдруг бросает через плечо:
– Кстати, насчет новой квартиры. Я могу ее себе позволить, потому что у меня новые отношения. Мы вместе снимаем.
Он пятится и следит за моим лицом, но я не выдаю эмоций. Я сглатываю горящим горлом и моргаю так быстро, что Айра размывается в тень, в туман.
В полдень меня будит рингтон, который я установила на номер Стрейна. Звук проникает в мой сон – позвякивающая мелодия музыкальной шкатулки вытягивает меня из дремоты так мягко, что я отвечаю на звонок, еще не до конца проснувшись.
– Сегодня у них совещание, – говорит он. – Решают, что со мной делать.
Я смаргиваю сон; мой заторможенный ум не сразу понимает, о ком он.
– Школа?
– Я знаю, что будет, – продолжает Стрейн. – Я преподавал там тридцать лет, а они выбрасывают меня, как мусор. Поскорее бы все это закончилось.
– Ну, они чудовища.
– Я бы не стал выражаться так однозначно. У них связаны руки. Если в этой истории и есть что-то чудовищное, так это небылица, которую выдумала эта как-ее-там. Ей удалось сформулировать достаточно расплывчатое обвинение, чтобы оно казалось жутким. Какой-то проклятый фильм ужасов.
– Больше похоже на Кафку, – говорю я и слышу, как он улыбается.
