Деньги миледи
Уильям Уилки Коллинз
Уильям Уилки Коллинз (1824–1889) – английский прозаик и драматург, основоположник так называемого «сенсационного романа», впоследствии разделившегося на отдельные жанры: приключенческий и детективный. Коллинз – подлинный мастер интриги и увлекательного сюжета. В его романах, пьесах и рассказах органично сочетаются логика расследования преступлений, психологизм в обрисовке персонажей, красочные пейзажи и романтические истории, элементы сатиры и мистики. Произведения Уилки Коллинза переведены на десятки языков и многократно экранизированы. Они снискали небывалый успех у читателей и зрителей во всем мире.
Роман «Деньги миледи» продолжает детективную линию творчества Коллинза. В нём мы узнаём о ходе расследования пропажи 500-фунтовой банкноты, при поиске которой было опорочено честное имя бедной Изабеллы, заподозренной в краже этих денег.
Перевод с английского принадлежит редакции журнала «Русский Вестник» 1878 года.
Деньги миледи
Эпизод из жизни молодой девушки, рассказанный Уилки Коллинзом
Лица, действующие в рассказе:
Женщины.
Леди Лидиард (вдова лорда Лидиарда).
Изабелла Миллер (ее приемная дочь).
Мисс Пинк (из Соут-Мордена).
Досточтимая мистрис Дромблед (сестра досточтимого А. Гардимана).
Мужчины.
Досточтимый Алфред Гардиман (коннозаводчик).
Мистер Феликс Свитсэр (племянник леди Лидиард).
Роберт Муди (фактотум[1 - Доверенное лицо, выполняющее всяческие поручения.]леди Лидиард).
Мистер Трой (юрист леди Лидиард).
Старый Шарон (из закоулков юридической богемы).
Животные
Томми (собака леди Лидиард).
Часть первая
Исчезновение
Глава I
Старая леди Лидиард сидела, задумавшись, перед камином, на коленях у нее лежали три открытых письма.
Бумага выцвела от времени, и чернила приняли рыжеватый оттенок. Все письма были адресованы одному и тому же лицу, высокочтимому лорду Лидиарду, и все были одинаково подписаны: «Преданный вам кузен Джемс Толмидж». Судя по этим образчикам его корреспонденции, мистер Толмидж обладал одним великим достоинством в писании писем – достоинством краткости. Письма его не истощили бы ничьего терпения. Поэтому предоставим ему говорить самому за себя.
Первое письмо: «Отчет мой, согласно желанию вашего лордства, будет краток и точен. Я имел успех в качестве портретного живописца в провинции; у меня есть жена и дети, о которых я должен заботиться. При таких обстоятельствах, если бы мне приходилось решать самому, я, разумеется, подождал бы, пока соберу несколько денег, прежде чем решиться на серьезные издержки, сопряженные с наймом дома и студии в Лондонском Вест-Энде. Я положительно заявляю что вы, милорд, поощрили меня сделать этот опыт преждевременно. И вот теперь я, без известности и работы, беспомощный художник, затерявшийся в Лондоне, с больною женой и голодными детьми и угрожающим мне банкротством. На чьи плечи должна пасть тяжкая ответственность за это? На ваши, милорд!»
Второе письмо: «После недели ожидания вы почтили меня, милорд, кратким ответом. Могу быть столь же краток со своей стороны. Я с негодованием отрицаю, чтоб я или моя жена когда-нибудь имели в мысли пользоваться именем вашего лордства как средством рекомендации для заказчиков без вашего на то дозволения. Какой-нибудь враг оклеветал нас. Я заявляю свое право знать имя этого врага».
Третье (и последнее) письмо: «Прошла еще неделя, и я не получал ни одного слова в ответ от вашего лордства. Но это все равно. Время это я употребил на розыски и, наконец, открыл враждебное влияние, которое удалило вас от меня. Я, как кажется, имел несчастие оскорбить (каким образом – не могу себе представить) леди Лидиард, и всемогущее влияние этой благородной дамы употреблено теперь против борющегося художника, которого соединяют с вами священные узы родства. Пусть так. Я смогу пробить себе дорогу, милорд, как это делали другие люди прежде меня. Еще может настать день, когда ряд карет, ожидающих у дверей модного портретиста, будет заключать в себе экипаж миледи, который принесет мне запоздалые выражения сожаления ее лордства. Предсказываю вам, лорд Лидиард, этот день!»
Когда леди Лидиард прочла касающиеся ее тяжкие обвинения мистера Толмиджа во второй раз, раздумье ее внезапно кончилось. Она встала, взяла письма обеими руками, чтоб изорвать их, поколебалась и бросила их обратно в ящик бюро, где они были найдены между другими бумагами, которые не были приведены в порядок со времени смерти лорда Лидиарда.
– Идиот! – проговорила леди Лидиард, думая о мистере Толмидже. – Я никогда даже не слышала о нем, пока муж мой был жив, я не знала даже, что он в родстве с лордом Лидиардом, пока не нашла этих писем. Что теперь следует делать?
Задав себе этот вопрос она взглянула на брошенную на стол газету, извещавшую о смерти «талантливого художника мистера Толмиджа, по слухам, состоявшего в родстве с известным знатоком и любителем искусства лордом Лидиардом». В следующих строках автор некролога оплакивал бедственное положение мистрис Толмидж и ее детей, «оставшихся без всяких средств, на мирскую помощь». Леди Лидиард стояла пред столом, устремив глаза на эти строки, и ясно видела направление, куда они указывали – они указывали на ее книгу чеков.
Обратясь к камину, она позвонила. «Я ничего не могу сделать по этому поводу, – думала она, – пока не узнаю, можно ли полагаться на то, что здесь говорится о мистрис Толмидж и ее семействе».
– Вернулся ли Муди? – спросила она, когда слуга появился в дверях.
Муди (управляющий миледи) еще не возвращался. Леди Лидиард, отложив дальнейшие размышления о вдове художника до возвращения своего управляющего, обратила свои мысли ни предмет домашнего интереса, близко касавшийся ее сердца. Любимая ее собака заболела несколько времени тому назад, и сегодня утром она не получала о ней еще никакого известия. Она отворила дверь близь камина, которая вела чрез небольшой коридор, увешанный редкими картинами, в ее будуар.
– Изабелла! – крикнула она. – Что Томми?
Свежий молодой голос отвечал из-за портьеры в дальнем конце коридора.
– Ничуть не лучше, миледи.
Тихое ворчание, послышавшееся вслед за свежим молодым голосом, прибавило (на собачьем языке): «Гораздо хуже, миледи, гораздо хуже!»
Леди Лидиард затворила дверь со вздохом соболезнования о Томми и стала ходить взад и вперед по просторной гостиной, ожидая возвращения управляющего.
Выражаясь точно, вдова лорда Лидиарда была мала ростом и толста и достигла шестидесятого года со дня своего рождения.
Но можно было сказать, не делая ей комплимента, что на вид она была моложе, по крайней мере, на десять лет. Цвет лица ее имел нежный розовый оттенок, какой иногда можно встретить у хорошо сохранившихся старух. Глаза ее (также хорошо сохранившиеся) были светло-голубого цвета, который отличается прочностью и не смывается слезами. Прибавьте к этому ее короткий нос, полные щеки, не допускавшие морщин, седые волосы, завитые в тугие мелкие локоны, и, если бы кукла могла вырасти, леди Лидиард в шестьдесят лет была бы живым изображением этой куклы, легко смотрящей на жизненный путь, ведущий к прекраснейшей из могил на кладбище, где мирты и розы цветут круглый год.
Упомянув о ее достоинствах, беспристрастный рассказчик должен сознаться, что в числе ее недостатков было полнейшее отсутствие такта и вкуса в одежде. Истекшее время траура по смерти лорда Лидиарда давало ей право одеваться как угодно, и она украшала свою короткую полную фигуру цветами слишком яркими для женщины ее лет. Платья ее, при дурном выборе цвета, были, может быть, не дурно сшиты, но она дурно их носила. В нравственном отношении, так же, как и в физическом, внешность леди Лидиард была ее худшею стороной. Аномалии ее платья гармонировали с аномалиями ее характера. Были минуты, когда она чувствовала и говорила как прилично женщине высшего круга, но были также другие минуты, когда она чувствовала и выражалась как кухарка. Под этими резкими несообразностями скрывалось великое сердце, замечательно правдивая и великодушная натура, которая ждала только достаточного повода, чтоб обнаружиться. В пустых светских разговорах она была откровенна до смешного. Но, когда серьезные и непредвиденные случаи подвергали испытанию тот металл, из которого она была действительно сделана, люди, которые громче других смеялись над нею, останавливались в изумлении и не могли понять, что сталось с хорошо известною им особой, которую они привыкли встречать в повседневной жизни.
Миледи прошлась всего несколько раз по комнате, когда человек, одетый в черное, бесшумно появился у большой двери, выходившей на лестницу. Леди Лидиард сделала нетерпеливый знак, чтоб он вошел в комнату.
– Я ждала вас несколько времени Муди, – сказала она. – Вы имеете усталый вид. Сядьте.
Человек, одетый в черное, почтительно поклонился и сел.
Глава II
Роберту Муди было в то время около сорока лет. Это был застенчивый, тихий, смуглый человек с бледным гладко выбритым лицом, приятно оживленным большими черными, глубоко посаженными глазами. Рот его был, может статься, лучшею чертой его лица: у него были тонкие, хорошо очерченные губы, которые в редких случаях смягчались очаровательною улыбкой. Вся наружность этого человека, невзирая на постоянную его сдержанность, внушала полнейшее к нему доверие. Положение его в доме леди Лидиард было не совсем ничтожное. Он был ее секретарем и управляющим, распределял ее благотворительные пожертвования, писал деловые письма, платил по счетам, нанимал слуг, пополнял ее винный погреб, имел право брать книги из ее библиотеки и обедал в своей комнате. Такой особливой милости он обязан был своим происхождением. По рождению он принадлежал к классу джентльменов. Отец его потерпел неудачу в качестве провинциального банкира во время биржевой паники, он выплатил своим компаньонам хороший дивиденд и, с разбитым сердцем удалившись за границу, вскоре умер. Роберт старался поддержать приличное ему место в свете, но несчастная судьба не давала ему подняться. Незаслуженные неудачи преследовали его с одной службы на другую, пока он не оставил попытки бороться, простился со своею гордостью и принял деликатно предложенное ему место в доме леди Лидиард. В настоящее время никого из родных его не было в живых, друзей у него всегда было не много. В свободное от занятий время он вел уединенную жизнь в своей маленькой комнате. Среди женской прислуги дома было предметом всеобщего тайного удивления, каким образом он до сих пор не женат, несмотря на свои личные достоинства и многие случаи, которые без сомнения ему представлялись. Роберт Муди не входил в объяснения по этому поводу. Тихо и печально он продолжал вести свою тихую и печальную жизнь. Женщины, начиная с красивой экономки, потеряв надежду произвести на него впечатление, утешались пророческим предвидением его будущей судьбы и мстительно предсказывали, что «его время еще придет».
– Ну, – сказала леди Лидиард, – что вы сделали?
– Миледи, кажется, беспокоится о собаке, – отвечал Муди обычным своим тихим голосом. – Я, прежде всего, отправился к ветеринарному врачу. Он был отозван в деревню, но…
Леди Лидиард махнув рукой, прервала заключение речи.
– Нечего думать о докторе. Нужно найти кого-нибудь другого. Куда вы отправились потом?
– К вашему юристу, миледи. Мистер Трой поручил мне передать вам, что он будет иметь честь быть у вас…
– Оставьте юриста, Муди. Я хочу узнать о вдове художника. Правда, что мистрис Толмидж с семейством осталась в беспомощной бедности?
– Не совсем так, миледи. Я видел священника ее прихода, который принимает в ней участие…
Леди Лидиард прервала своего управляющего в третий раз.
– Вы не назвали моего имени? – спросила она резко.
– Конечно, нет, миледи. Согласно вашему поручению я описал вас как некую благотворительницу, которая ищет случая помочь действительной нужде. Совершенно справедливо что мистер Толмидж умер, не оставив ничего своему семейству. Но у вдовы есть собственное небольшое состояние, которое дает ей семьдесят фунтов доходу.
– Достаточно этого чтобы жить, Муди? – спросила леди Лидиард.
– Достаточно для вдовы с дочерью, – отвечал Муди. – Затруднение представляют некоторые долги и необходимость устроить двух сыновей. Говорят, что они хорошие мальчики и все семейство пользуется уважением соседей. Священник предлагает, заручившись несколькими влиятельными именами, открыть в пользу семейства подписку.
– Не нужно подписки! – запротестовала леди Лидиард. – Мистер Толмидж был родственник лорда Лидиарда. Для памяти моего мужа было бы унизительно собирать подаяние в пользу его родных, хотя бы и дальних. Двоюродный брат! – воскликнула леди Лидиард, внезапно спускаясь от возвышенных чувств к низким. – Мне противно даже их имя! Человек, который настолько близок мне, чтобы считаться со мною в родстве, и в то же время настолько далек, что не может пользоваться моим расположением, это какое-то двуличное существо, чего я терпеть не могу. Вернемся, однако, к вдове и ее сыновьям. Сколько им нужно?
– Подписка в пятьсот фунтов совершенно устроила бы их, миледи, если бы только можно было надеяться собрать такую сумму.
– Она будет собрана, Муди! Я заплачу ее из своего кошелька.
После этих благородных слов она испортила эффект своего великодушного порыва выражением скупости в дальнейшей речи.
– А ведь пятьсот фунтов хороший куш денег, не правда ли, Муди?
– Совершенно справедливо, миледи.
Зная богатство и щедрость своей госпожи, управляющий удивился, однако же, выраженному ею желанию покрыть одной всю подписку. Леди Лидиард со своею быстрою проницательностью угадала его мысль.
– Вы не знаете вполне моего положения в этом деле, – сказала она. – Когда я прочла в газете известие о смерти мистера Толмиджа, я стала искать в бумагах покойного мужа какого-нибудь доказательства, что они были действительно в родстве. Я нашла несколько писем мистер Толмиджа и убедилась, что он был двоюродный брат лорда Лидиарда. В одном из этих писем есть несколько прискорбных уверений, представляющих мое поведение в самом невероятном свете, одним словом – ложь, – загорячилась леди Лидиард, по обыкновению забывая свое достоинство. – Ложь, Муди, за которую мистера Толмиджа следовало бы избить хлыстом. Я бы сама исполнила это, если бы покойный лорд сказал мне об этом в то время. Но все равно теперь бесполезно толковать об этом, – продолжала она, овладевая собой и употребляя снова выражения, приличные даме с ее положением в свете. – Этот несчастный человек был в высшей степени несправедлив ко мне. Побуждения мои могут быть ложно истолкованы, если б я вошла в личные сношения с его семейством. Если же, не называя своего имени, я помогу им в настоящем затруднении, я избавлю их от публичной подписки, и, таким образом, исполню то, что покойный муж мой сделал бы сам, если бы был жив. Мой портфель на другом столе. Принесите мне его сюда, Муди. Помогите мне заплатить добром за зло, пока я расположена сделать это.
Муди молча повиновался. Леди Лидиард написала чек.
– Снесите это моему банкиру и принесите банковый билет в пятьсот фунтов, – сказала она. – Я пошлю его священнику от имени «неизвестного друга». Помните, я слабая смертная, Муди. Не давайте мне времени пожалеть о пятистах фунтах.
Муди вышел с чеком. Не предвиделось никакого повода к промедлению; контора банкира была очень близко, в Сент-Джеймс-стрит. Оставшись одна, леди Лидиард решила, чтобы поддержать свой ум в великодушном настроении, заняться составлением письма к священнику. Она уже вынула из портфеля листок почтовой бумаги, когда слуга появился в дверях и доложил о посетителе:
– Мистер Феликс Свитсэр.
Глава III
– Племянник! – воскликнула леди Лидиард голосом, в котором выразилось удивление, без всякой, однако, примеси удовольствия. – Сколько лет прошло с тех пор, как мы последний раз виделись? – спросила она со своею резкою порывистостью, когда мистер Феликс Свитсэр подошел к письменному столу.
Посетитель не был человек, которого легко можно было оконфузить. Он взял руку леди Лидиард и поцеловал ее со свободною грацией. В манере его был оттенок иронии, приятно смягченный шутливою нежностью.
